– Что-то ты какой-то весёлый слишком.

Власов пересказал Зайцеву всю ситуацию.

– Шутишь что ли? – удивлялся Зайцев.

– Они меня назначили на место Петрова.

– Ты застрелил его, а после этого они тебя повысили?

– Да, – подтвердил Власов.

Зайцев рассмеялся и в общих чертах пересказал разговор кому-то рядом с ним.

– Прогнило всё в датском королевстве. Теперь точно прогнило. Вот сидим мы тут с Ваней и водку пьем. Ты, Макарова Ваню помнишь?

– Фсбила этого? – спросил Власов. – Он тоже решил в чехи заделаться?

– Ваня – русский офицер. Таких, сука, очень мало осталось, – начал Зайцев. – Нормальный мужик, настоящий патриот и просто хороший человек. Наверное, поэтому его и разжаловали нахуй. Вот что, Миша, хуйня какая-то происходит с Россией. Может быть, я и не в теме. Но я это чувствую.

Когда Михаил наконец-то появился на работе, его встречали как героя и победителя. Он чувствовал себя особенно круто, когда сел за рабочий стол Петрова.

– Здесь всё нужно поменять, – думал он.

Михаил сидел на дорогом стуле под старину и рассматривал утонченный деревянный письменный стол с золотыми ручками. На столе стояли старинные часы с римскими цифрами и небольшая статуэтка льва. У Петрова был вкус к роскоши. Впервые в жизни Власов полностью ощутил себя пацаном. Незаметно все его чаянья и душевные переживания по поводу его концепции развития России и состояния российских регионов отошли на задний план. Постепенно они показались ему сплошным ребячеством. Он вспомнил о колесе из красного гранита.

– Пошло всё к черту! Эту страну не изменить. Своя шкура дороже, – думал Власов.

В кабинет вошла Сорокина, с ней был какой-то мужчина. Он был высоким и худощавым. Одет он был по-деловому, но в его облике присутствовала некая неряшливость. Его выражение лица было добродушным, что было большой редкостью для людей, занимающихся политикой. Его нос был великоват, а уши оттопырены. Мужчина скрывал этот ушной недостаток за пышной шевелюрой. Он подошел к сидящему за столом Власову и протянул ему руку. Сорокина приветливо помахала Власову. Михаил поприветствовал мужчину твёрдым рукопожатием.

– Здравствуйте, Михаил. Я так хотел встретиться с вами лично. Ваша работа здесь и ваш замечательный отсчёт по регионам. Я перечитывал его, наверное, раза четыре. Ой, простите, – мужчина растерялся. – Я же забыл представиться. Меня зовут Анатолий Князев.

Сорокина подошла ближе к Михаилу и отошла чуть в сторону, чтобы не загораживать собой Князева.

– Я лично хочу предложить вам…. Что вы делает…, – не договорил Князев.

Михаил почувствовал внезапное холодное прикосновение чего-то металлического к своей шее. Всё вокруг поплыло. Власова клонило в сон.

Он очнулся от такого же прикосновения чего-то металлического, только в этот раз ощущение напоминало комариный укус. Это был шприц. Власов оказался в больничной палате, только больница эта явно была элитарной и не походила на полусгнившую районную больницу в каком-нибудь российском пригороде. Власов лежал на койке. Он был полностью голым. Рядом с ним была симпатичная медсестра. Ужасно болела голова. Михаил осмотрелся. На паре коек рядом с ним лежали какие-то люди. Двоих из них он сразу узнал. Это были двое его коллег, с которыми он ездил по регионам. Третьим был толстый мужик. Вроде это был губернатор, но Власов забыл какого именно города. Медсестра вколола каждому из них оживляющий укол. Михаил понял, зачем он здесь. Мысль была вполне очевидной.

– Они хотят расстрелять меня по-тихому. Видимо ещё будут пытать. Ярослава очень хитро меня обдурила. Нужно выбираться отсюда, – подумал он.

