А в этот момент Шука взял и позвонил. Не по телефону, а просто в дверной звонок. Вид у него был расстроенный и растерянный.
— Прости, что нагрянул без предупреждения, но я уже три часа хожу мимо твоего дома. Мне необходимо с тобой поговорить.
Начало хорошее. Правильное начало. Я терпеливо ждала продолжения.
— Ночью ко мне приходил Кароль. Я никак не мог собраться с духом и пойти к нему, а тут он сам пришел ко мне.
— Во сне?
— Я не шучу. Он в ужасном состоянии. От него ушла Мара.
— Да? Вот молодец!
— Ты что-нибудь об этом знаешь?
— Кое-что. Она спросила, правда ли то, что говорят про его бордели, и я отправила ее к Бенджи.
Шука вздохнул и замолк.
— Я поступила плохо?
— Нет. Ей бы все равно кто-нибудь рассказал. Я же ему говорил: не лезь в мэры, для тебя это опасно. Но он хотел сделать Мару счастливой, а ей нужен был муж-мэр. А теперь вот собрала вещи и уехала неизвестно куда.
— Так ему и надо!
— Оставь! Я видел его в деле. Он жизнью рисковал, спасая других. Если кому и была положена высшая воинская награда, то ему. А дали мне. Я из хорошей семьи, меня можно без страха посылать к журналистам. У меня все чисто. Но героем все равно был он. А потом Каакуа захотел быстро разбогатеть, очистить деньги от грязи и жить спокойно, как порядочный человек. Он не вор и не убийца, просто ему в жизни сильно не везло с момента его рождения.
— Совсем недавно ты кипел и кричал, что всему есть предел!
— Да, но теперь я вижу все иначе. Мы говорили об этом всю ночь. Кароль просит, чтобы я заступил на его место в предвыборной гонке. Команда работает классно, все на ходу, победу можно считать обеспеченной. А с него слезут. Нет кандидата в мэры, нет проблем. Ну а я, как ты понимаешь, не стану раскручивать эту историю с его девками и рулетками.
— И ты согласился?
— Неохотно, но согласился. Кароля необходимо выручить. Да и работа предстоит интересная.
— Что ж, поздравляю.
— Это еще не все. Он просит отдать ему его галерею. Она — прикрытие всем остальным его бизнесам.
— Я уже сказала Маре, что он может забирать свою галерею! Пусть только вернет деньги.
— Он готов еще и приплатить. Спрашивал, не обидел ли тебя чем-нибудь. Я рассказал ему про историю с шантажом. Клянется, что, когда его спросили, как же ты забрала у него галерею, он сказал: «силой». Не «шантажом», а «силой».
Я вспомнила разговор с Марой и подумала, что Кароль врет.
— Ну, — спросила я, — на сегодня все? Можем пить чай?
— Нет, — смущенно пролепетал Шука и покраснел. — Есть еще кое-что… Мэр должен быть женатым. Так полагается. А я не хочу жениться на ком попало. Вообще пока не хочу жениться. Но надо. И я… вот… ну в общем… мы с тобой друзья, да? Выйди за меня замуж. Не взаправду, а так, для вида. Захочешь уйти, я немедленно дам тебе развод.
— Второй вариант галереи? Подержать место теплым, пока не найдется хозяин? Фиг. Нет. Не хочу.
— Как скажешь. Это дело тонкое. Я не в обиде.
— А по-настоящему ты бы на мне женился?
— Ты умная, образованная, а я… что я? Полковник уже в отставке и студент третьего курса юридического факультета. Мы с тобой не ровня.
— Да мне-то на твое формальное образование вообще плевать! И не пересчитать, сколько я перевидала дураков с дипломами. Женись на мне по-настоящему! Ты мне нравишься.
И поверьте, а не хотите — не верьте, но в тот момент я вообще не думала ни о Гитл, ни об этом проклятом предопределении. И только когда Шука сказал: «Ладно. Я не против», проснулась мысль о реб Зейде и ожидаемом приплоде.
— Только я пока не хочу детей, — предупредила я Шуку.
— Сейчас и не время, — согласился он. — Дел много. И надо посмотреть, что из всего этого получится. Дети — это навсегда.
Вид у него при этих словах был жалкий, и я так и не смогла понять почему. То ли оттого, что «навсегда» и это страшно, то ли потому, что женились мы вроде как с испытательным сроком и из сущей необходимости. Но свадьбу решили закатить такую, чтобы ни у кого, включая нас самих, не могло остаться и тени сомнения в искренности и прочности этого предприятия.
