– Я понимаю тебя. Нам хочется независимости и свободы, мы же подростки, – я придвинулся к нему поближе, чтобы успокоить, – У тебя нервный срыв…
– Он говорит, что по окончании учёбы я буду волен делать то, что захочу. Вот только это ложь! Он запрещает мне писать сейчас, запретит и потом, – Пэрриш ходил по комнате кругами.
– А когда ты станешь совершеннолетним? Тогда по закону ты будешь свободен как птица, – я не мог понять, почему я несу какой-то бред вместо того, чтобы помочь своему другу так, как я умею.
– И что?! Мне от него никуда не деться. «Сын, ты должен стать серьёзней!», «Сын, что это за ребячество?», – Малкольм сел на кровать и закрыл лицо руками, – Как я устал, Господи, как я устал…
Меня грызла совесть: я ничем не мог ему помочь. У меня таких ситуаций не возникало, я понятия не имел, что мне делать. Всё, что я мог – это обнять друга, что я и сделал. Я присел на корточки рядом с кроватью, на которой сидел Пэрриш, и протянул к нему свои руки и обнял. Он выдохнул, наверное, весь воздух, который был в его лёгких, и размяк в моих объятьях.
– Давай отложим этот рассказ, Пэрриш. Ты сейчас совсем не в состоянии делать что-то. Отдохни. Я сделаю химию за тебя.
Он посмотрел на меня: каким же опечаленным он был. Я похлопал его по плечу, и Пэрриш послушно прилёг на кровать. Я приступил к химии и постоянно оборачивался на Пэрриша. Закончил делать химию я довольно поздно и упал на кровать обессиленный и опустошённый. Малкольм довольно быстро заснул, а я уснуть так и не смог: слишком волновался за друга. Я прилёг буквально на пару минут, а проснулся, когда было уже светло: меня разбудил Пэрриш. Он был в хорошем расположении духа, будто бы вчера ничего не произошло.
– Просыпайся, Говард. Спасибо огромное за химию, буду должен.
– Ты напугал меня вчера. Я не мог уснуть, – я размял шею.
– Да что со мной случилось бы во сне? – Пэрриш улыбался, – Скажешь тоже.
Весь день Пэрриш поддерживал меня (в прямом смысле слова), я был разбитым из-за недостатка сна, а Малкольм где-то достал для меня термос с крепким зелёным чаем. Как оказалось, он отжал его у Курта Маккинли, девятиклассника, заверив, что и термос он вернёт, и с историей поможет. Но, как ты уже догадался, Пэрриш не сдержал ни первого, ни второго обещания. Никогда не любил зелёный чай, но энергией заряжает он отменно.
Бедняга Маккинли в конце дня притоптал в нашу комнату, чтобы заставить Малкольма вернуть ему термос.
– Неужели ты не видишь, что Адам разбит?! Да он буквально засыпает на ходу, посмотри! – Пэрриш, державший меня за руку, легонечко толкнул меня в сторону, а я дёрнулся, так как проснулся.
– А? Что?
– Посмотри на него, Маккинли! Тебе не жалко? Неужели твой термос не может подождать пару дней? – актёр из Пэрриша был не очень, но наивный Курт покраснел.
– Извини, я… Я не знал. Пусть остаётся, я потом заберу! – он махнул рукой и поспешил поскорей удалиться.
Малкольм снова взял меня за руку и подвёл к постели, мягко придерживая за бок. Он усадил меня на кровать, а сам приступил к домашнему заданию, надев свои огромные очки, за которыми, как я уже говорил, почти не было видно его широких густых бровей. Я сразу же провалился в объятия Морфея, а Пэрриш решил отплатить мне за прошлую ночь и сделал всё за меня.
Вообще следующий день должен был быть выходным, чему опустошённые я и Пэрриш были несказанно рады. Я встал часов в 11 вместо положенных в обычный день 6 и застал Пэрриша читающим какую-то книгу из библиотеки. Я невольно улыбнулся, ещё лёжа в кровати, из-за того, каким же смешным казался мне этот парень: поутру он был всегда растрёпанным, сонным и радостным, из-за стекла в очках его веснушки, которые тянулись от уха до уха, казались больше, если он читал – то шевелил губами, повторяя текст. Он заметил мой взгляд на себе и рассмеялся, бросив что-то про "Спящая красавица наконец-то проснулась", а в ответ получил моё "Ой, замолчи!" и смех.
