— Убирайся немедленно отсюда! — закричал владелец комнаты.

Вошедший пожал плечами и осторожно прикрыл за собой дверь. Оставшийся в комнате рванул на себе камзол так, что посыпались медные пуговицы, и упал на жесткую койку. Его бесцветные глаза бессмысленно и тупо уставились на грязный потолок. Человека звали Роберт Клайв. Он был младшим писцом на службе Ост-Индской компании © Мадрасе. Если бы он знал, что к «Роберту Клайву» будет добавлена аристократическая приставка «сэр», что его имя войдет в историю завоевания Индии, а мраморная его статуя сохранится в. Мадрасе даже в XX веке, вряд ли он пытался бы застрелиться. Но теперь он, обессиленный собственной решимостью и слабостью, лежал на койке в комнате, похожей на тюремную камеру, и вспоминал все, что с ним произошло.

Сначала было утомительное путешествие из Лондона в Мадрас. Он покинул Англию в начале 1743 года. Ему было девятнадцать лет, когда он, младший писец Ост-Индской компании, ступил на коралловый песок Мадраса, думая, что наконец сбылась его мечта. Но тогда же он понял, что осуществление его мечты — дело трудное. Стоял жаркий сезон, и он окунулся в липкую духоту. Дышать было нечем, а по ногам, обтянутым чулками, струйками стекал пот. Орущая толпа темнокожих людей окружила его на берегу. Они бесцеремонно хватали его багаж и пальцами показывали на распахнутые ворота форта. Отбиваясь от наседавших на него кули и носильщиков паланкинов, он присел на деревянный сундучок, где хранился его нехитрый багаж. Там, в Лондоне, все представлялось несколько иным. Он с замирающим сердцем слушал рассказы о несметных сокровищах этой страны, о захватывающих дух приключениях английских офицеров и матросов, о доступности всех наслаждений, о жизни, полной опасности и авантюр. Он видел набобов, небрежно соривших деньгами, и остро завидовал им. В доме Клайвов каждая копейка была на счету. Он знал, что даже младшие писцы, если им повезет, возвращались домой состоятельными людьми и могли себе позволить многое. Ему мерещились захваченные таинственные богатые города, отданные солдатам на разграбление, и он был, конечно, одним из них. Ио здесь, в скучном Форту святого Георгия, ничего такого, как выяснилось, не оказалось. Вернее, не оказалось для него. Никто не посылал Клайва в военные экспедиции, никто не делился с ним добычей от пиратской торговли, никто не приглашал принять участие в похищении рабов. Ему положили 5 фунтов в год, и он должен был на них существовать. Единственное окно его комнаты выходило на стену форта, которая днем раскалялась, как печка. Правда, у него было трое слуг и он иногда испытывал острое наслаждение, издеваясь над этими безответными людьми. Каждый день после монотонной церковной службы он шел в контору, расположенную в здании фактории. До двух часов дня он гнул спину над бумагами, переписывая бесчисленные счета, глупые письма и дурацкие распоряжения. И пока он скрипел неподатливым пером, ему казалось, что за стенами ненавистной конторы происходят какие-то чудесные и волнующие события, что его мечта осталась где-то там и ждет его. В такие моменты он яростно ненавидел контору, ее шефа и людей, там сидящих. Дисциплина, которой должны были подчиняться мелкие клерки, выводила его из себя. Однажды он позволил себе не явиться на работу. Ему пригрозили, что отправят домой с первым же кораблем. Но он не хотел этого, потому что продолжал надеяться. Дисциплину пришлось соблюдать. Нелюдимый, с тяжелым взглядом бесцветных глаз из-под нависших бровей, с длинным унылым носом, он не вызывал симпатий ни у сослуживцев, ни у сверстников из Белого города. Его сторонились. Тем же, кто пытался завязать дружбу с ним, приходилось об этом горько сожалеть. Младший писец был груб и нетерпим в обращении с людьми. Он часто ссорился с секретарем, ведавшим его конторой. Последняя ссора дошла до губернатора. Тот предложил писцу извиниться перед секретарем. И ему пришлось это сделать. На следующее утро Клайв, чуть побледнев, не глядя в глаза секретаря, подошел к его конторке.

— Губернатор приказал мне извиниться перед вами, — глухим голосом начал младший писец. — Поэтому я прощу прощения.

