– Вот! Я про это, Шмелев! Ни намека! Мы на работе!– злая, словно ведьма.

– Солнышко, на работе я всегда отлично выполняю свои профессиональные обязанности. И ничем, никогда тебя не скомпрометировал!

Он берет ее руку в свою и подносит к губам. Держит на всякий случай покрепче. Во-первых, не хочет, чтобы она вырывалась. А во-вторых, что важнее, совсем не желает, чтобы этой рукой ему заехали по обнаглевшей физиономии. Дама, кажется, дозрела до физической расправы. И поделом же ему будет!

И все же губами прикасается к венке бьющейся на запястье. Чуть перемещается выше. Чувствует, как слабеет сопротивление. Слишком нежная, чтобы быть такой жестокой.

– Не переживай,– отрывается от ее руки,– я никогда ничем тебя не скомпрометирую. Тем более перед детьми.

Теплая рука все так же удерживается в его ладони, уже исключительно ради удовольствия. Просто чувствовать ее рядом. Себя – ее поддержкой.

– Между прочим, к тебе вопрос, почему ты все еще не дома, тоже относится,– вдруг улыбнулся Даня.

– Моя семья в Америке, так что мне прощаться не с кем.

У Марины сестра-подросток, на десяток лет младше, цветущая мама и отец-сердечник. Все трое теперь на иждивении старшей сестры и дочери, на них уходят ее гонорары. Получается, что ничего не изменилось: только мама, папа, сестра, проводящие каникулы с языковым уклоном.

Между ними воцаряется тишина. И его успокоение. Никого у нее нет. Можно спать спокойно и ждать ее в Подмосковье.

– У тебя неделя на площадке в Сочи?

Это новый эксперимент: после приключений в лесах вывезти детей в курортное место, дать им возможность устроиться на работу и посмотреть на жизнь с точки зрения официантов, уборщиков, консьержей и прочих людей на должностях обслуживающего персонала. Еще одна интеграция в серьезную взрослую жизнь. Бешена ответственность, безумное количество договоренностей.

– Я до 12. Андрей и прочие ответственные лица задержатся еще на два дня. Так что две недели я надеюсь на вас с Сережей.

На Сережу, вообще, можно надеяться в чем угодно. Помрежа – тихая монолитная стена их команды. Про себя Шмелёв не стал бы такого говорить, но подводить он никого не собирался, подставлять – тем более.

Жалко отпускать ладошку, что перестала рваться и успокоенно замерла в его пальцах, но пока расставание, к сожалению, лучшее, что может быть.

****

– Никогда-то вас ваша начальница не отпускает в нормальное время!– дом, милый дом!

– Ну, что тут сделаешь, лето, новые идеи, стартуем сочинскую точку, детка! Привыкай,– одной рукой обнимает за шею. Губами целует куда-то в висок и идет мыть руки.

И спать. Больше спать. Меньше разговаривать. Тема этого дня – избегание!

кто вписал это все, пока ангел спал над своей тетрадкой?

боль будет чудовищной.

будет правильной.

будет краткой.

пока нас укладывают в пакеты, гляди украдкой,

и реви, и реви, реви над своей утраткой.

а потом возвращайся назад

к гостям.

В. Полозкова

День рождения – действительно грустный праздник. Юбилей почему-то особенно невеселым вышел. Он ловит себя на мысли, что хочется домой. И понимает, что под домом имеет в виду все, что угодно, но только не свою квартиру, которую делит со своей же девушкой. Вокруг пьяный загул, а он пытается не пить. Совсем не пить, конечно, невозможно: в конце-то концов, вся эта вечеринка устроена не просто так, а ради его дня рождения. Юбилея, мать его так!

О чем он думает? О том, что у детей их проекта сегодня утром получалось лучше его поздравлять. Это было мило. От души что ли? Или просто в его вкусе. В поздравлении была честность. А здесь? Здесь пахнет публичным домом, хотя вокруг друзья. Или приятели? Или просто ситуативные компаньоны по пьянкам? Непонятно.

Хочется удрать, но обижать девушку не хочется. Он вроде и так перед ней виноват. И все виноватее с каждым днем, потом что ждет двенадцатого. Ждет приезда той, которая точно не мечтает о встрече с ним так, как ему блазнится эта встреча.

В тот год на одной из первых подмосковных сессий они маскировались и играли в игру “встреча Штирлица с женой”. А Шурочка их расколола. Ничего не сказала, но расколола. Призналась позже. Намного. Когда все уже закончилось. И Даня сразу вспомнил ее загадочные улыбки и опущенные ресницы, когда она попадала случайно в пересечение двух карих взглядов режиссера и оператора. Нечеловеческая понятливость для ребенка.

