— Я не вру. И картин у меня уже нет. Я их отдала. Мой дед об этом знает.

— Ты не имела права! — раскипятилась Мара. — Мы тоже в доле!

— Я верну вам ваши деньги с процентами.

— Нет! Мы имеем право на эти картины! Это должно быть половина на половину!

— В таком случае разговор закончен. Галерею я перепродам, все, что должна, верну точно по договору. О картинах, насколько я помню, там нет ни слова. Не нравится — идите в суд.

— А зачем тебе продавать галерею? — спросила Мара голосом, сладким как мед. — Продолжай свое дело. И все условия остаются прежними.

Я решила, что Мара знает про маковый сап. Про казино — тоже. Вопрос — знает ли она о борделях и девочках, проходящих у Кароля проверку на профпригодность?

— Я твердо решила продать галерею. А про картины забудь, как я о них забыла.

— Ты их уже продала! — вспыхнула Мара. — Вот откуда у тебя деньги!

«Гитл, — сказала я, стараясь не шевелить губами, — успокойся! Твоим картинкам ничего не грозит. Не надо ожесточать сердце Мары, она неплохая баба. И прошу тебя, не причиняй этой паре зла. Пусть платят по своим счетам в небесную канцелярию в назначенный срок. Не сближай концы».

«Они плохие люди! — услыхала я обиженный голосок Гитл. — Они могут причинить тебе вред!»

— Я знаю, как с ними справиться, — ответила я вслух.

— Что ты сказала? — переспросила Мара. — На каком это языке?

— На идише. Я сказала, что если вы не оставите меня в покое, я знаю, как с вами справиться. Каролю грозят большие неприятности. Пусть лучше разберется со своими борделями.

— С какими борделями? — спросила Мара испуганно.

— Ты влипла в неприятную историю. Боюсь, тебе опять придется бежать за океан и прыгать «банджи» с мостов, чтобы забыться. Переделать Кароля тебе не удастся.

— Ты тоже так думаешь? — всхлипнула Мара. — Ты это серьезно насчет борделей?

— Вполне. Об этом говорит рынок. Пойди к Бенджи и выясни все до конца, пока еще не поздно. Боюсь, что ты потащила Кароля в мэры, не продумав последствия этого шага. И поверь — плевать, что будет думать об этом Кароль, но ты поверь — я не продавала никаких картинок и продавать их не буду.

— Какая разница! — Мара ревела уже вовсю, размазывая по щекам тушь с ресниц. — Какая мне теперь разница! Я уже слышала что-то про бордели, но не хотела верить. Бордели, наркотики, что еще?

— Торговля оружием и алмазами. Игорные дома. И небольшая, но эффективная армия яффских бандитов под контролем.

— Он меня не отпустит! — Мара спрятала лицо в бумажную салфетку и затряслась всем телом. — Он меня убьет!

— Отпустит. И ничего тебе не сделает. Он не бандит. Всего-навсего обиженный сирота, который пытается выжить. Ты сама так говорила.

— У меня будет ребенок! — прохрипела Мара и положила голову на стол.

— Если Кароль еще об этом не знает, беги сейчас.

— Он знает, — Мара произнесла эти слова шепотом и застыла с открытым ртом, словно только сейчас поняла, что с ней произошло.

— Ну ладно, показывай моего жениха, — велела я Гитл за обедом. — Нечего тянуть, я хочу знать наверняка, что меня ожидает. А вдруг он мне не понравится?

— А чего его показывать, если вы и так каждый день видитесь, — удивилась Гитл.

— Ты имеешь в виду Шуку?!

— Да.

— Мы просто друзья. И я тебя очень прошу, оставь Шуку в покое. Он не сделал мне ничего плохого.

— Там, — Гитл, как обычно, ткнула пальцем в потолок, — там уже все решено и подписано.

— Пусть отменят решение! Ты только посмотри, что случилось со всеми моими мужьями, любовниками и просто знакомыми. В чем они виноваты? В том, что спознались со мной?

— Такова их судьба. И потом, если бы ты вела себя иначе…

— A-а! Так это я во всем виновата! Вот это уж фиг! Больше, чем мне положено, я на себя не возьму.

— А сколько тебе положено?

— Не знаю, но не все вместе. И если с головы Шуки слетит хоть один волосок, я подниму такой крик во всех мирах, что мало никому не покажется.

— В тебе живет упрямая душа Брурии.

