— Эй ты! — крикнула грозно. — Убирайся, не то позову Бенджи!
— Зови хоть Господа Бога! — ответил мне сверху нахальный молодой голос.
Я раздумывала, как следует поступить. Человек, на которого имя «Бенджи» не произвело ни малейшего впечатления, он либо не из Яффы, либо из Яффы, но зарвался. А надо сказать, что у Бенджи есть власть даже над духами Яффы. Он запретил им посещать мой дом, и духи до сих пор этим запретом не пренебрегали. Так кто же посмел залезть на мою крышу?
— Менька! Слезай немедленно! — раздался хриплый женский голос.
Потом моим глазам стало темно, шее горячо, плечам влажно. Отгадать, кто это, было не сложно, потому что оно пахло духами «Дом Труссо». Таких духов не было тогда в продаже, но целых семь флаконов этого загадочно-призывного и скандально-утверждающего духа покоились в ящике комода Малки Цукер.
Малка рассказала, что, уезжая из негостеприимного Нью-Йорка, принюхалась к случайно снятому с полки в дьюти-фри флакону и скупила весь запас духов «Дом Труссо» в беспошлинной парфюмерной лавке. Это помогло ей взойти на трап и сесть в самолет, улетавший в Израиль. Да, она возвращалась домой без мужа, но зато с какими духами!
Малка использовала каждую каплю «Дом Труссо» рачительно, но готова была подарить мне целый флакон, только я не взяла. У каждого должен быть свой заветный запах. Я еще не нашла духи, которые выражали бы мое внутреннее «я» хотя бы на пятьдесят процентов. А «Дом Труссо» вообще не имели права говорить от моего имени.
— Какой дом! Какое место! — восторженно шептала мне прямо в ухо Малка. — Тут я могла бы быть счастлива.
— Комнат много, — ответила я небрежно, — когда в них можно будет жить, выбирай любую. Поставим рояль, и пой себе с утра до вечера. Даже ночью можно петь, соседи не услышат.
— Только учти, мои родители и близнецы наговорят тебе о твоем доме кучу гадостей. Не обращай внимания. Дом великолепен!
Милая моя Малка, где те времена, когда наставления старших еще повергали меня в пучину сомнений и страданий? Ясное дело, что дом не понравится твоим родителям, на то они — Хайка и Иче, люди основательные и разумные.
— Ой-ой-ой! — послышался голос Хайки Цукер. — Неужели «Сохнут» теперь дает такие трущобы новым репатриантам? Это же надо прописать в американских газетах! Наши американские братья жертвуют последние копейки на Израиль, а на них тут покупают такие развалины! Готеню! Вос туцех?!
Не получив от Господа ответа на вопрос, что же это делается на белом свете, Хайка громко и деловито высморкалась.
— Что ты будешь делать с крышей? — спросил Иче Цукер.
— Когда-нибудь закажу новую. А пока буду жить в комнате, в которой есть крыша. Только мне мешают эти пруды. Они воняют. И я не могу спать под кваканье лягушек. А кроме того, мне нужен водопровод.
— А я не могу делать бессмысленную работу! — Иче тряхнул головой и топнул ногой. — Сначала настилают крышу. Пусть она даже немного течет, но крыша — это крыша, и крыша — это дом. А дом без крыши — это фью, — Иче присвистнул, — это… я не знаю, что это. Даже не скворечник!
— Но у меня нет денег на крышу!
— А на водопровод у тебя есть?
Что правда, то правда, денег на водопровод тоже не было.
— Значит, так, мы настелем какую-нибудь крышу, выпустим лягушек в сад и дадим тебе воду. На это уйдет три дня, а может быть, неделя или две. Работать нам придется урывками, когда платной работы нет. Дай нам ключи.
— Ключей нет. Дверь не закрывается.
— Вейз мир ништ! — заломила руки Хайка Цукер. — Она живет без ключей! И где? В этом бандитском Яффо! Ее украдут и изнасилуют.
— А красть зачем? — спросил подошедший близнец. Второй все еще прохлаждался на крыше.
— Ты Левка? — спросила я строго.
— Ну, Левка.
— Тот, который рисует, или тот, кто собирает монеты?
— Рисует Менька.
— Понятно. Тогда позже пойдешь со мной на Блошиный рынок. Я познакомлю тебя с самым большим специалистом по нумизматике в Израиле. Ему нужен помощник.
— Идем сейчас. Этот дом как швейцарский сыр — одни дыры. Отдай его «Сохнуту» и возьми себе что-нибудь нормальное.
— Нет, это мой дом, и другого мне не надо. Кроме того, «Сохнут» мне ничего не должен. Он дал мне квартиру в Петах-Тикве, но она осталась бывшему мужу.
