Похоже, Гора была им не рада. «Хохот» звучал всё чаще, и теперь больше напоминал, то жалобное ворчание, то невнятные отрывистые скороговорки. Закатные тени беззвучно ползли по камням. Гора куталась в траур по заходящему солнцу. Когда Той обращал свой взгляд в сторону заката, ему казалось, что угрюмые каменные великаны собираются этим вечером похоронить солнце навечно. Тёмная череда утёсов погребальной процессией громоздилась над идущими. Путникам стало неуютно: «Может они пришли не вовремя? Может, суются не в своё дело и вообще, не вполне представляют, что делают?»

***

С самого утра колесо повозки скрипуче жаловалось и кривлялось на ухабах. И вот, издав резкий, ехидный звук, оно радостно покатилось вниз по тропе и скрылось за поворотом. Преследовать «предателя» не стали. Сломанную тележку аккуратно прислонили к скале, чтобы поменьше мокла в случае дождя – мало ли для чего пригодится.

Теперь Той с Ингмаром тащили вибрирующий, отяжелевший Ключ на плечах. Ветер игриво касался модулятора, вызывая в нём возмущения, протяжные, тревожные, а иной раз, и довольно мелодичные. Гора, в свою очередь возмущалась всё больше, гулко отвечая на каждый необычный для этих мест звук. Эти ответы всё меньше были похожи на эхо и всё больше на возмущённое бормотанье, окрики и вздохи.

Нескончаемый моросящий дождь тяжко вис на плечах, а ветер проворно шарил по мокрым карманам и пазухам своей бесстыдной холодной рукой. В вопросе погоды успокаивало только то, что дальше портиться ей было некуда. Перед очередным ступенчатым подъёмом, Той вручил модулятор Ингмару:

– Надо спешить. Хорошо бы успеть засветло. Я пойду вперёд, налегке, доберусь до башни с лебёдкой. А ты будешь к тому времени, как раз внизу, у подъёмника. Я подниму тебя и Ключ, ты установишь его и начнёшь играть, а я…

Постепенно удаляясь, Той бормотал:

– …в пещерах должны быть световые шахты, но скоро начнёт темнеть…, похоже, мне придётся искать Арфу на слух…

Башня оказалась довольно высока и ветха. Она была напрочь лишена кровли. Той вскарабкался по полуразрушенной лестнице на самый верх. Здесь бесчинно разгуливал ветер. На фоне вечернего неба ещё можно было различить очертания окрестных скал. Там, где должен был быть пол, беспорядочно возлежало множество досок. Ничем не прикреплённые, они опирались одна на другую. Доски находились в сложном хитросплетённом равновесии. В просветах между ними зиял тёмный провал к самому основанию башни. «Всё верно, моё дело…» бормотал Той. Он понимал – кому-другому на его месте лучше бы сюда и вовсе не соваться. Какое-то время Той вглядывался в логику шаткой конструкции. Определив последовательность опор, и выбрав место для первого шага, он ловко «заплясал» к цели. Когда некоторые выведенные из равновесия доски плавно съезжали в провал, темнота встречала их радостным грохотом…

Доски за спиной Тоя всё ещё не могли успокоиться и ходили ходуном, а он уже закрепил противовес и вовсю крутил лебёдку. Туго шло только поначалу – с каждым оборотом ржавчина крошилась и сыпалась, облегчая ход. Той крутил, давил и вис на ручке, по ходу дела пытаясь понять, как её потом зафиксировать. Видимо когда-то в стене был каменный упор, или цепь… Он пытался считать обороты, но сбился. В какой-то момент он почувствовал, что дотянул. Тогда Той подтянул ногой несколько камней, выпавших из кладки и, как мог, подпёр ручку. Почти не дав себе отдохнуть, Той вновь «заплясал» по доскам. Доски бряцали, скрипели и грохотали. Тёмная и сырая глотка колодца с жадностью проглатывала звуки и тут же отрыгивала громовым эхом – видимо провал жутко изголодался по неуклюжим эквилибристам.

Той вышел из башни, с таким чувством, будто побывал во чреве сказочного кита. Обогнув башню справа, он увидел свою конечную цель и больше на карту не смотрел. Опять заморосило. Его тропа снова поползла по склону. Пытаясь увернуться от ног путника, дорога петляла, совала под ноги камни и опасно наклонялась к обрыву. Из недр Горы слышалось глухое, тихое, но упрямое ворчание. Однако вскоре тропа выровнялась, и дождь вдруг перестал издеваться над Тоем. Небо теперь молча наблюдало за его усилиями. Горы, как морщинистые, старческие лица, щурились и гримасничали, тревожно дремали, прислушиваясь к тихим, осторожным шагам Тоя. Изредка скатывающийся с горы камень, тихое пение ветра – каждый звук казался не случайным. А наступающая вслед за этим тишина – подозрительной и выжидающей.