Решали это не мы с Шукой, потому что в тот момент, как мы объявили, что женимся, инициатива уплыла из наших рук.
Родители Шуки — люди состоятельные. Папа — глазной хирург по фамилии Глазер. Его это не смешит, потому что он из немцев и славянских языков не знает. Только немец наш папа по факту рождения, складу ума и характера, а по паспорту он американец. Папа папы Глазера знал, когда бежать из Франкфурта и куда везти принадлежащие ему антиквариат и деньги.
Профессор Глазер окончил университет в Соединенных Штатах, сделал там карьеру и приумножил унаследованный капитал, а потом, как и полагается хорошему прогрессивному еврею, сделал алию, и теперь оперирует полгода в Израиле и полгода в Бостоне. В Израиле он получает почет, в Бостоне делает деньги и на жизнь не жалуется.
У папы Глазера четверо детей. Старший, Иосиф, возглавляет банк в Лос-Анджелесе. Средний, Эфраим, — профессор в Беркли. Дочь, Дина, замужем за конгрессменом. А Шука — студент, но еще и еврейский герой в чине полковника. Зато я не несла в семейство Глазеров ни приданого, ни связей. Один только диплом Ленинградского университета и кандидатскую диссертацию по алтайским росписям. И все же приняли меня с распростертыми объятиями, как видно, решив, что Шуке больше и не положено.
Ну почему эта богатая и знатная семья должна радоваться тому, что их сын привел в дом нищую эмигрантку из СССР без роду-племени, без отца и фактически без матери? Почему? Нет такой причины в мире! Разве что Гитл расстаралась. А они вылетели меня встречать за калитку. Вилла в Герцлии-Питуах, обиталище миллионеров. Ухоженный сад и даже бассейн. Господи, как я ко всему этому приспособлюсь? Не зря Шука убежал отсюда в свои восемнадцать лет и больше не возвращался, скитаясь по съемным квартирам. Ох, не зря!
— Как мы счастливы! — тарахтела любезная мадам Глазер. — Дебора, лучше — Дэби, музыкант на пенсии, плохая домохозяйка. — Так она представилась. — Мы уже думали, что наш Шука никогда не женится. У Джози пятеро детей, у Эфи — трое, у Дины — четверо, а Шука — старый холостяк, не спорь, не спорь, ему уже под сорок, давно пора жениться, но все не находилось подходящей принцессы. Ах, как мы все счастливы! Я уже звонила детям, Дина просто орала от радости. Они все приедут. С детьми. Дина хочет привезти с собой двух еврейских конгрессменов. Шуке это поможет. А как ты уговорила его баллотироваться в мэры? Это же просто чудо! Еще неделю назад он ни о чем таком даже слушать не хотел! Боже мой, Боже мой, как мы счастливы! Скажи, — она понизила голос и оглянулась, нет ли рядом Шуки, — скажи, а ты не будешь возражать, если свадьба будет кошерная? Понимаешь, друзья Джонатана, это муж Дины — они религиозные. И он тоже. Ну, и мы… так… но нам бы это было очень приятно.
О, Гитл, ты заходишь слишком далеко! Об этом тоже позаботились!
— Нет, нет, я не возражаю.
— Ах, какое счастье! Я тут же позвоню Дине. Вы подружитесь. Она так любит нашего маленького Шуку. Ну да, ну да! Алтер бохер, старый холостяк, но все еще наш малыш!
Профессор Глазер намеревался позвать на свадьбу сына половину Израиля. И тот, кто не войдет в эту половину, ничего в еврейской стране не значит. Я же собиралась пригласить всего горстку друзей, в которой рыночный торговец Бенджи будет пятым.
Гитл сойдет за мать. Роз, конечно. Паньоль не приедет. У него свои счеты с Израилем. Зато Чума приедет. Кароль — наш общий с Шукой гость. У меня мелькнула было мысль пригласить Симу, объяснив Гитл, что ложка дегтя не может испортить бочку свадебного меда, но тут же от этой идеи отказалась. Да Сима и сама бы не приехала. Позвоню все же. Потом — все Цукеры. И Бенджи с женой. Надо позвать и старца Яакова. Он не пойдет, но пригласить необходимо. Итого одиннадцать. Ну, еще позову несколько знакомых галерейщиков и Николь. Выставки так и не случилось, но мы подружились. А больше звать некого. В полторы дюжины уложусь. От бедной невесты больше не требуется. Но Шука уговорил меня позвонить Паньолю.
