Через несколько часов начнется Турнир. Гордиан Анэстей погибнет там, на Турнире. Я потеряю единственного знакомого мне достойного человека, так толком его не узнав. И даже отблагодарить не успев.

У нас с хозяином есть приглашение. На лучшие места на трибуне для маляров, разумеется. Не знаю, явится ли Йерген. Без его прямого распоряжения я могу туда не ходить. Не заставлять себя участвовать в том, как кроммы тешат самолюбие Повелителя, кромсая на Арене друг друга. Не видеть, как в бессмысленной бойне гибнет Гордиан Анэстей. Не слышать вопли разгоряченной толпы. Через день они позабудут героя, вышедшего отстаивать честь родного города.

Зачем ему это? Почему не может сбежать? За пределами Арглтона его никто не узнает.

Через несколько часов открытие Турнира, а я смотрю в потолок. Мне не хочется шевелиться. По правде, я вообще ничего не хочу. Я бы вечность так лежала, как камень.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Похоже, я не умею бездействовать.

Сажусь, ероша едва отросшие волосы, они забавно колют ладонь. Мне пора собираться. Я не выдержу торчать здесь одна в неизвестности. Начну бросаться на прохожих, выспрашивая новости с Арены и проклиная себя за слабохарактерность.

Поэтому сейчас я соберу принадлежности для рисования, оденусь в новые вещи и займу свое место на трибуне для маляров. И буду надеяться, что Гордиану Анэстею поможет доброе чудо. Как жаль, что ничем не смогу его поддержать.

Йерген признал, что во мне есть чудодейская сила. Ох, если бы я хоть что-то умела…

Я незаметно вливаюсь в нарядную толпу, шагающую на Арену. Люди громко переговариваются, голоса звенят в радостном предвкушении. Для большинства это праздник. Все считают себя избранными, ведь им удалось получить приглашение и оказаться так близко от королевской семьи и знати Арглтона. И увидеть невероятное.

Некоторые ведут с собой сыновей. Я не знаю, чему темная магия и кровопролитие научат этих детей.

То тут, то там в обрывках разговоров слышу «Гордиан Анэстей». Имя произносят на разный манер, но по большей части с надеждой. Я же понимаю, что мысленно с ним попрощалась. Как прежде сделала это с бабушкой, дедом, мамой и с папой, с друзьями родителей и многими из тех, кого знала. Все они пробыли в моей жизни разное время, но конец для всех был одинаков. Их кроммы забрали.

Все, кто мне дорог, уходят. Нет даже могил. Не помянуть у надгробия…

Интересно, что чувствует Йерген? Эльф живет на свете дольше меня. Живет среди людей, чьи судьбы как песчинки ускользают из пальцев.

Я надела подаренный Гордианом Анэстеем платок. Это мой жест благодарности, самая малость, что могу для него сделать. Если он случайно взглянет на трибуну маляров, то увидит меня и поймет, что его подарок понравился. Что он, - Гордиан Анэстей, - для меня важен. Я умею быть благодарной.

Дорогой шелк ощущается как нечто враждебное, чуждое моей рабской природе. Я чувствую платок отдельно от себя. Даже на мгновение не получается забыть о том, что на мне тряпка ценой… С мою руку? Или ногу? Или даже с половину меня? Я не знаю, сколько сейчас стоят люди, а сколько – иноземные шелковые платки. Прежде не думала о том, что могу выкупиться у Йергена. Как, куда и зачем? Но в свете недавних событий…

Мне кажется, шелк с меня сейчас сдернут, и сбегут, затерявшись в толпе. Или он сам слетит, попросту упадет, сдутый ветром. А я не сразу замечу, потому что на мне теплый нижний платок.

Арена похожа на исполинский, гудящий голосами котел. Я никогда не видела столько людей одновременно. Зрители плечом к плечу набились на тесные ряды скамей. Случайных здесь нет, все одеты в черное. Меня передергивает от узнавания: покатые своды трибун напоминают пустошь возле Дома Драконов. Только вместо угольной гальки здесь сотни и сотни голов. Довершают сходство кроммовы знамена на крестовинах распорок. Они установлены на самом верху, по кромке последней трибуны. И кажется, это злобные великаны заглядывают в чашу Арены.