— Ш-ш! Знать не хочу, чья душа ко мне подселилась! Если бы реб Зейде не обнаружил в себе души этого реб Зуси, он мог стать знаменитым художником. В нем это было. Но победил реб Зуся. И чем это кончилось?! А?! Гляди, я тебя предупредила. И я готова родить тебе реб Зейде. Но не от Шуки. Найди какую-нибудь сволочь. Кого-нибудь, чтобы не было жалко. Я уже перепортила столько народа, что мне и смотреть не хочется на мужиков.

— Душа Марека — бесценная душа. Она не может войти в кого попало. Наверху посмотрели родословную Шуки и решили, что она подходит. У него много хороших предков. И потом, я не понимаю, чего ты вдруг так расстроилась. Твоего Шуку собираются поднять высоко, вам обещали хорошую жизнь и достойную смерть. Все устроено. Что тебе не нравится?

— Все! Например, то, что мне не предоставили выбора. Могли предложить несколько кандидатов.

— Ой! Мы считали, что ты уже кое-что понимаешь! — в голосе Гитл не было и тени сарказма. — Хорошо. Ты получишь своих кандидатов!

— Но в конечном счете выберу Шуку?

— Так предопределено.

— Тогда зачем вся эта комедия?

— Чтобы выбор был обоснован. Иные сразу знают, что им нужно делать. Другим предоставляется несколько вариантов. А порой человек тратит целую жизнь, чтобы сделать правильный выбор.

— И делает все наперекосяк.

— Случается.

— И это вы называете свободой выбора?

— Нет, это способ убеждения. Пока человек действует в рамках дозволенного, ему позволяют повторять попытки.

— А если он выходит за эти рамки?

— Доченька, зачем говорить о плохом? Съешь лучше сырник со сметаной.

— Хорошо, я согласна. Я выйду замуж за Шуку и рожу Мессию.

— Шуш!^[12] Ты родишь сына.

— Хорошо, я рожу сына. От Шуки и его родословной. Иначе история с «Андромедой» будет повторяться до бесконечности, и Женька за Женькой вместе с какими-нибудь Луизами пойдут ко дну. Хорошо! Но повторяю: мы с Шукой просто друзья. Хорошие друзья, и только. Понимаешь? Даже если он остается у меня ночевать, мы спим в разных постелях. Так что ответь: мне полагается его соблазнять?

— Нет, он уже влюблен, но сомневается.

— Хорошенькое дело! В чем он сомневается? Во мне?

— Нет. У него очень основательная душа. Она ищет правильные пути. Это занимает много времени.

— Я могу подсобить. Есть несколько способов помочь основательным душам сделать выбор.

— Живи как живется. Пойди погуляй. Все случится в свое время.

— Какая скука! Зачем же я пойду гулять вместо того, чтобы заниматься делом? Вот позвоню Шуке и объявлю, что хочу родить от него ребенка.

— Я думала, что ты умнее. Понимаешь теперь, почему людям нельзя открывать тайный смысл их существования? Я поступила плохо и буду наказана. Но мне так хотелось дожить до рождения этого ребенка, что я преступила черту. Рассказала тебе то, чего ты знать не должна.

— О Господи! Да я смирнее козленка! Я только болтаю. Вы и так напугали меня до смерти этим вашим предопределением! Я буду делать все, что мне велят. Только пусть оставят тебя в покое. Ничего ты не преступила, все путем. На тебе и так нет живого места от побоев этого зверюги Шлойме. Я съем сырник со сметаной и пойду гулять. Ни на кого не подниму глаз. И буду терпеливо ждать, пока Шука решает свои проблемы. Слышите, вы, там?! Я жду, и оставьте Гитл в покое!

Гитл неодобрительно покачала головой.

— Я должна ехать домой, у меня много дел, — сказала она противным скрипучим голосом. — Не жди меня на этой неделе и на следующей тоже не жди.

— Если тебя долго не будет, я приеду к тебе. К Роз. Все равно делать мне нечего. Выставки пришлось отменить. Искать мне больше нечего и заботиться не о чем. Чем ты хочешь, чтобы я занималась?

— Это ты должна решить сама, — вздохнула Гитл, сложила пустые пластиковые коробки в кошелки, прихватила еще несколько картинок Шмерля и исчезла.

Вот — все тайны наших с ней жизней ей открыты, а пластиковые коробки, в которых она носит мне пищу, приходится таскать. Могла бы выпросить себе скатерть-самобранку. И печь-самоходку. Горшок-кашеварку. Конька-горбунка. Или ковер-самолет. Ну что это, право, трястись в автобусе, обладая прямой связью с небесными чертогами? Непорядок!