В один из апрельских дней в моей почте оказалось такое приглашение. Здесь было все: и плотная дорогая бумага, и золотое тиснение, и красивая пропись букв в имени высокого чиновника.
Для свадебной церемонии был снят специальный зал на главной улице города. Перед залом в аккуратно подстриженном парке замерли автомобили всех марок и размеров. На одном из них был флажок главного министра штата Мадрас.
В зале перед павильоном, обклеенном серебряной бумагой, стояли стройные ряды удобных кресел, люминесцентные светильники щедро освещали хорошо одетых и улыбающихся мужчин и женщин. Жених и невеста принадлежали к процветающей в городе касте мудалиаров. Позади кресел стояли музыканты в белой униформе.
На помосте в павильоне перед ярко горящими светильниками в белой рубашке и дхоти сидел молодой жених. Его шею украшала гирлянда из розовых лепестков. Рядом с женихом возвышался жрец с брахманским узлом на затылке и монотонно читал мантры. Жених, склонив голову, не отрываясь смотрел куда-то в сторону. Главный министр штата, окруженный чиновниками, восседал в кресле около павильона. Жрец взял кокосовый орех и, тяжело поднявшись, направился к главному министру. Тот склонился над орехом и сделал благословляющий жест. Гости и родственники окружили плотным кольцом павильон, а жрец с подносом, полным риса, обошел присутствующих. Каждый брал щепоть риса с подноса. Оркестр заиграл что-то бравурное и веселое, а из боковой двери в сопровождении нескольких женщин появилась девушка. На ее красном сари сверкала золотая кайма, и тихо позванивали браслеты на тонких смуглых руках. Теперь я поняла, куда так напряженно смотрел жених. Он ждал появления невесты. Девушка, не поднимая глаз, прошла к павильону и села рядом с женихом. По его губам скользнула чуть заметная улыбка.
— Вот они и встретились, — сказал мой сосед. — Сейчас они видят друг друга в первый раз. У вас в Европе, наверно, все по-иному?
— Да, у нас по-иному, — ответила я. — Но, кажется, этому юноше понравилась его невеста.
— Конечно. — Мой собеседник пристально посмотрел на сидящую в павильоне пару. — Иначе и быть не могло, ведь их гороскопы совпали.
— Но для любви одного гороскопа мало.
— Ничего, они полюбят друг друга. Был бы правильный гороскоп.
В это время в павильон поставили таз с водой. Сгорбленные и седоволосые старик и старуха, оставив обувь у ступенек, поднялись в павильон и ступили ногами в таз.
— Смотрите, — сказал мой словоохотливый сосед, — это старшие в семье жениха. Его прадед и прабабка. Он должен обмыть им ноги в знак уважения к старшим.
Жених, читая молитву, обмыл ноги своим предкам. То же самое сделала и невеста. Затем в павильоне появились дед и бабка невесты. Прадед не дожил до этого торжественного дня. Вновь повторилась церемония обмывания ног. Теперь обе пары предков с чистыми ногами восседали в креслах и, улыбаясь, посматривали на молодых. Около павильона, ловя разные ракурсы, толпились фотографы и кинооператоры. Вращались под потолком фены, жужжали кинокамеры, вспыхивали и гасли юпитеры. Казалось, что идет какой-то спектакль, участники которого после съемок спокойно разойдутся по своим домам.
Кто-то из родственников подал жениху тали — ожерелье, которое носит замужняя женщина на юге. Жених надел тали на шею невесты, и та, не поднимая глаз, подставила ему лоб. Жених украсил его красной точкой кум-кума. Где-то в конце зала раздались удары табла, запела флейта, все вскочили с мест и стали бросать рис в павильон, где сидели новобрачные. Жених и невеста обменялись цветочными гирляндами. Откуда-то сбоку от сидящих поднялся дым и полыхнуло пламя. Это зажгли традиционный свадебный костер из мангровых ветвей. Невеста бросила несколько горстей риса в горящие ветки. В это время жених поднялся и, взяв невесту за руку, пошел с ней вокруг огня. Она шла за ним, не смея поднять глаз, очень юная, почти девочка. Было видно, как вздрагивают тонкие пальцы ее свободной руки, а капельки пота проступают над верхней губой. Священный огонь мангровых ветвей связал этих двоих навсегда. Окруженные родственниками, они вышли из зала и направились к автомобилю, украшенному цветочными гирляндами. Он нагнулся к ней и, улыбаясь, что-то сказал, а она вскинула испуганные глаза и беспомощно оглянулась вокруг. Ее родители стояли в стороне, делая вид, что ничего не заметили. И только мать, отделившись от остальных, сделала несколько шагов в сторону дочери. Но муж повелительным жестом остановил ее. Резко хлопнула дверца автомобиля, и свадебный кортеж, непрерывно сигналя, направился к дому жениха. Праздник кончился. Начинались будни, и только они могли по-настоящему проверить гороскопы и решить, был ли прав астролог или нет.
