— Тогда съезжай сейчас.

— Куда?

— В гостиницу. А я поеду к Чуме.

— Ты ей все расскажешь? Она моя компаньонка.

— И моя ближайшая подруга.

— Тогда я сама ей все расскажу. И уеду отсюда завтра утром. Сниму квартиру. Маме ты тоже ничего не расскажешь?

Я поняла, какое оружие оказалось в моих руках.

— Смотря как ты будешь себя вести. Впрочем, я думаю, что она и сама все знает.

— Мы больше не увидимся?

— Сейчас мне этого не хочется. Возможно, со временем…

— Значит, никогда, — сказала Сима, и в голосе у нее появились слезы. — Я сама находила ей мужчин, чтобы Муся не чувствовала себя такой одинокой. И тебя не держала силой. Я помогала тебе уехать из России, помнишь?

— Все помню, Сима. Кроме того, все гораздо сложнее, чем ты думаешь. Ты сдала Марека, потому что так захотел реб Зуся.

— Какой еще реб Зуся?

— Это я не могу сейчас объяснить.

Сима снова затряслась, но на сей раз плач был мокрый, платок разбух чуть ли не сразу, так обильно лились слезы. Я тихонько вышла из-за стола, прихватила свой саквояж и осторожно прикрыла входную дверь. Вешаться или иным образом самоубиваться она не будет. Даже посуду бить не станет. Я впервые видела Симу плачущей. Зрелище оказалось нелегким, но утешительным.

— Разве я не предупреждала тебя, что там, в Яффо, за тобой по пятам ходит приключение? — спросила Чума, выслушав рассказ о Женьке и галерее.

— Лучше бы я на него не нарывалась.

— Когда приключение нас ищет, — раздумчиво сообщила Чума, — оно нас находит. А вот что: давай станем компаньонами. Мне не нравится эта Сима. А так: у тебя антиквариат в Яффе, у меня в Париже. Можно многое провернуть. Мне хочется пожить в Яффе, — призналась она вдруг смущенно. — Ты побудешь здесь, а я поживу там. Потом обменяемся.

— Подождем с этим, — попросила я. — Получится, что я выжила Симу из вашего бизнеса, а мне сейчас не хочется ее обижать. Разберитесь с ней сами, потом поговорим. А Яффа тебе сейчас не понравится. Там все изменилось.

Чума кивнула и задумалась.

— Ты говоришь, в Яффе стало плохо?

— Нет, стало иначе. Возможно, потому, что люди стали жить лучше. Легко делить одни штаны на двоих, а разделить поровну две пары — это уже непросто.

— Я понимаю, — сказала Чума. — Тут тоже так. Я к этому уже приспособилась. Но у нас с тобой все осталось по-прежнему?

— Да. Может, потому нам и не нужно становиться компаньонками?

— Может, и не нужно, — согласилась Чума. — Я просто приеду к тебе погостить.

И тогда я рассказала ей о Гитл. О том, что жизнь по системе предопределенности несомненно имеет свои плюсы. Вот Гитл простерла надо мной свои крылья, как наседка, и сложные вещи сразу стали простыми. Правда, мысль о том, что Сима оказалась в Вильне аккурат в день ареста реб Зейде, пролетела через мою голову и во время Хайкиного рассказа. Пролетела и где-то засела, спряталась за извилиной. А сейчас вдруг выпрыгнула оттуда. Но я же явственно слышала шепоток Гитл! А если так, скоро я выйду замуж и рожу реб Зейде. Кошмар какой-то!

— Почему? — удивилась Чума. — Мама мне тоже шепчет. Только я не всегда слушаю. Если ты не хочешь, чтобы что-нибудь произошло, ты просто говоришь «нет!».

Однако спокойная и независимая позиция Чумы мне не давалась. Скрыться бы в какой-нибудь Папуа — Новой Гвинее. Но Гитл найдет меня и там. Она будет гоняться за мной по свету, пока я не выполню своего предназначения. Будет гонять меня туда и сюда, как Гера гоняла злосчастную Ио. Нет, но если поверить во все эти чудеса, то какую же войну титанов вели за моей спиной всю жизнь Сима и Гитл, видевшие друг друга всего одно мгновение!