Трибуны для самых почетных гостей более просторные и устроены очень удобно. Вместо скамей там креслица, крытые мехом. На каждом лежит свернутое одеяло. Пока эти трибуны заполнены лишь наполовину. Кроммы и Арглтонская знать появятся лишь к началу.

Я рада, что мне не приходится лезть на верхотуру лесов. В этот раз нам отвели обычную часть трибуны, здесь мы пытаемся разместиться со множеством сумок и переносных столиков, которые некуда деть. Большинство художников устроили склад в проходе, а сами ограничилось небольшими дощечками, пергаментом да угольными палочками. В такой тесноте не до обширных заметок.

Место рядом со мной пустует – оно отведено Йергену. Справа сидит мастер Ватолобей. Когда я устраивалась, старик окинул меня презрительным взглядом. Но я заметила, как вытянулось его лицо: мой роскошный платок не остался им незамеченным. Должно быть, уже расползлись слухи, что у меня появились крупные заказчики.

- Что-то ты совсем оборзела, рабыня. – Цедит сквозь зубы мастер Ватолобей. – Убери свою задницу с кресла и садись как положено. На колени, наглая девка!

- Снизу она ничего не увидит. Придется вам потерпеть неудобство. Всего один раз, мастер Ватолобей. Тем более, много места Кирстен не занимает. – Йерген словно из-под трибун прорастает. Я не видела, как он подошел. – Может, она и рабыня. Но заказчики у нее превосходные.

Он втискивается на свободное место рядом со мной. На красивый платок не обращает внимания.

- Твоя девка не имеет права работать. – Буркает мастер Ватолобей.

- Так Кирстен и не работает. Я работаю. Вы же не ругаете лошадку за то, что она прет телегу туда, куда вам не нравится. Нет, вы наорете на кучера. Так и здесь, мастер… - К большому моему облегчению, голос Йергена тонет в реве толпы. Я привыкла к своему положению, но никому не понравится слушать, когда его обсуждают будто скотину.

Появляется семья Его Величества Ампелиуса Виэктриса Гобнэте Первого. Мой живот крутит от отвращения, ребра снова начинают болеть. Я рада, что не поела. Смотреть на Истинных не могу, опускаю глаза на пергамент. Начинаю бесцельно корябать углем.

- Наместник совсем плох. – Говорит Йерген.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Заставляю себя на мгновение оторваться от рисунка, ищу в строе одинаково черных фигур отца нашего Келебана. Какое тяжелое зрелище… Наместник даже не идет, как вещь он волочится по воздуху, подтягиваемый к креслу колдовской силой. Его ноги безвольно висят, мысы едва касаются досок настила. Неестественно вывернувшись в пояснице, наместник машет толпе. Рука мотается, как привязанная. Голова завалилась на бок, глаза выкатились, радужки круглые как монетки. Он похож на кошмарную куклу.

Рев голосов стихает. Спотыкаются, замолкая, отдельные выкрики, потом наступает мучительная тишина. Сбоку наместника поддерживает под локоть мастер Ватабэ. Тщетно пытается создать видимость, будто наместник передвигается самостоятельно. Позади них с очень прямой спиной шагает принц Филипп. Он напоминает мне цаплю.

Тишина такая, что слышны звуки их шагов.

Потом Повелитель начинает хлопать в ладоши. Хлопок. Тишина. Еще хлопок. Тишина. И все взрывается в грохоте аплодисментов.

Звук напоминает мне черную гальку, бьющуюся друг о друга боками.

Я гляжу в небо. Вдруг там камни Дома Драконов? Но над нами серость да воронье. Перевожу взгляд на Йергена. Кошусь на него, почти не поворачивая головы, чтобы не смотреть интимно в упор. Невольно вспоминаю наш поцелуй. Йерген повернут ко мне нетронутой шрамом стороной, его отточенный профиль совершенен. Хочется провести пальцем по лбу, линии носа, губам…. Что мне делать после Турнира?

Гордиан 13

Во второй раз тошнит в миску.

- Так со всеми бывает, сынок. – Маршал Торд пытается утешить мое самолюбие. Протягивает влажную тряпку. – Лишь дураки не волнуются.