Слушать сплетни невыгодно в том отношении, что они незаметно оседают в душе в виде ржавчины и разъедают наше доброе устроение. Редкая душа — и едва ли существует такая, если она не очистилась от страстей, — может не изменить своего отношения даже к другу или любимому близкому человеку, после того как выслушает о нем нечто худое. Ведь ко злу мы восприимчивы с младых лет (Быт. 8:21), все нехорошее (пусть даже незначительное) сейчас же находит в душе нашей отклик, потому что мы сами страстны. Ты — то не хочешь верить дурному о ближнем и, может быть, долго не веришь, но нажитые навыки в конце концов возьмут над тобой верх. Нельзя около огня не обжечься, стоя в воде — не замочиться. Так расстраивались и великая дружба, и страстная любовь.

Самому же осуждать иных — значит предвосхищать суд Божий и рыть себе яму погибели (Мф. 7:1). Об этом нечего распространяться, это понятно. Противоположная осуждению добродетель требует, наоборот, снисхождения к грешнику в его немощах, покрытия его грехов, прямого, наконец, наставления в добродетели. И такого устроения преп. Синклитикия желала своим сестрам (а также и нам). Но не все готовы к подобному деланию. Мешает наша немощь духовная. Учить иных может только тот, кто сам прошел добродетель на опыте. В противном случае, сбывается слово Господа:…еда может слепец слепца водити? не оба ли в яму впадетася? (Лк. 6:39) Впрочем, об этом нам еще придется говорить. И тогда скажем подробнее.

Противоядием гневу служит кротость.

Кротость и незлобие проистекают из простоты. Ибо отчего у нас появляется гнев? От быстрой и порой излишней сообразительности. А если человек, когда его оскорбляют, даже не догадывается, что ведь его, собственно, бранят (или насмехаются над ним), то он и не смущается.

Начитанность, ученость, образованность обычно вредят этому похвальному качеству <кротости> и уничтожают его — совсем или отчасти. Поэтому пословица «ученье — свет, а неученье — тьма» в деле спасения, до некоторой степени, непригодна. Это звучит парадоксом, который в нынешнем веке покажется даже чудовищным, но что нам до того? Человек живет не для нынешнего века, а для будущего… И святые отцы, к тому же высочайшие по дару рассудительности, не боялись высказывать эту точку зрения69. Впрочем, пусть влюбленные в прогресс и культуру успокоятся: вышесказанное относится к кротости такого рода, которую можно приобрести, лишь когда человек по природе имеет склонность к простоте. Последняя в этом случае свидетельствует, по принятому мнению, об ограниченности ума: у человека, говорят, «не все дома» — одним словом, он глуповат, деликатно говоря, простак Но все же эта простота не совпадает с глупостью, а есть дар Божий, хотя в миру, повторяю, и пытаются их отождествлять.

Но в подвижничестве, в качестве истинного противоядия гневу, ублажается иная простота. Она — то, собственно, и ведет к кротости и смирению (эти добродетели связаны друг с другом: (Мф. 11:29), истинным истребителям гнева и всех его исчадий. Эта простота ничего не боится. Она может вместить в себя все знание мира сего, все философские системы, все науки и остаться чистой и нерастленной. Синтез этого незлобия и мудрости есть идеал монаха и истинного христианина, завещанный Самим Спасителем70. Он осуществим только в подвижничестве. И как трудно его достижение!

Учителем такой простоты и кротости является Сам Бог.

Наставит кроткия на суд,

научит кроткия путем Своим, –

поет про Него пророк Давид (Пс.24:9).

Вот этой — то кротости учила мать Синклитикия.

«Возлюби кротость Моисееву, — говорила она, — чтобы каменное твое сердце обратилось в источники воды».

Приведенное высказывание показывает глубокое знание Синклитикиею основ подвижничества и действия добродетелей и страстей, а также и Свящ. Писания. Кстати, чтобы больше к этому вопросу не возвращаться, обращу здесь внимание на следующую черту в общем духовном облике преподобной. Судя по используемым цитатам, знание Библии у нее было отличное, как и у всех отцов того времени, и с особенною любовию она цитирует те книги Свящ. Писания, которые и ими были любимы, то есть учительные, как содержащие более всего материала, полезного при прохождении подвижнической жизни.

«Возлюби кротость Моисееву…»

Моисей, как известно, был человек кротчайший из всех людей на земле (Чис. 12:3). Конечно, это — не риторическая фигура, не гипербола, а сущая истина. Так в буквальном смысле и надо понимать: сколько бы ни было тогда миллионов людей на всей земле, ни один человек не равнялся Моисею в добродетели кротости. Но чего это ему стоило! Величайших болезней, трудов, скорбей и подвигов71. Эта добродетель особенно часто сочетается с даром чудотворения. Святой простец творит чудеса, как бы того не замечая и не видя производимых ими величайших результатов. Так они у него просто выходят, что и передать нельзя. Примеры тому: святитель Спиридон, Тримифунтский чудотворец, Павел Препростой (как бы олицетворявший собою эту добродетель). Поэтому и пророк Моисей был великим чудотворцем. Между прочим, из камня источил ударом посоха воду (Исх. 17:6).