— Так мы с Менькой враз его оттуда выселим. Он у нас возьмет свою котомочку и пойдет… в общем, — Левка оглянулся на Хайку и Иче, — ну, пойдет себе!
— Нет. Я хочу жить тут.
— Ну и дура!
— Левка, — перебил сына отец, — где мы можем взять столько водопроводных труб и шифера на крышу?
— Мадам Ципори выкапывает совсем еще хорошие трубы и кладет новые, — задумчиво ответил Левка. — Она не велела нам хранить старые трубы. И ее старые ванны-унитазы-умывальники вполне годятся. Эта идиотка перестраивает свою виллу каждые пять лет. Все старое там еще вполне новое.
Иче кивнул и закурил.
— Ну? — сказал он. — Я же спрашивал про крышу.
— А что крыша?! Ерунда — крыша. Черепицу возьмем там и здесь. Так крыша будет не совсем одного цвета! С балками плохо.
— Про балки я и думаю, — вздохнул Иче.
— Балки лежат вон там, — Менька спрыгнул с крыши прямо на землю, спланировал, как кузнечик.
— Где — там? — недоверчиво переспросил Левка.
— Мне сверху видно все, ты так и знай! — пропел Менька приятным баритоном. — Там, на пустыре, лежит гора старых телеграфных столбов. Они никому не нужны, сквозь них пророс лопух. Чем не балки?
Близнецы отправились на разведку, а Хайка раскинула на траве привезенное с собой одеяло и стала раскладывать на нем мисочки и пластиковые коробки с едой.
— Где тут покупают напитки? — спросил Иче деловито. — Мы забыли привезти колу.
Он отправился за напитками, а мы с Малкой уселись на тех самых старых скрипучих качелях, которые раньше висели на уровне второго этажа. Близнецы уже успели спустить их, перевесить и опробовать.
— Это неправда, что Казис от меня отказался, — сказала Малка не столько убежденно, сколько убеждающе. — Он пытается спасти наш брак. Он много работает. Знаешь, как он плакал, когда я уезжала! Вот, ты вышла замуж за еврея, и что?
— Ничего. Только… Ты-то почему не пытаешься что-нибудь спасти? У тебя есть голос, замечательный голос. А ты сидишь дома и ревешь. Начни крутиться!
— Где? Тут одна опера, и у нее нет денег. Они берут своих, даже если те поют плохо.
— А ты пой! Давай концерты. Разъезжай по кибуцам и городкам. Твое дело — петь, а не записывать телефонные заказы на починку водопровода и канализации. Пусть Израиль привыкнет к звучанию твоего голоса и решит, что без него — это уже не совсем Израиль.
— Отец содержит семью. Близнецы ему помогают. Я не хочу сидеть на их шее!
— Вот и не сиди! Начни двигаться. А твой Казис… либо он придет и повалится тебе в ноги, либо…
— Никаких «либо» не будет!
— Кто его знает? Вдруг он тебе больше вообще не понадобится?
— Как такое может быть?!
— Может. Знаешь, Мишка меня не бросал. Это я его бросила.
— Ты? — пушистые Малкины ресницы затрепетали. — И кто вместо?
— Пока никто. Но все равно хорошо. Все равно намного лучше.
Я прислушалась к разговору Хайки с мужем.
— Тут куча работы! — сказала Хайка сердито. — Кто нам за это заплатит?
— Я делаю это для реб Меирке, — ответил Иче.
Хайка вздохнула.
— Я понимаю, что для реб Меирке… — сказала она уже без злости, — но согласись, что этот дом — мишугас. Не лучше ли направить девочку на нормальный путь?
— Кто знает, какой путь нормальный? Реб Меирке ее не оставляет. Видишь, она приехала в Израиль. Кто бы мог подумать, что такое случится?
— Наверное, ты прав, — вздохнула Хайка. — Наверное, реб Меирке знает лучше. Сделайте ей крышу и канализацию. Но, Боже мой, какими путями все идет!
— Я и говорю, — согласился Иче. — Но так будет правильно.
Кто такой этот реб Меирке, ради которого мне собираются настлать крышу, провести и вывести воду? И как об этом спросить? Я уже повернулась было к Малке, вдруг она знает что-нибудь о таинственном ребе, но в этот момент в калитку вошел Левка. Вошел и застрял, потому что он держал передний конец длиннющего телеграфного столба, а задний конец держал, очевидно, Менька, не сообразивший вовремя развернуться. Левка крикнул: «Иди направо!», но Менька его не слышал. Я побежала к дыре в заборе, передать Меньке то, что сказал Левка. Иче тоже вскочил и стал оглядывать забор, надеясь найти еще один лаз. Потом он побежал за мной, и работа закипела.