Сашка была удивительной, камертоном настроенной на людей, их беды и желания. Сейчас уже поступила в мед. Спокойно учится. Изменилась, растеряв подростковую застенчивость и приобретя задор красивой девушки. С Даней они по-прежнему общаются накоротке, спелись. И он ею все так же восхищается.

Полгода назад, когда его новые отношения стали совершенно очевидными даже самым отсталым слоям населения, хотя он, право слово, делал все, чтоб это особенно не просачивалось, Шурочка задумчиво сказала:

– Это, конечно, правильно… Но это неправильно.

И пояснять ничего не захотела. Много ли эта юная барышня понимала в отношениях тридцатилетних людей, но сегодня Даниил Андреевич, мотаясь вокруг созданного руками и силами девушки дебильного празднества и никак не желая в него до конца погрузиться, думал, что малышка была опять права. Кожей чувствовала, что он занимается ерундой.

В этот момент Шмелев и понял: он хочет на в студию, в телецентр. Самое идиотичное желание дня. Умчаться с праздника в честь тебя на работу, где никого нет.

Следующее, что он смог зафиксировать четко – как выходит в коридор уже в обычной одежде, а не дурацком костюме для вечеринки и трусливо избегает взгляда следующей за ним девушки.

– Ты куда?– как наждачкой по коже с силой.

– Слушай, я на съемки! Переживаю! Нас там двое ответственных же, а мелких вагон и маленькая тележка. Завтра с утра надо всех собрать, все проверить. Меры эти ненормальные с детскими проектами и выездами,– несет бред. Лютый бред.

– Тебе не понравилась вечеринка?– да, сука, как же с этими женщинами все непросто!

– Маленькая, да ты что? Отличная вечеринка!– то-то он так бежит от этого безудержного веселья, что пятки сверкают.– Прости, догуляем вдвоем, как вернусь из командировки!

– А выходные?– ну, правильно все. Не так просто сбежать от счастья семейного человека, тем более сейчас, когда счастье уже уверилось, что без него – никуда.

Выходные ему и вправду положены, каждую неделю один день. В прошлом год он вырывался, когда только ухаживал, в этом – сам бог велел. Дома ждут

– Дурочка ты моя!– чмокает, куда придется.– Расширение локаций. Сейчас Исаченко вернется, спать будет некогда, а ты про выходные.

Нда, когда язык несет вперед головы, что только не наговоришь. Но, да, он все же верит, что сон будет не главное в их ночах. И не только из-за работы. Однако ж надо думать, что из мыслей озвучиваешь!

За двери линяет, благословляя гостей, при которых никто не хочет скандалов и сцен. Надо, конечно, вызвать такси, потому что он нетрезв, но вместо этого садится за руль и верит в ночной город, который спрячет еще один его грешок.

В телецентр забегает, чуть не перепугав охрану. Объясняет путано, что ему нужно проверить новые ракурсы. Наверное, от него все-таки прилично попахивает спиртным, потому что косятся охранники подозрительно. Но задерживать опасаются. Кто его знает, что у этих творческих дегенератов в головах. НЕ согласишься сегодня, завтра придет директор и навтыкает всем.

И вот сидит в темноте и пялится на площадку. Вспоминает. Ностальгирует даже. Отмечает юбилей.

Мама его привела в кружок “Юный фотограф” в пять лет. Что уж там разглядела в ребенке – непонятно. Она бы его лучше в художественную школу пристроила, но все мало-мальски подходящие кружки рисования на его возраст оказались далеко от дома, а фотографии учили в соседнем дворе. Думала, со временем перестроятся, вырастет у мамы-искусствоведа сын-живописец. Будет оценивать его мастерство профессионально. Живопись оказалась не про Данечку, он упорно вбирал фотографию. В общем, никуда матушка увести и не смогла сыночка. Особенно, когда при кружке появился преподаватель видеосъемки. Мечта у Даниила Андреевича была: снимать природу, животных, закаты и рассвет. А снимает всю жизнь социальщину и человеческие лица. Он ненавидел толпы людей, которые никогда не делали то, что ему было нужно, все эти постановки света, места, работу с лицами! А оно в него въедалась между тем, неотступно и постепенно, вместе с навыками прочей операторской работы. И вот только на “Точке взросления” он понял, как же интересно снимать людей, точнее – детей.