Конечно, всему виной – либералы. Эти жалкие людишки предали монархию в девятьсот пятом, после чего власть сама упала в кровавые руки большевиков. И эти же люди под масками “демократов” сдали Союз црушным агентам, иностранным консультантам и силам мировой закулисы. Сейчас считается, что государство не справилось со своими обязанностями. Мы должны были быть предельно жесткими и жестокими с этим либеральным племенем.
Но давайте разберёмся по существу. Чем именно занимаются все эти государственники, охранители, энтузиасты, патриоты и пламенные сторонники партии? Укреплением фундамента государственной власти и доведением властных тенденций до безальтернативных закостенелых тиранических форм. Государственник воспевает самые архаичные и мракобесные черты государства. При этом он видит смысл своего существования в пресечении любых тенденций к обновлению, модернизации и эволюции.
А как там либералы? В условиях гранита российской власти либеральная интеллигенция всегда была малочисленной и почти никогда не играла особой роли в управлении государством. Находясь на задворках созвездий, либералам оставалось только плевать в гранитное солнце российской государственности, отпуская циничные комментарии по поводу той реальности, на которую они не могли повлиять. Но этот цинизм и желчь либеральной интеллигенции – это конструктивная критика. Потому что либерал в первую очередь стремится не унизить Родину, а указать на изъяны государства.
Поэтому любовь государственника вредна, а критика либерала полезна. И в трагической судьбе России зачастую виновато не либеральное меньшинство, а активное государственническое большинство.”
– Либераст хренов, – подумал Власов.
Михаил подошел к другому занавешенному полотну. Он был готов уже отрыть занавес и начать читать, но ему позвонили.
– Миша, привет! – голос Анны был весёлым и звонким.
– Откуда у этой твари мой рабочий номер? – думал Власов.
– Чё тебе от меня надо на этот раз?
– Только не бросай трубку, ладно.
– Чё надо?!
– Почему ты такой грубый? Твоя второкурсница ушла на лекции?
– Опять хочешь постебаться? Она лучше, чем ты.
– Я думала, что нам стоит встретиться. Я так неожиданно покинула тебя в прошлый раз. Это был мой крик о помощи.
– Нам не о чём разговаривать.
– Ну ладно тебе. Ведь столько времени прошло. Разве тебе не интересно снова меня увидеть, пообщаться. Как раньше. Я же по тебе так соскучилась.
– Нет. Я вычеркнул тебя из жизни.
– Почему ты такой мудак? Ладно, Миша. У меня проблемы.
– Да? Какие? Сутенёр припёр тебя к стене?
– Как смешно, но нет. Если конкретней, то проблемы не у меня. Моя мамочка в твоё отсутствие организовала партию. Какое-то там соборное что-то там. Вместе с такими же старыми лузерами. В данный момент они заняли нашу или твою старую квартиру и проводят там собрания. Одновременно пытаясь не нажраться водки.
– Какое я имею к этому отношение? Это твои проблемы.
– Ну, я думала, что это же твоя квартира и тебе будет интересно узнать о её судьбе там.
– Хватит, Аня, – Михаил бросил трубку.
Анна звонила снова, а Власов всё сбрасывал трубку. В конце концов, ему надоело.
– Что?! – он злился.
– Стой, Миша! Это же не нужно нам обоим. Просто припрись туда и попроси мою маму вернуть тебе квартиру. И она согласиться. Тебя она послушает. Тем более учитывая то, как я с тобой поступила, эта квартира должна быть твоей, а не нашей. И не её.
– Вот как ты заговорила, – Власов рассмеялся. – Послушай мне вообще глубоко срать на то, что там происходит. Разбирайся с этим сама. Са-ма!
Власов бросил трубку. Анна не перезванивала.
Михаил долго не мог понять причину яркого оптимизма Князева. Пока тот не рассказал ему о своей жизни. Князев родился и окончил школу в России, после чего он с родителями иммигрировал в Америку. Там он получил высшее образование и проживал. В какой-то момент ему это надоело. Тогда он ушел работать в одну нефтяную компанию. Анатолий был специалистом в сфере информационных технологий. Власов понял, что его поставили возглавлять институт СЕР не только из-за его модернистского образа, но и потому что на Западе он не смог получить дозу постсоветской радиации.
Князев ожидал Власова в кабинете. Он был чем-то сильно обрадован.
– Ты едешь в США на конференцию по сотрудничеству.