В вечернем сумраке вход в пещеру казался издалека тёмным силуэтом человеческой фигуры, будто бы встречающей своих долгожданных гостей. Той ускорил шаг, ему хотелось поскорее развеять эту иллюзию…

Внутри постоянно гудел ветер, на разные лады, будто ансамбль во время настройки инструментов. Той достал из промокшей сумки свалявшийся венок из цветов вендалы и кое-как нацепил на шею. Он старался строго следовать указаниям карты. Темнота впереди становилась всё гуще. А цвет стен отчего-то вдруг начал меняться. Той насторожился…, но тут же понял – всё от того что связка цветов на его шее всё в большей мере заменяет собой естественное освещение. Цветы придавали пространству какой-то сине-зелёный оттенок. Вдруг стало совсем тихо, неестественно тихо. Страх пытался убедить Тоя, что эта тишина прислушивается к его шагам, а темнота за спиной недобро глядит ему вслед. Той пытался подбодрить себя пением – мысли Тоя уплотнились и сжались, формируя Слова:

{…в тоннеле ночи

потухший взгляд

Шло время точно

я – наугад…}

Той резко обернулся – лишь его собственная тень волочилась за ним, упрямо цепляясь за ноги. А чуть поодаль, отставая, устало плелось эхо его шагов. В этой «компании» Тою было и одиноко и тесно. Ощущение преследования и надвигающейся опасности возрастало. Той оглядывался, но ничего не видел. Незримая погоня не давала ему остановиться, и он судорожно спешил, путаясь в мыслях и почти уже забывая, зачем он бродит в столь поздний час, в столь незнакомых и неприветливых местах… Вот, наверное, вход в лабораторию. У стен столы со склянками и приборами. Над ними книжные полки… Той чувствовал как некая бесплотная мысль, невыносимо жестокая, неуловимо тонкая, многозначная, непосильно тяжкая для понимания и неимоверно быстрая, несётся в его направлении, в попытке вычислить, где он, кто он и что собирается делать. Той надрывался в попытке осознать – что это. Той знал только, что не успеет, ни понять что-либо, ни сделать, ни предупредить остальных. Ибо все его действия предугадает и обессмыслит неумолимая, бесчеловечная логика надменного разума. Чья-то прошлая жизнь, породившая её, давно кончилась, но мысль всё ещё обитает здесь, мечется в этих памятных местах, в лабиринтах горных троп и ущелий. Преследует любого, кто тревожит безжизненный покой этих мест. Эта мысль – тупик, ловушка для одинокого путника, потерянного в этом горном лабиринте. Она – конец всем его замыслам, стремлениям и надеждам. Это горестно-нелепое и неизъяснимо-ужасное создание чужеродного интеллекта готово преследовать свою цель вечно. Нелепая и страшная слепоглухонемая форма жизни. Мысль эта приближалась, захватывала и увлекала разум в тёмные безвозвратные пути. Той понимал – что-то нужно делать. Для начала… спрятаться? Той, щуплый и гибкий, метнулся к стене с оборудованием. В прыжке приняв чуть не горизонтальное положение, он неимоверно ловко, с лёту вплёлся в нагромождение приборов, сосудов и книжных полок, почти ничего не уронив. Он замер в крайне нелепой позе, такой, какую здесь было невозможно представить, потому что нет в человеческой жизни дела или забавы, где такое положение тела будет удобным или логичным. Он, то ли чувствовал, то ли откуда-то знал, что эта неосязаемая, но всепроникающая мысль шарит сейчас по лаборатории, перебирая всевозможные варианты местоположения и действий Тоя. Той чувствовал себя во временной безопасности – нынешнее его местоположение было бы очень трудно предположить. Той боялся и ощущал, как этот страх прокладывает преследователю зыбкий, призрачный путь к его сознанию. Может преследование мнимо, надуманно под впечатлением от всего увиденного по дороге? Но ведь само увиденное по пути сюда, было реально и находилось там явно не случайно… Кто-то проложил эти тропы, населил обочины чудными изваяниями и загадочными руинами. Даже камни на обочинах местных троп казались неслучайными. Они были, будто бы сложены в особом порядке, значение которого известно лишь автору всех этих безумных творений… Однако… сейчас ему следовало поторапливаться… Страх, это не всё, что он чувствовал. Он помнил, зачем он здесь, помнил слова Ориента, и слышал, как сквозь лабиринт пещер до него долетают обрывки пения Алии. Они уже выстраивались во внятный мотив, когда Ингмар, видимо добравшись до Места, начал осторожно пробовать струны. В ответ, будто пробуждаясь от многолетнего сна, Арфа «зевнула», да так, что скала задрожала, роняя на пол пещеры тяжёлые каменья. Протяжный, глубокий звук, блуждая причудливым эхом по хитросплетениям ходов, лазов и щелей, вступил в диалог с непрошеными гостями. В тот же миг Той покинул своё укрытие и начал движение. Остатки страха растворились в замысловатых трелях Алии, аккордах Ингмара и торжественном звучании могучего органоида Арфы. Той шёл плавно и осторожно, постепенно ускоряясь. Он сделал около пяти неравных по величине и направлению шагов. Он приближался к органоиду в подобии некоего танца, и теперь чувствовал себя непонятым и невычислимым для своего бесплотного преследователя. Его танец закончился там, где в шаге от огромного механизма сверху проникал мутноватый от поднявшейся пыли луч света. Той сунул за пазуху руку и зашелестел мятыми листами. Сейчас он не всё помнил наизусть, и ворох пожелтевшей бумаги в руке придавал ему уверенности. Той пел, глядя, то в свои бумаги, то на чудной агрегат: