Призрак Гитры, восторженный и любопытный, как она настоящая и при жизни вдруг сдавленно пискнул, протяжно выдохнул и умолк – Рун глазами ситра видел, как изуродованная, прижимавшая драгоценность книг чародейка-библиотекарь скорчилась на полу. Ему впору было выдохнуть самому – именно такой они и нашли её в Шпиле.
Поганцы выкололи ей глаза, засыпав в рот и пустые глазницы раскалённые до красна угли. Лицо было обожжено, на нём сохранилась маска отчаяния и боли – словно убийцы измывались ещё над живой волшебницей.
Руну отчего-то казалось, что именно так оно и было, и его замутило.
Парень быстро справился с собой, глядя дальше. Ситр танцевал на теле старого Мяхара, будто не ведая иного удовольствия. Крики, визги отчаяния и боли, рвущиеся из дверного проёма потоки магии – ещё живые защитники Шпиля не сдавались, давая отчаянный, но напрасный отпор. Бук был убеждён, что судьба чародеев уже предрешена, всё остальное лишь – сопутствие потерь проказам судьбы. Подхватив бородатую голову старика, изо рта которой высунулся обожжённый язык, он швырнул её в окно прочь, и поспешил туда, где гремело громом.
Ситра гнало досужее, если почти не детское любопытство. Ему хотелось узреть смерть каждого из чародеев. Видеть их тела – не весело, но вот смотреть, как чернь готова измываться над вчерашним величием…
Рун ощутил резкое омерзение к существу, зажатому в тиски пузыря. Бук, словно уловив, что парень теряет над ним контроль, одарил того противной ухмылкой.
Последний из Двадцати поймал себя на том, что чуть не поспешил ответить на подобное силой. Убивать ситра сейчас нельзя – он знал больше остальных, он видел больше остальных…
Мастер Рубера был твёрд, как никогда. На грозном понуром лице не было и тени страха. Оружием он выбрал тонкий, упругий клинок: одного за другим, будто жалом, он убивал нападавших. О дикой усталости учителя фехтования говорили разве что взмокшие усы, дрожащие руки и куча тел рядом с ним.
Он стоял среди них, как предвестник гибели любому, кто отважится сделать ему хоть шаг навстречу.
В людях жила глупость – Рун убеждался в этом раз за разом. Убедился и теперь, когда память ситра, что прокисший суп, поставила перед ним очередную картину.
Разбойников было четверо. Где-то в глубине души в них ещё царил страх – перед ними чародей! Сейчас же как заколдует!
Мастер Рубера как будто забыл все заклинания разом. Или не мог колдовать. Парень вглядывался в облик учителя, пытаясь понять, что с ним случилось? Кто-то заключил его в кандалы из саффиритовой лазури? Но Рубера был настолько силён, что смог бы колдовать даже сквозь них…
Они решили его взять числом. Ситр, едва завидевший старика, сызнова улыбнулся – казалось, он уже видит смерть чародея и предвкушает её, будто хорошее вино.
Бросились все и сразу. Руна кольнул стыд – нечестивцы посмели осквернить величественные своды Шпиля, обратив его в своё обиталище, в грязную подворотню.
Мастер Рубера ответил ровным выпадом в плечо того негодяя, что оказался ближе остальных. Клинок тупо ткнулся в твёрдость кожного наплеча, заставил противника остановиться, сделать шаг назад повернуться боком. Рубера вывел клинок, перехватил руку с кинжалом второго разбойника, пинком в пах повалил его наземь, полоснул по горлу нечестивца, что был сзади и размашисто держал над головой топор.
Четвёртый был вооружён малуритом и стоял поодаль остальных. Рун смотрел на него снизу вверх, отмечая и невысокий рост разбойника, хрупкое телосложение, нечто привязанное к ноге. Словно желая оскорбить мастера Рубера больше прочих, парень был инвалидом. Пальцы неловко, но старательно выводили на деке одну руну за другой, готовя мстительному чародею россыпь неприятных сюрпризов.
Малурит загудел, исторгая из себя накопленную энергию, чуть не отбросил стрелка прочь – буро-малиновый поток устремился к учителю фехтования. Рубера схватил того разбойника с наплечем, которого настоятельно отпихнул вначале, и резко толкнув направил его навстречу выстрелу.
