На окраинах Черного города стали возникать целые поселения ремесленников. Ткачи жили на Улице ткачей, которая теперь называется Ниниаппа-стрит. Со временем колония их расширилась и заняла район на берегу реки Коум, к югу от форта, — Чинтадрипет. На северной окраине теперешнего Джорджтауна жили отбельщики. До сих пор это место носит имя Уошерменпет — Улицы отбельщиков.

Кварталы ремесленников все время росли и расширялись. Для них Компания строила дома, привозила брахманов-жрецов и храмовых танцовщиц, открывала лавки и селила торговцев и парикмахеров. Индийские купцы стали строить для них храмы. К 1691 году в Черном и Белом городах обитало около 400 тысяч человек.

Первые камни фундамента будущей колониальной империи закладывались на улицах ткачей, прядильщиков, отбельщиков руками самих индийских ремесленников. Безналоговый сезон кончился довольно скоро. Касты левой руки познали всю тяжесть денежного обложения. Несколько раз они бунтовали, но солдаты из форта хорошо знали свое дело. Из Лондона в Мадрас один за другим шли корабли, груженные драгоценным металлом. Здесь из него делали золотые пагоды и серебряные рупии. Монеты вновь возвращались в форт или оседали в кованых ларцах на улицах каст правой руки, а ткани навсегда увозили на кораблях с белыми парусами куда-то в неизвестную далекую страну. Этих кораблей становилось все больше и больше, и неуклонно росла цифра стоимости индийского экспорта из Мадраса: 1639 год — 25 тысяч рупий, 1704 год — 200 тысяч рупий, 1739 год — 2 миллиона 500 тысяч рупий.

Все длиннее становился рабочий день ремесленника, все внушительнее — размеры задолженности Компании, ростовщикам, купцам. Но к этому уже привыкли, и многие смирились. Довольствовались тем, что была крыша над головой, свой станок и инструмент, мешок риса и горшок масла, были красочные храмовые праздники и веселые танцовщицы. В Черном городе сменилось не одно поколение ремесленников, прежде чем пришла беда. Она была такой страшной, что голодные годы, войны и солдатский грабеж — все померкло перед ней. В далекой Англии заработали текстильные фабрики, и корабли больше не брали индийских тканей. Они везли в Мадрас дешевый ситец. Форту оказались ненужными тысячи ремесленников. На корабли теперь грузили хлопок, индиго, земляной орех. Растущая промышленность Британии требовала сырья, готовые изделия она могла производить сама.

Ростовщики первые забеспокоились и потребовали вернуть им долги. Они отказывались от непроданных готовых тканей и нетерпеливо объясняли, что им нужны только деньги. А денег не было. Даже в Черном городе теперь покупали английский ситец, так как он был дешевле местного. За долги с аукционов сначала пошли ткацкие и прядильные станки, набивные доски, красильные чаны. Потом дома и имущество. Дотла разоренные, бывшие ремесленники Компании обивали пороги ростовщиков, торговцев, английских дельцов и чиновников. Но все они разводили руками и говорили, что ничем не могут помочь. Первые группы бездомных голодных людей заполнили узкие пыльные улицы Черного города. Они начали заниматься нищенством. Их потомки тоже стали нищими. Целые поколения нищих. Некоторые из них до сих пор живут на улицах Джорджтауна, прося милостыню у прохожих. Сначала перестали существовать улицы каст левой руки, а затем забыли о самих кастах. Ибо для нищих они уже утратили свое значение. Бывшие лидеры «левых» каст теперь тоже не вспоминали о них. Вместе с «правыми» они составили цвет Черного города. Некоторые из них завели свои мастерские. Чтобы не умереть с голоду, ремесленники стали наниматься в них. Но мастерских было мало, а желающих спастись от нищеты и голодной смерти много. Позже часть из них была принята на текстильные фабрики Бинни.

Если вы пройдете по Ниниаппа-стрит, по Чинтадрипету, побываете в Уошерменпете, вы, конечно, и сейчас найдете там прядильщиков, ткачей и красильщиков. Но не забудьте при этом и улицы, где спят бездомные и бродят нищие. Это живые свидетели трагедии ремесленников Черного города.

Черный город еще прочно живет в современном Джорджтауне. Прошлое напоминает о себе на каждой его улице. С юга на север через Джорджтаун тянется знаменитая Минт-стрит. Это главная артерия ростовщических кварталов. Здесь же по соседству с ростовщическими конторами примостились мастерские мадрасских ювелиров и лавки торговцев драгоценными камнями. Вечерами по улице прогуливаются упитанные мадрасские буржуа в ослепительно белых дхоти и тюрбанах, отороченных золотой каймой. Женщины в дорогих сари ведут умытых и аккуратно причесанных детей. Они идут от лавки к лавке, подолгу сидят там на низких креслах, любовно перебирают рубины, изумруды, бриллианты, гранаты, Прицениваются, что-то откладывают, что-то покупают. Везде слышна тамильская речь, иногда говорят по-английски. За лавками и конторами высятся двух- и трехэтажные особняки с резными деревянными балконами. Островерхие черепичные крыши особняков чем-то неуловимо напоминают Европу.

Во дворах особняков и в глухих переулках Минт-стрит вы можете наткнуться на старые могильные камни. Меж трещин и потеков видна вязь древнееврейских букв. На этом месте было когда-то еврейское кладбище, а на Минт-стрит обитали еврейские купцы и ростовщики. К ней близко подходит улица Торговцев кораллами. Здесь тоже жили евреи. Сейчас трудно сказать, появились ли они вместе с Черным городом или несколько позже, но в ранних документах Ост-Индской компании, хранящихся в форту, они упоминаются. Это были еврейские купцы и ростовщики, приехавшие в Мадрас из Англии и Португалии. На Минт-стрит они торговали бриллиантами из Голконды, а на улице Торговцев кораллами — серебром и кораллами. Почти каждый из этих купцов держал ростовщическую контору. Когда копи в Голконде истощились, алмазная торговля пришла в упадок. Еврейские купцы пытались заняться только ростовщичеством, но не смогли выдержать конкуренции тамильских четти и мудалиаров. Постепенно один за другим они покидали Черный город, отплывая на ост-индских фрегатах. Они оставили после себя могильные плиты, названия улиц и удачливых конкурентов, в чьих ярко освещенных лавках вечерами сверкают, переливаясь, цветные грани драгоценных камней.

От улицы Торговцев кораллами начинается Армянская улица. Здесь жили армянские купцы. На ней расположены банки и конторы. За решетчатыми воротами в глубине одного из дворов виднеется небольшая церковь. Ее так и называют: «Армянская церковь». Несколько раз я подходила к воротам, но они оказывались запертыми. Наконец мне повезло. Я толкнула решетку ворот, и они со скрипом открылись. От ворот к ступеням церкви вела каменная пологая лестница. В чисто подметенном дворе росли деревья с раскидистыми кронами, которые наполовину скрывали здание церкви. Над дверью я увидела знакомые буквы армянской надписи. Такие надписи мне при ходилось встречать во многих местах в Мадрасе — в маленькой церкви около Малапура, в церкви на Малой горе, в католическом монастыре на горе святого Фомы. Дверь легко поддалась, и я вошла внутрь. Шаги гулко отдавались в пустом церковном зале. Внимательные, чуть прищуренные глаза глянули на меня с потемневшего от времени портрета, висевшего на противоположной стене. Откуда-то сбоку послышались шаги, и кто-то остановился рядом со мной. Я обернулась. Молодой человек со светлой кожей и в безукоризненном европейском костюме вежливо сказал:

— Доброе утро. Вы интересуетесь этим портретом?

— Да, — ответила я.

— Это армянский купец Шаумир Султан. Он был одним из строителей этой церкви. Ее воздвигли, если вы знаете, в 1772 году на месте маленькой часовни, которую построили в 1712 году. А вы из какой страны? — поинтересовался мой собеседник.

— Из России.

— Ну, так мы с вами почти соотечественники. Я армянин.

— Вы священник? — в свою очередь спросила я.

— Не совсем, — улыбнулся человек. — Мне поручили присмотреть за церковью. Опа теперь не работает. В Мадрасе осталось всего несколько армян. Две семьи. Я один из них, но скоро я тоже уеду. Возможно, в Сирию. У меня там много родственников.