Целая половина следующего урока проходит так, будто мы вместе решили не обсуждать неожиданную встречу. Но в какой-то момент Асю прорывает:

– Я хотела извиниться, Алексей Владимирович.

– За что? – я действительно не понимаю.

– Кажется, ваша девушка очень ревнивая – я слышала, что она сказала, когда я отошла. Я не хотела стать невольной причиной вашей ссоры.

И все равно стала – невольной причиной всей сумятицы в моей башке. Но сейчас я улыбаюсь:

– Ира просто пошутила. Мы не поссорились. По-твоему, я даже здороваться с другими девушками не имею права?

– Можете, конечно. – Ася слегка краснеет и пялится в тетрадь, чтобы не смотреть на меня. – Просто я, наверное, действительно выглядела как-то странно. От неожиданности растерялась! Я вначале думала, что обозналась – вы там совсем как-то иначе выглядели… Папе билеты на работе подкинули, но он такие выставки не любит. Я позвала Ольгу – она руководитель нашей театральной группы, очень талантливая, вы не представляете…

– Мне плевать, Ася, – останавливаю я поток ненужных объяснений.

– Да, точно, – она осекается. – Вам на все плевать, похоже. Кроме кино и математики.

Не понимаю, что она имеет в виду. Как будто злится, но на что?

Возвращаемся к уроку, предыдущую тему мы до сих пор закрыть не смогли. Преподаватель у них действительно зверствует, никаких преувеличений. Я всегда просматриваю план следующего занятия и иногда по два часа готовлюсь – некоторые задания даже у меня вызывают ступор, хотя весь мой мозг под математику заточен. Ася же должна ощущать полное бессилие. Она устала от безуспешных попыток разобраться – бесконечно отвлекается, растекается мыслями в разных направлениях.

Кажется, от меня требуется какая-то поддержка – все же это и есть суть работы:

– Ася, мы вопрос с мотивацией так и не решили. Как я и говорил, тебе для сосредоточенности не хватает какого-то стимула, собственного интереса. Награды тебя не интересуют, давай хоть наказание придумаем.

– Бить меня будете? – она глядит смешливо.

Ну, отшлепать бы не отказался… Но сейчас не об этом:

– Только если будешь настаивать, – улыбаюсь, чтобы правильно поняла шутку. – Сто рублей за ошибку или пара приседаний. Или придумай сама какое-то действие, которое точно посчитаешь отрицательным стимулом. Кстати, мы в общаге играли в математику на раздевание, представляешь? – Я хмыкаю, вспоминая: – Собирались толпой, кто решил пример неправильно – снимает часть одежды. Я после такого подхода отличником стал – мне просто нравилось раздевать девчонок.

Она весело смотрит на меня и вдруг кивает. Стоп, кивает?!

– А давайте!

В горле пересыхает, но уточняю предельно спокойно:

– Прости, что именно давать – математику на раздевание?

– Ну да. – Она берет ручку и разминает пальцы.

– С ума сошла? – вопрошаю я, очень сильно надеясь, что она сейчас расхохочется и передумает.

Но Ася зачем-то продолжает гнуть свою линию:

– Вот и проверим – ума у меня не хватает или личного интереса. Так хотя бы определимся в главном: я слишком тупая для этой вашей математики или нет.

Я просто стою по другую сторону стола и не дышу. Если и играть в эту игру, то надо было в предыдущей теме – там она хотя бы половину заданий выполняла. Но не останавливаю. Черт меня побери, я об этом тысячу раз пожалею, но не останавливаю! С трудом перевожу взгляд на ее записи, немного наклоняюсь, чтобы рассмотреть, и тут же подсказываю:

– Стой, Ася, вернись в начало. Смотри на подынтегральную функцию внимательнее.

– Уже ошиблась? – ужасается она. – Да что со мной не так?!

И после этого творит немыслимое: одним рывком стягивает с себя безразмерную футболку, некоторое время колеблется и откидывает на пол. Со злобным видом посматривает на ненавистную тетрадь, готовая идти дальше.

А моя психика разлетается в хлам. Что она творит, дура сумасшедшая? Еще не поняла, что попала в клетку к хищнику? Я не сожрал ее до сих пор только из-за колоссального самоконтроля! Но сейчас мне кранты. Грудь, обтянутая кружевным лифчиком, небольшая – в ладони уместится. И сейчас она как раз там и уместится. У меня нет больше никаких желаний, кроме как прижечь ее кожу губами. Неосознанно тянусь к ней через стол, пальцы уже предвкушают прикосновение. Но Ася отшатывается и предупредительно вскидывает руку:

– Нет-нет, трогать нельзя – мы так не договаривались.