Преп. мать Синклитикия, по примеру современных ей египетских отцов, особенно любивших толковать Писание в иносказательном смысле, использовала этот случай в вышеприведенном назидании.

Сердце гневливого жестоко и твердо, как скала или камень. И очи гневливого, понятно, не могут быть источниками слез. Скорбь и слезы ближнего, вызванные его гневом, самого обидчика не разжалобят и слез на его собственных глазах не вызовут. У него каменное сердце. Но как кротость Моисея соделала чудо и извела воду из камня, так и кротость, приобретенная долгими трудами и прилежным старанием, сделает то, что и каменное сердце гневливого начнет понемногу растопляться, умягчаться, приобретать умиление и наконец — плакать, сперва временами, с перерывами, а потом, если человек будет все больше и больше преуспевать, перейдет в постоянный, непрестанный плач. И плач сей ходатайствует пред Богом о полном очищении от страстей и является преддверием последнего.

Стяжать Моисееву кротость, источник чистых, несказанных радостей, помогает молчание, повиновение беспрекословное и нелицемерное (Ис. 66:2), недоверие во всем к самому себе, хотя бы мы были и очень умны, и образованны. Бывает, что по неизреченной премудрости Божией и падения наши приводят нас в кротость72.

Сказала также Синклитикия:

«Есть печаль (на пользу) и печаль (на вред) — έστί λύπη καί λύπη. Печаль на пользу состоит в том, чтобы сокрушаться о своих грехах, о неведении ближнего и о том, чтобы не отпасть от предложенной цели — сподобиться совершенной благости. В этом состоит печаль по Богу. Но к этому бывает некоторое примешение врага, ибо и он наводит печаль, исполненную неразумия, что у многих (разумеется отцов. — Еп. Варнава) называется унынием. Этого духа надобно изгонять преимущественно молитвою и псалмопением»73.

Есть одно делание в науке о спасении, которое приводит человека к Богу кратчайшим путем. Это — печаль о грехах, печаль по Богу. Великий наставник подвижничества сказал: Печаль бо яже по Бозе покаяние нераскаянно — άμεταμέλητον, то есть никогда не возбуждающее сожаления, что пошел по скорбному пути, хотя бы и великие бедствия и гонения на нем преследовали тебя, — во спасение соделовает… (2Кор. 7:10) Кто приобрел в сердце непрестанную скорбь о том, как он тяжко оскорбил Бога своими грехами, каким великим испытанием и наказанием грозит ему Страшный Суд, тот уже не завлечется ни в гости, ни на праздные разговоры, ни на увеселения и представления, ни на игры, не прельстится ни нарядами, ни красивыми лицами, ни даже дружбой и любовью родственников. Все в мире будет вызывать в нем тошноту. Страх и трепет будут наполнять его члены. И он ясно увидит, что так жить, как он жил до сих пор, нельзя. Даже если он уже и был благочестив: ходил в церковь, творил милостыню и всякую иную добродетель — все это ему покажется недостаточным. А если он грешил до сих пор, то едва ли не близок будет к отчаянию. И увидит он, что мир не может оказать ему помощи. Пусть друзья и родные утешают его, развлекают, пусть даже врачей призывают, ему от этого нет облегчения, даже еще хуже становится. Одиночество, уклонение от встреч с близкими — вот что его теперь утешает. Вскоре опыт и веяние благодати в сердце убеждают, что молитва с теплыми слезами раскаяния в одиночестве есть единственное средство утешения. Правда, вначале слезы горькие льются, едкие, но после чувствуется облегчение, отрада, просвет. Чем дальше он продвигается по пути спасения, тем на душе становится веселее; ты плачешь, слезы градом катятся, а на сердце яснее и теплее становится. Чудное дело! Непостижимое действие благодати! Опытное познание прикосновения к сердцу утешающей невидимо десницы Христа заставляет кающегося грешника терпеливо переносить все нападки, насмешки и оскорбления ближних, которые заменили их прежнее хорошее обращение с ним. Пусть ему теперь доказывают, что его нелюдимость и сумрачность идут вразрез с христианством, что хождение по церквам и скромность в одежде — фанатизм и никому ненужное излишество, что Христос — де Сам присутствовал на браке, а другие даже говорят, что и Христа — то не было, а Страшный Суд есть выдумка людей, которым это выгодно, — его это нисколько не поколеблет. Подобные доказательства покажутся ему странными, чтобы не сказать больше. Они отрицают существование тех вещей, реальность которых он переживает в опыте! Это все равно как друзья Иова утверждали, что Бог того оставил, а Иов в это время с выразительностью, присущей восточным языкам, говорил им: «…доколе еще… [есть] дух Божий в ноздрях моих –