Несчастный оброс волосами, что через мгновение обратились змеями. Завизжав от зародившегося ужаса, он повалился наземь – новые обитатели его тела спешили воздать ему по заслугам ядом и остротой клыков.
Калека не сдавался – Руну казалось, что ему-то как раз следует бежать и молить судьбу с провидением, чтобы престарелый чародей не решил идти в погоню.
Рубера был скор на расправу, не желая знать подобной глупости, как милосердие. Ноги, крепкие и ещё полные сил, были быстры так же, как в далёкой юности. Безмолвной гибелью фехтовальщик летел к паршивцу с малуритом.
Рун не успел различить, когда в воздухе скользнул кинжал. Рубера сбил чужой снаряд на лету, отскочил от стены, рубанул клинком.
Калеке повезло, он успел закрыться малуритом, качнуться в сторону и бревном повалиться наземь. Стабилизирующий кристалл на кончике ружья хрустнул от удара, залил мелкими осколками пол.
Ситр спрыгнул на старика сверху, со спины. Глупые разбойники, бестолковые, ничего не способные! Но это ничего, бурлил в голове бестии неизбывный азарт, это даже хорошо! Приятно быть смертью самому.
Он прилип к мастеру Рубера, словно мешок. В узловатых пальцах сверкнул кинжал – точно такой же, какой был брошен до того. Кровь из свежих ран прыснула потоком, алыми брызгами осела на белизне стен. Ситр колол старика не глядя, похрюкивая от наслаждения, упиваясь его кровью, что тёплым молоком.
Мастер фехтования врезался спиной в стену – ситр обмяк, выронил кинжал, но хватки не ослабил. Теперь липкие от крови пальцы Бука норовили зажать Рубера рот, выдавить глаза.
Старый чародей сорвал его рывком, швырнул об стену, щедро добавил сапогом. Руну казалось, что он почти чует боль ситра, но никакой жалости к нему не испытывал. Изо рта лесного чуда потоком текла кровь вперемешку с остатками зубов.
Шок слетел с учителя фехтования, оставив после себя лишь тугую, жгучую боль. Старик сделал шаг назад, тяжело дыша и чуя, что ему уже не хватает сил для очередного удара. На миг ноги старика подкосились – тяжело он рухнул на колено. Рукой пошарил в поисках хоть чего-то, на что можно было бы опереться.
Подросток – хромой разбойник точно был юн, едва ли старше обращённого Руном в жабу парнишки. Лицо пряталось за капюшоном. Опираясь на обломки собственного малурита, он держала клинок – тот самый, что ещё пару мгновений назад стискивал в руках мастер Рубера.
Старик ухмыльнулся, качнул головой, когда он направил его же собственное оружие на него – неумело и неуверенно.
Едва ли не рыча от дикой боли, он изогнулся, обоими ногами сбил её на пол, обезоружил. Словно в нём проснулось второе дыхание, а сам он дал волю бурлящему в крови гневу, учитель Руна навалился на калеку.
Нет ничего позорней, чем умереть от калеки – когда-то шёпотом и в сердцах буркнул усатый чародей. Рун его тогда не понял, но сейчас ему думалось, что понимает как никогда.
Стена напротив вдруг взорвалась градом осколков. Сквозь толщу пыли вырвался самый настоящий, грязный как чёрт, великан. Словно дубину, он сжимал в руке изувеченного личного автоматона матриарха. Рун почуял, как у него внутри кольнуло сердце.
– Ар-ро! – из глотки великана раздался угрожающий рёв. На его могучем теле остались ошмётки автоматонов попроще. Залитый кровью – своей и чужой, он искал лишь того, кому можно было бы оказать тёплый приём.
Он смахнул мастера Рубера оплеухой – сражавшийся из последних сил старик ударился о колонну и безвольно сполз по ней вниз, затих.
Двое автоматонов в изуродованных нарядах горничных спешили отбить свою повреждённую подругу, но великан швырнул её прочь, рядом со старым чародеем. Словно огромный несмышлёныш, он поймал налету механическую куклу за ноги, перехватил, взялся обеими руками. Рун от неприятия закрыл глаза, когда он её, будто ветку, переломил об колено. Второй он единым ударом снёс голову, после пробил стальное туловище насквозь. Вздрогнув, стальная дева взорвалась, по руке негодяя побежали красные волдыри тяжёлого ожога. Великан поморщился, но и только: Рун не без удивления смотрел, как израненная кожа зарастает сама собой и без всяких заклинаний.