Михаил чувствовал себя полным идиотом. Какая-то часть его сознание догадывалась, что его хотят убрать, потому что отсутствие возмездия от государства за убийство Петрова было нерациональным и абсурдным. Но Михаил был слишком опьянен мыслью о повышении и чувством собственного величия. Теперь он судорожно вертел головой в поисках окна или двери. Он заметил только обычную больничную дверь, правда, её охраняли два высоких красивых молодых парня в непонятной форме советских солдат времен Второй Мировой с большими гротескными эполетами. Власов думал, что он опять умер и попал в ад. Он запаниковал. К нему подошла медсестра.

– Не волнуйтесь так сильно. Процедура посвящения не займет много времени, – успокаивала медсестра.

– Какая процедура, а как же расстрел? – удивился Власов.

Медсестра резко засмеялась, её смех подхватил кто-то из солдатиков.

– Ну что, Петя, гони косарь, – медсестра обратилась к одному из солдат.

На славянском лице парня было явное недовольство. Другой солдатик хихикал себе под нос. Медсестра подошла к парню. С угрюмым видом он вытащил из кармана брюк бумажник и расплатился с медсестрой.

– Я же говорила, что первая фраза будет о расстрелах. Ох, Петя, Петя. Не похищают инопланетяне серьёзных людей, – с провинциальной уверенностью сказала она.

– Что за хуйня? – возмутился губернатор.

После пробуждения остальных медсестра стала объяснять, что все они выбраны для особой процедуры посвящения в Партию, на которой веками держится русская государственность. Михаил сразу понял, что объяснения исходили не из головы медсестры, а из сознания какого-нибудь спичрайтера, так что после этой мысли происходящее стало простым и понятным для Власова. Это был очередной пиаровский абсурд. Дорогостоящий фарс, который должен был вселять страх и ужас, шок и трепет в неокрепшие умы простой русской чиновни. И у них получалось. Губернатор с парнями были в ужасе. Это был великий ужас перед мифической мощью государства российского. Михаил наблюдал за этим с циничной ухмылкой политтехнолога. Когда медсестра закончила, солдатики продолжили говорить зазубренный текст. Власова, как и других “избранных” ожидала процедура инициации. В ходе неё они должны будут посетить три зала государственности, после чего совершить “сакральную жертву” в четвертом зале. Это звучало настолько абсурдно, что Власов еле сдерживал смех. А вот остальные “избранные” верили. Их лица сияли от ощущения “избранности”.

Сначала “избранных” ввели в Зал Грозного. Власов испытывал ощущение стыда от своей наготы и этой позы футболиста во время пробивания штрафного, когда приходиться прикрывать мужское достоинство. Зал был обставлен в стиле так называемой русской классики времен Рюриковичей. Солдатики вели их по красной дорожке. Вдоль неё выстроились такие же высокие молодые парни красивой славянской внешности, как и те двое солдатиков. Все они были в костюмах грозненских опричников с саблями, метёлками и, конечно же – с наплечниками в виде декоративных собачьих голов. Власов думал, что эти опричники изначально были теми самыми солдатами Кремлёвского полка. Власов никогда не понимал назначения этого Кремлёвского полка, но теперь на одну тайну в его жизни стало меньше. Опричники отдавали честь когда “избранные” проходили мимо них. Это, несомненно, был недочёт организаторов.

– Вы были избраны для посвящения в Партию великого государства российского! – донесся голос из динамиков. – Вы были выбраны для вступления в орден хранителей нашего государства! В орден меченосцев! В сообщество титанов!

– Какая бредятина, – думал Михаил.

Голос из динамиков стал рассказывать историю Партии.

– Когда великий государь всея Руси Иван Грозный понял, что бояре, земщина, дьячки и князьки не служат интересам государства, – начал голос. – Царь был в ярости. Многие месяцы он придумывал способ спасения государства, спасения святой Руси. И вот царь учредил орден опричников. Орден хранителей государства российского. Орден служителей воли государевой. Они были первыми. Первыми, но пока ещё не партийными. Мало кто из опричников ощущал себя истинным рыцарем и титаном.

И вот солдатики провели избранных в Петровский Зал. Вдоль красной дорожки выстроились гвардейцы Кремлёвского полка. По левую сторону – в форме Семеновского полка. По правую сторону – Преображенского полка. Петровский Зал был обставлен в стиле барокко. С колоннами, лепниной и позолотой. Стены украшали картины с зарисовками военных побед Петра.