Да мы вообще ни до чего не договаривались! Эта маленькая чертовка просто стреляет в меня очередями из пулемета. Она к концу этого варианта совсем голая будет! И она всерьез верит, что я ее не трону? Что она делает – проверяет меня? Ну так сейчас допроверяется, меня она вскинутой ладошкой не остановит. Мне под ширинку будто горячего свинца налили. Я так хочу ее, что мне больно.

Следующую ошибку в примере она делает осознанно – никаких сомнений. Поскольку сразу смотрит на меня, встает и расстегивает пуговицу на широких джинсах. Но не спешит – ждет, что я скажу. А я не могу пока говорить, мне больше нее нужно, чтобы она избавилась от своих шмоток. Потом уже будет без разницы – потом я раздвину эти худые бедра и буду трахать ее, пока она голос от крика не сорвет.

Дверь открыта, мы вообще ее никогда за собой не закрывали. Дверь дышит мне в спину разверзнутым проемом, прожигает прямоугольник на моей коже, заставляет на секунду задуматься о последствиях. Почему я остановил себя? Как, блядь, я вообще сумел себя остановить?

Делаю вид, что меня совершенное полуобнаженное тело не беспокоит, хриплый тон только выдает мое состояние:

– А если кто-то заглянет?

Ответ Аси немного охлаждает:

– Тогда вас будут долго и больно кастрировать, Алексей Владимирович. Мне тоже достанется, конечно. Но меня-то папа не убьет. Наверное. Посмотрите, теперь решаю правильно?

Она издевается, не иначе – и именно поэтому все еще цела. Тыкает тонким пальцем на тетрадь и ждет любой реакции. Мне насрать на задание и ее ошибки. И уже даже не особенно заботит, если нас застукают. Мне сейчас не кастрация страшна, а необходимость скорой реанимации. Но я хочу понять, чего она добивается. И именно этот вопрос задаю:

– К чему этот цирк, Ася? Если бы я захотел тебя раздеть, то сделал бы это сам.

Она смотрит прямо, слишком поздно смущается и краснеет. Но держит себя в руках и произносит слова твердо:

– А чего вы хотели от глупой малолетки? Разумных решений? Там, возле кинотеатра, мне показалось, что вы со мной флиртовали. Не только тогда, меня не оставляет это ощущение. И это страшно испугало. А потом я увидела вас с вашей девушкой – и с ней вы вели себя совсем иначе. Это нормально, что я захотела выцарапать ей глаза? Зато чуть сердце не выпрыгнуло от ее шутки – о том, что вас на меня потянуло.

– Сейчас я понимаю еще меньше, – говорю честно и всеми силами стараюсь на нее не смотреть. Но все равно кошусь, нет никаких сил, чтобы эти короткие взгляды остановить. – Ты пытаешься проверить, запал я на тебя или нет?

– Наверное… – краснеет еще сильнее. – Или увидеть, как вы поступите. А вдруг вам даже выгодно, чтобы нас застукали вместе в таком двусмысленном положении? Тогда отец заставит вас на мне жениться. Может быть.

Во мне зреет истерика, это она клокочет в горле. И я понятия не имею, почему все еще на эту маленькую стервочку не ору в полную глотку. Если Куприянов меня здесь застанет с его полуголой дочерью, то вернее первый вариант – кастрация. И больше он меня к ней близко не подпустит. И теперь бы не подпустил, мы просто с Жориком сумели обойти его большим кругом. Однако говорю я о другом:

– Жениться? Ася, я не собираюсь жениться ни на тебе, ни на Ире, ни на ком вообще. С какого перепуга мне хотеть жениться на девчонке, которую я полтора месяца знаю?

И она вдруг выдыхает, даже неожиданная улыбка проявляется на ее губах:

– Ну тогда хоть одно сомнение можно на ваш счет вычеркнуть. Я вам не нужна для выгодного брака. Осталось выяснить, нужна ли вообще.

Дурацкая проверка, безумная логика – такое случается с людьми, у которых проблемы в математике. Ася просто поддалась какой-то гормональной буре. А я продолжаю пялиться на ее бюстгальтер, жадно проникая взглядом дальше. Встряхиваюсь. Если я за это кружево и проберусь, то точно без риска быть увиденным ее поваром или домработницей. Резко подаюсь к двери и надеюсь, что моя эрекция в широких брюках не так очевидна.