– Никогда там не был.
– Отлично. Будешь выступать с докладом против пещерного антиамериканизма.
– Я не большой любитель массовых сборищ. Халява будет?
– Вроде бы.
– Хотя бы оторвусь за счет бюджета.
– Эх, Миша, с таким отношением к жизни у тебя никогда не будет счастья.
– Цинизм лучше ханжества.
– Я, – Анатолий сделался чересчур серьезным. – Не притворяюсь.
– Извини. Я говорил за себя. Сегодня я не в духе. Мне угораздило дать своей бывшей рабочий номер. Эта ведьма вывернула меня наизнанку, предала и оставила ни с чем и теперь терроризирует меня.
– Женщины все такие. Она хотя бы красивая?
– Ну да, – Власов замешкался. – Наверное.
– Так прости её – и дело с концом. А то так и останешься одиноким. Кому тогда бабки твои достанутся? Что делать будешь?
Мысль о семейной жизни с Анной вызвала у Власова отвращение и тошноту, переходящую в острую ментальную боль.
– Лучше сменю номер.
Сам термин “перезагрузка” был глубоко непонятен Власову. “Перезагрузка” подразумевала “загрузку”, но какая может быть “загрузка”, когда вся правящая элита ориентирована на обеспеченную старость на Западе? Антиамериканизм был нужен для мобилизации широких слоев населения, потому что кроме него у народа и власти не было особых точек соприкосновения. Конечно, начальникам было стыдно каждый раз возвращаться к своим семьям на Запад, а потом позориться и объяснять всем суть российского антиамериканизма. Но что поделаешь? Если цена вопроса – потеря точек соприкосновения и хаос.
Конференция проходила в пресс-центре отеля Хилтон в Нью-Йорке. В первый день Власов выступал с докладом. Он изо всех сил старался изобразить хоть какой-то энтузиазм, и ему даже удалось зажечь глаза у иностранной части аудитории, но вот у русскоязычной части если что-то и было в глазах, то это был цинизм. После окончания всех выступлений решено было продлить конференцию ещё на день.
– Пройтись что ли? – подумал Власов.
Михаил поймал такси и попросил на беглом английском индуса водителя повозить его по городу. Нью-Йорк был город, в котором было всё, и в этом смысле был чем-то похож на Лондон, который Власов посетил один раз, когда ещё был предпринимателем. Одно из главных отличий Лондона от Нью-Йорка было в том, что в Лондоне не кричали на каждом шагу, что у них всё есть, а вели себя по-джентельменски. Власов выехал на Пятую авеню и попросил водителя остановить машину возле каково-то ресторана.
– Надо бы покушать, – подумал Власов.
Чтобы почувствовать себя крутым Власов заказал себе стейк рибай. Один раз Власов уже заказывал себе дорогущий рибай в одном московском ресторане. Тогда ему принесли обычную отбивную, и он очень удивился, что в Америке ему принесли именно рибай и качественный. Отчего Власову даже стало как-то грустно. Покушав, Михаил решил прогуляться по Пятой авеню. Его сразу поразили бесчисленные рекламные вывески и гигантские экраны и, конечно же, небоскребы. Сознание Власова сразу же наполнилось низкопоклонничеством перед Западом. Было наглядно видно, что в Америке никогда не пытались построить ни коммунизм, ни социализм с человеческим лицом. Впервые в жизни Власов почувствовал комплекс национальной униженности, который часто наблюдал у многих людей из элиты.
– Никогда мы не будем так жить, – думал Власов.
К нему пристали два неадекватных негра, которые пытались уговорить его купить что-то неопределенное. Власов был пьян, он обнял их и на ломаном английском объяснил им, что он российский конгрессмен и предложил им выпить. Негры переглянулись и согласились. На пути в бар им встретился баптистский проповедник. Он впаривал прохожим религиозную литературу, пока не согласился выпить с “рашен конгрессмен”. Проповедник довольно быстро отклеился, а вот негры оказались более стойкими. “Блэк брозерс” окончательно окочурились, когда они после бара кушали бургеры с чили. Власов смог взять такси и доехать до отеля, где он сразу же вырубился спать. Ему снился странный сон, в котором он женился на Анне, они переехали жить в загородный дом, и у них родилось то самое, что было показано в фильме Дэвида Линча. Проснувшись, Михаил проблевался и на него тут же нахлынула тоска.