И Гитл упросила Небо, а Небо ожесточило сердце Мишки и послало мне навстречу Женьку, который и привел меня к Каролю в Яффо. Так началась история картинок, которая привела меня к Гитл и увела от Симы. Только зачем же было убивать Женькину Луиз и топить «Андромеду»? Чтобы навсегда отвратить меня от Женьки? Чистый перебор. Можно было обойтись легким скандалом. Правда, если предположить, что именно в этот момент Сима включила свои недюжинные моторы, и магнитные поля двух мощных теток столкнулись, тогда все правильно. Ну а сжечь Чумин дом, погнать Чуму в Париж, заманить туда Симу — это что?! Тут уж требуется такая творческая фантазия, какая и реб Зусе, пожалуй, не снилась. Впрочем, у Гитл мышление неординарное, фантазия тоже. Она еще и не такое способна придумать.

Аэропорт Бен-Гурион встретил меня, как обычно, сладким запахом цитрусовых, растворенном в теплом и влажном воздухе. И снова бормотало за окном море, орали яффские разносчики лимонада и яффские мальчишки. Суетились между мной и морем туристы. И вот снова рынок, галерея, куча дел и знакомых… и Гитл.

Когда я приехала из аэропорта, она уже сидела на крыльце моего дома, аккуратно расставив вокруг себя корзинки.

— Я привезла тебе домашнее варенье, — объявила Гитл после первых поцелуев. — А Роз послала тебе шляпку. Совсем не сумасшедшая шляпка и очень красивая. А еще мне попались такие туфельки, ну, такие туфельки! Я не смогла удержаться.

— Ты бы еще куклу прихватила.

— Ах, как я любила дарить тебе куклы! Я их делала сама по ночам, а Марек помогал их раскрашивать. Ты их уже не помнишь, но какие это были чудесные куклы! Одну ты унесла с собой.

— Она была негритянкой.

— Ой! — Гитл залилась краской. — Это потому, что одна добрая женщина подарила мне черный атласный халат с китайской вышивкой. Получилась негритянка в кимоно. Это было смешно.

— Мне часто снилась эта кукла. Во сне она разговаривала. И говорила страшные вещи.

Гитл продолжала краснеть, от нее несло жаром.

— Только негритянке и удавалось к тебе пробиться, — сказала она смущенно.

— Почему бы это?

— Не знаю, — вздохнула Гитл. — Белые куклы не хотели нести к тебе мои слова. Они говорили, что ты их не слушаешь.

Я не могу сказать, что фокусы Гитл мне надоели, конечно же, нет. Гитл принесла в мою жизнь то, чего в этой жизни никогда не было — ощущение, что обо мне постоянно думают и заботятся. Ее мучили предчувствия, она звонила по десять раз на дню, умоляя не идти туда, куда я идти и не собиралась, не делать то, чего у меня и в помыслах не было, и не говорить того, чего бы я и без ее предупреждения не сказала. Но жить по расписанному за тебя Небом графику все же нелегко. Потому беседа с Марой на террасе приморской харчевни показалась мне особенно приятной.

— Кароль сказал своим людям, что ты его шантажировала? — удивилась Мара. — Этого не может быть! Мне он сказал, что не хочет заставлять тебя залезать в долги. И что ты не справишься одна со всеми проблемами. Поэтому мы бы хотели остаться твоими компаньонами, но если ты возражаешь, я не вижу никаких проблем. Пусть галерея будет только твоей.

Знала ли Мара о тайне закрытой комнаты и макового сапа? Что она вообще знает о своем муже, вернее, хочет знать?

— Я не люблю зависеть от компаньонов. Чума предложила мне стать ее компаньонкой, но я и от этого отказалась. Оставьте меня в покое и забудьте о галерее. Или выкупите ее у меня обратно. А я найду себе другое занятие.

— Где ты возьмешь деньги на это занятие? — с искренним интересом вопросила Мара.

— Деньги для меня сейчас не проблема.

— Расскажи!

— У меня обнаружился богатый дед. И я — наследница большого состояния.

— Это приятная новость. А насчет шантажа — я не верю, что Кароль так сказал! Он жалеет, что отдал тебе галерею, но это пройдет.

— Сомневаюсь. И если он собирается выжить меня из галереи такими методами, это кончится плохо. Я не люблю, когда на меня давят. Пусть вернет только заплаченные деньги и расторгнет сделку. Я согласна.

— А твои картины? Мы помогли тебе их получить. Половина на половину?

— К сожалению, это невозможно. Нашелся настоящий хозяин картин и забрал их.

— Как! Но ты сказала, что это твои картины!

— Я так думала.

— Я видела письмо этого… Паньоля! — взвизгнула Мара. — Ты врешь! Это твои картины!