Что-то жалкое и по-мальчишески упрямое проглянуло в этот момент в Клайве. «Видимо, ему здесь нелегко, — подумал секретарь. — Совсем один, никаких покровителей. Вот и сорвался».

— Послушайте, мистер Клайв, приходите сегодня ко мне. Вместе поужинаем.

Младший писец поднял голову. И секретарь вместо ожидаемого раскаяния увидел в его глазах холодную ненависть.

— Губернатор не приказал мне ужинать с вами, — жестко произнес Клайв. — Он приказал только извиниться. — И твердой негнущейся походкой направился к своему месту.

— С такими способностями вы далеко не уйдете, — бросил ему вслед секретарь.

— Это мое дело, — резко повернувшись, ответил Клайв.

Снова красный туман ярости полыхнул в его глазах. Он долго не мог прочесть расплывающихся перед ним букв очередного письма из Лондона. Теперь он твердо знал, что надежды не осталось. Жалкие осколки мечты в виде пятифунтового жалованья и комнаты-тюрьмы больше не устраивали Клайва. И тогда он взялся за пистолет. Но и здесь его ждала осечка.

Он не помнил, сколько времени пролежал так, разглядывая потолок, тускло освещенный вонючей керосиновой лампой, которую бесшумно внес в комнату слуга. На следующий день, совершенно разбитый, со следами бессонной ночи на желтом осунувшемся лице, он вновь сел за свою конторку…

Августовское утро 1746 года, когда на горизонте показались французские корабли, резко изменило судьбу младшего писца и направило ее по желанному руслу. Английские корабли, не принявшие бой, бежали в Бенгал. Через три дня губернатор Форта святого Георгия подписал акт о капитуляции. На площадке для парадов грудами лежали шпаги, мушкеты и пистолеты разоруженных английских солдат и офицеров. Французские часовые ухмылялись, когда на сваленное оружие швырнули «Союзный Джек», сорванный с флагштока крепости. У дома фактории окруженные французскими солдатами и офицерами стояли, понурив головы, высокие чиновники Ост-Индской компании — члены совета, факторы, секретари контор. Им уже была объявлена воля вражеского командования: все они пленники.

По форту шныряли солдаты в синих мундирах, разыскивая укрывшихся в его закоулках и щелях англичан. Клайв стоял в своей узкой комнате, которая постепенно наполнялась дымом. Он знал, что это горел Черный город. И вдруг он засмеялся. Он смеялся громко и с удовольствием, как уже давно этого не делал. Чувство необычного освобождения наполняло его. Завтра не надо будет идти в контору. Может быть, он больше никогда в нее не пойдет. А там пусть хоть все сгорит. Кто-то осторожно постучался. Клайв выхватил пистолет и пружинисто отпрыгнул в угол. Ну нет! Они его так просто не возьмут. Но на пороге возник Мэскилайн. Единственный человек, которого он мог назвать своим приятелем. Камзол Мэскилайна был разорван, на лице темнели полосы сажи, смешанные с потом.

— Послушайте, Клайв, — задыхаясь, произнес он. — Их уже грузят на корабли. Вы, наверное, не хотите, чтобы вас провели по улицам Пондишери как пленного раба?

Клайв снова громко засмеялся. Мэскилайн бросил на него испуганный взгляд.

— Вы не хотите бежать?

— Я именно этого и хочу, — резко оборвав смех, ответил младший писец. — Я не кролик, которого можно взять голыми руками.

До ночи они скрывались в сыром подвале оклада фактории. Они долго ждали, когда утихнут перепившиеся мадерой и ширазскими винами французы. Перед самым рассветом им удалось выбраться через пролом в северной стене форта.

Два купца-мусульманина в тюрбанах и длинных ширвани, словно тени, скользили по улицам и переулкам горящего Черного города. Занимавшиеся грабежом французские солдаты не обратили на них внимания. Купцы наконец вышли к побережью и с трудом отыскали дорогу, идущую на юг.

— Я вас поздравляю, Роберт, — сказал один из них на чистом английском языке. — Кажется, нам удалось ускользнуть.

Через несколько дней они добрались до Форта святого Давида, где был расположен небольшой английский гарнизон. Там они встретили еще нескольких бежавших из Мадраса. Здесь Клайву предложили место клерка.