Но вот большие слоны ушли, и на арену вышел маленький слоненок. Санька смотрел во все глаза. Слоненок тоже поднимал разные предметы, ходил по узкой лесенке, и вот он взобрался на небольшую тумбу.

Саньке хорошо было видно слоненка, его хобот, легкий пушок шкуры, ему показалось даже, что слоненок посмотрел на него, и он чуть не окликнул его. Они с отцом сидели так близко, что было видно его глаза и длинные ресницы!

Вот дрессировщик под аплодисменты зрителей подходит к взобравшемуся на тумбу слоненку и..

Ой! Он едва заметным движением быстро и коротко ткнул слоненка в грудь своим стеком!

Что такое? Как это? И слоненок послушно встал на задние ноги. Дрессировщик повернулся лицом к публике, получая свою порцию аплодисментов.

В его правой руке, оказывается, вовсе не волшебная палочка, на ее конце блеснул в лучах софитов простой острый гвоздик!

По мягкой доброй морде слоненка покатилась крупная слеза! Санька зажмурился. Как же так, ему же больно! Он открыл глаза. Мурашки прокатились по затылку и по спине. Санька закричал:

– Что вы делаете?!

Но его крик потонул в грохоте аплодисментов. У него было такое чувство, что этот дядя с зализанными назад волосами тыкает своим гвоздиком не слоненка, а его самого, при этом улыбается во весь рот и кланяется, довольный всем. Саня даже оглянулся. Неужели никто не видел, что он его ткнул гвоздиком? Слоненок же плачет! Но никто, кажется, ничего не видит.

Вдруг слоненок затрубил в хобот, и дрессировщик дал ему что-то из своего кармана. Однако из глаз слоненка все еще текли и текли слезы. От зрачка книзу тянулась отчетливая темная влажная полоса.

«Ему же больно!» – терзался Санька. Он как-то вдруг, сразу возненавидел всех дрессировщиков в мире, но сильнее всего – Долорес и Мстислава Запашных!

– Папа, папа, что же это такое, почему он тыкает гвоздем несчастного слоненка?!

На Саньку обрушились изумление и горечь, разочарование, боль и какая-то тяжелая жалость к бедным животным, которых держат в клетках и мучают каждое представление. Все ради того, чтобы повеселить зрителей. Даже, показалось ему, тот самый грустный дядя клоун потому и грустил, что он-то наверняка давно знал об этом! Саньке сразу захотелось открыть все клетки и выпустить животных на волю, чтобы они убежали к себе домой, в Африку.

Выступление дрессированных слонов было кульминацией представления. После них шли еще какие-то номера, но Санька уже невнимательно смотрел на эти трюки. Ему было ужасно жалко слоненка, который плакал, когда его тыкали острым гвоздиком и он должен был вставать на задние ноги. Эта жестокая несправедливость по отношению к маленькому животному потрясла его. Дрессировщик оказался дешевым обманщиком, который пользовался тем, что зрители не могли разглядеть острый конец его палки, что никто не видел со своих мест, что у него на палке гвоздь, обыкновенный гвоздь!

Домой они с отцом возвращались в четыре часа. Над Москвой раскинулось прохладное летнее небо. На улицах усиливалось движение. Людей стало больше в метро и на площади трех вокзалов. В электричке ехали молча. Всю дорогу Санька молчал и смотрел в окно электрички.

– Ну как? – наконец спросил отец.

– Пап, а почему он тыкал его гвоздиком?

Отец вздохнул и пожал плечами.

– Я ненавижу цирк!!!

– Славка!

– Что?

– Сходи за отцом, пусть домой идет, хватит по друзьям шляться! – крикнула Ленка сыну. – Он у Петра Андреича, в соседнем доме, квартира двадцать шесть.

– Ла-адно…

Славке было пять лет. Валерка, Славкин отец, жил у меня уже третий день. Это было утро воскресенья. Последнее время они часто ругались с Ленкой, вдрызг и до драки. Так что Валерка постоянно у меня ночевал, и мы, по старой мужской традиции, заливали его обиды пивом, водкой или чем было у меня на тот момент. Ему сорок, мне сорок два, Ленке тридцать шесть. И когда-то, когда и я еще был женат, мы дружили семьями, вместе ходили на шашлыки на майские и все такое прочее. Теперь же Валерка использовал мою жилплощадь как убежище.

– Как она меня достала! Нет, ты не представляешь, как она меня зае…ла. Видеть ее не могу. Все – развод!!! – зло гремел на всю кухню Валерка.