В сезон свадеб светятся цветными огнями богатые виллы и особняки, поют флейты на улицах, сотни и тысячи рупий, бережно скапливаемых всю жизнь в кварталах бедняков, уходят так, как будто их и не было…
Королева абинайям
Баласарасвати — королева абинайям
На сцену вышла немолодая, полнеющая женщина с усталыми глазами. Небрежно откинула конец голубого сари и внимательно посмотрела на публику. Что-то там ей, видимо, не понравилось, и она отошла со скучающим видом от края сцены. Музыканты, сидевшие около ку-лис, о чем-то переговаривались, и женщина в голубом сари присоединилась к ним. Она произнесла несколько фраз и снова вразвалочку прошлась по подмосткам, с задумчивым видом рассматривая набитый до отказа зал, потушенную люстру и свисающие сверху складки тяжелого занавеса. Казалось, она случайно попала на эту сцену и дружные аплодисменты, встретившие ее появление, вовсе не относились к ней. Наверно, она и не собиралась танцевать, иначе вряд ли бы пренебрегла традиционным эффектным выходом индийской танцовщицы. Глядя на нее в тот момент, можно было бы подумать: «Почему эта немолодая женщина в красиром голубом сари, явно приготовленном для бхаратнатьям, оказалась на сцене прославленной музыкальной академии Мадраса?» Как бы нехотя и лениво она подняла полную обнаженную руку и подала знак музыкантам. Рассыпалась дробь табла, и женщина сделала несколько медленных движений. И совершилось чудо превращения. Исчезла усталая, стареющая женщина, и появилась грациозная, полная огня и жизни великая Баласарасвати. Каждый ее жест был скульптурен и выразителен. На сцене оживало удивительное древнее искусство девадаси — храмовых танцовщиц. Никто уже не помнил о том, что женщина была немолода, что под ее глазами лежали морщины, а стан располнел. Она двигалась на сцене стремительно и легко. Ее лицо становилось то лукавым и озорным, то удивленно-глуповатым, то задумчивым, то кокетливым, то испуганным. Влюбленность сменялась решительностью, растроганность — гневом. На этом удивительном лице жили иногда отдельной жизнью чудесные глаза, в которых порой сосредоточивался весь смысл исполняемого танца. Перед зрителями выступала не только искусная танцовщица, но и большая драматическая актриса.
Баласарасвати танцевала бхаратнатьям в манере абинайям. Традиционный канонизированный бхаратнатьям сошел в современность со стен храмов, на которых веками плясали каменные танцоры. Абинайям сохранили и донесли до наших дней живые люди, представители древней касты девадаси. Движения бхаратнатьям точны, техничны. Бхаратнатьям посвящен богам, и танцоры говорят с ними языком раз и навсегда установленных жестов. Абинайям Баласарасвати полон жизни, он посвящен человеку и обращен к обычным человеческим чувствам. Скульптурные позы ее танца были только фоном, а не основным содержанием. И на этом фоне жили лицо, тело и душа девадаси, которая стремилась донести до зрителей всю тонкость чувств и переживаний богов-людей, а не богов-идолов. Ее Кришна был человеком, чуть лукавым, добрым и влюбчивым, Сита показывала глубину женского страдания, а Шива при всей его мудрости обладал не очень хорошим характером, был не сдержан и сварлив. Баласарасвати, размышляя, осторожно лепила танцевальный образ, и он, созданный ее вдохновением и талантом, оживал, наполнялся искристым юмором, драматизмом поступков и конкретной правдой жизни. Повторяя свои танцы из года в год, она не создала двух одинаковых образов. Каждый раз пастушеский бог Кришна звучал у нее по-иному, а Сита наделялась то трагизмом, то лиризмом. Безупречные артистические интуиция и вкус ни на мгновение не изменяют ей. Если, танцуя, она неожиданно начинает петь, ее пение бывает столь же выразительным, как и танец. Она живет на сцене и сценой. И она работает на ней. Результаты этой работы потрясающие и необыкновенные. С небольшим перерывом она танцует три-четыре часа подряд. Ни один исполнитель не выдержал бы такой нагрузки, она под силу только творцу. Когда кончается концерт Баласарасвати и гремят аплодисменты, на сцене вновь появляется, скупо и мудро улыбаясь, очень усталая, немолодая женщина с пятнами пота на кофточке. Великая Баласарасвати — одна из тех, в ком живет подлинная Индия и ее древняя культура, не сломленная веками гнета и унижений.