Мы безвылазно сидели у меня дома, наверное, уже вторые сутки и разговаривали, в основном о том, какие бабы дуры, как они, сволочи, нас не понимают.

– Она, сука, представляешь, мне говорит: «Пошел вон»! Это мне, мне-е-е!

Он поднял указательный палец у меня перед носом.

На столике в моей тесной кухоньке стояли пивные бутылки, кучками валялась чешуя воблы, припасенной еще с лета… Была там и пара бутылок водки. Духан стоял от сухой рыбы и пивных паров на всю квартиру.

– Вот ты… – Петр сдвинул широкие мощные плечи, а был он метр девяносто ростом, весом под сто килограммов и едва умещался на моей старенькой табуретке. – Вот ты же разошелся со своей мегерой, ведь она же тебя так достала, значит, до печенок! – взял он меня за горло широкой лапой.

– Правильно, – говорю я. – Мужик… – и убрал со своего горла его руку. Надо сказать, что приняли мы изрядно и соображали с трудом. Мы глотнули еще пива.

– Дети… – проговорил Валерка, смочив горло. – Дети, главное, это видят и слышат, как она мне, мне-е-е, такое говорит. – И он грохнул ладонью по столу. Бутылки от удара звонко подпрыгнули.

– Мужик! Ты прав! Валера, ты должен решить это раз и навсегда!

Что решить, я, честно говоря, сам не понимал уже. Но считал своим долгом поддержать и хоть как-то успокоить друга.

– Хочешь, прямо щас оставайся у меня и живи сколько хочешь? Вот прям щас…

– Не-е-ет, нет, – мотнул он головой. – Нет! Я так уйду, я так хлопну дверью, бл…ть, сука, она меня еще вспомнит… Вспо-о-омнит!

Тут в проеме кухонной двери появился Славка.

– Дядя Петя, чего у вас дверь нараспашку? – недоуменно спросил мальчик. – Пап, мамка сказала, чтобы ты домой шел, нечего по друзьям шляться.

Мы с Валеркой сначала уставились на него.

– Воблу будешь? – спросил я.

– Буду, – ответил Славка.

– Проходи, садись.

Валерка молча, грозный, как туча, одним движением руки сдвинул пустые бутылки на другой край стола и освободил место Славке. Славка сел на табуретку, и я дал ему своего, наполовину лущенного леща. Он взял его левой ручкой и стал, обсасывая, грызть вкусную сухую рыбину.

Я продолжал:

– Вот, вот ты тряпка, она же об тебя ноги вытирает! Ну мужик ты, в конце концов, или не мужик? Поставь свою бабу на место!

– Пап, а как это – поставить бабу на место? – спросил любопытный Славик. – Пап, а наша мама – баба? Где ее место?

Тут Валерка посмотрел на сына мутным взглядом. Повисла пауза. Валерка что-то про себя соображал.

– Наша мама не баба, просто устает сильно… А дядя Петя – дурак, не слушай его… Пойдем домой…

Они встали, каждый молча пожал мне руку, сначала Валерка, потом Славик, и вдвоем пошли домой.

Пионерлагерь «Рассвет» расположился в бывшей барской усадьбе. К нему от шоссе вела длинная еловая аллея вдоль дороги, уложенной бетонными плитами. Сама аллея была тут еще с дореволюционных времен.

Лето 1981 года выдалось умеренно дождливым, иногда на контрасте случались и очень солнечные, ясные дни. Бывший барский дом использовался под корпус первого и второго отрядов. Другие постройки в усадьбе, которые неплохо сохранились, также использовались под корпуса. Из относительно новых были хозблок, столовая, медпункт с изолятором да административный корпус, где находился кабинет начальника лагеря. На территории была даже танцплощадка и свое собственное футбольное поле. Усадьба стояла на опушке хвойного леса где-то под Загорском, недалеко, по дороге, рядом с деревней то ли Быково, то ли Барково.

Шла вторая смена, середина лета. Каждый день линейки, зарядка. Дежурства по столовой. После обеда тихий час. Днем младшие девочки занимались в кружке кройки и шитья, мягкой игрушки. Мальчики выпиливали лобзиками, или выжигали, или красили фанерку йодом, а потом вырезали разные картинки специальными резцами. Например, Волка из мультфильма «Ну, погоди!» или бригантину на всех парусах. Вечером футбол между отрядами. В лагере было два мопеда и один мотоцикл «Иж-Планета спорт». Но в мотосекцию принимали только мальчиков из первого отряда, и то не всех. На мотоцикле ездил сам руководитель секции, от греха.