Глава 7
Неожиданно нам решили дать отдохнуть 14 февраля и выбраться в город. Я решил, что это – мой шанс. С благословения Пэрриша я позвонил Аннабель.
– Алло, Аннабель? Это Адам, – я посмотрел на Пэрриша, который выпучил глаза и замахал руками, намекая на то, чтобы я не молчал, – Ты не занята сейчас?
– Нет. Сейчас как раз закончились уроки. А что ты хотел? – её голос повеселел.
– Я хотел пригласить тебя в картинную галерею, там сейчас выставка картин импрессионистов.
– Да? Конечно, я с радостью! Когда встретимся?
– Давай через час? Успеешь? – Пэрриш сзади торжествовал.
– Да, успею! До встречи!
– До встречи.
Мы с Пэрришем завопили от радости одновременно, крепко обнялись и рванули в комнату.
– Итак, мой дорогой друг, по такому невероятно важному для нас обоих событию, я обязан кое-что презентовать тебе. На самом деле, мне подарил это отец, но… понимаешь сам, – Пэрриш достал из шкафа лакированный кейс и открыл его так, чтобы внутреннее содержимое видел только я.
– Галстук? Ты серьёзно? – я рассмеялся и от его пафосной речи, и от галстука внутри кейса.
– Что?! – Пэрриш молниеносно развернул кейс к себе, – Галстук?! Отец сказал, что там что-то невообразимо полезное и нужное!
– Да ладно, красивый галстук! – я по-прежнему смеялся.
Пэрришу было неловко. Через полчаса я был уже у выхода из академии.
– Чего завис? – Малкольм подталкивал меня на улицу.
– Я не знаю, Пэрриш. Я…
– Иди уже! И купи цветы! – он кричал мне вслед и наверняка улыбался.
По пути в галерею я зашёл в цветочный магазин и купил для Аннабель букет белых роз и валентинку. Волновался я жутко, как-никак, первое свидание. Я прождал буквально пару минут, и Аннабель пришла. Пунктуальным был не только я. Мы вошли в галерею, не здороваясь – было холодно.
Она была так же прекрасна, как и в нашу первую встречу. Даже красивее: тёмные волосы были красиво уложены, на ней было светло-розовое платье, как носили в 60-х, а белая шубка вновь блестела от снега. Она скромно улыбалась, а когда я вручил ей букет – даже покраснела. Мы оба были смущены.
Это было самый лучший день в моей жизни, Патрик. Нет ничего лучше, чем видеть, как человек смотрит на что-то прекрасное для него и искренне улыбается. Аннабель рассказывала мне всё, что знала о каждой картине, а мне было действительно интересно. Я не мог оторвать от неё взгляд.
Мы хорошо провели время, и я предложил проводить её до дома.
– Уже темно. Ты успеешь дойти до академии? – она хлопала своими глазами.
– Дойду, не волнуйся, – я не мог спрятать улыбку.
Вернулся в академию я уставший, но счастливый.
– Ну как, Казанова? – Пэрриш не уснул, ждал меня, чтобы расспросить.
– Мне кажется, что всё может получиться.
– А я что тебе говорил? Я вижу в тебе потенциал, мой дорогой друг. Ты же пригласишь меня на вашу свадьбу? – он ехидно улыбался.
– Конечно же, Пэрриш. А у меня есть выбор?
– Есть: либо ты приглашаешь меня, либо я приду сам, – он говорил об этом так серьёзно, что я поверил, что он сам пришёл бы на мою свадьбу, если бы я его не пригласил.
– Пэрриш, я не верю, что ты сегодня просидел весь день тут. Признавайся, где ты был, – я не собирался ложиться спать.
– Я был дома. Хотел навестить маму пока отец на работе.
– А он был дома, – по его лицу я всё понял.
Пэрриш кивнул.
– Он спросил у меня, пишу ли я до сих пор. Я решил дать ему отпор и сказал, что пишу и не собираюсь бросать. Сказал, что мне всё равно, что он думает, я люблю это дело, и решать мне.
– И… какой была его реакция? – я был обеспокоен.
Пэрриш опустил голову и закатал рукав рубашки на левой руке: на его предплечье красовался огромный синяк. Я подошёл к нему и взялся за его предплечье; Пэрриш стиснул зубы и закрыл глаза.
– О Господи! Это чем так?! – я был ужасно напуган.
– Книга в 1000 страниц. В металлической обложке.
– Она же сломана! Я отпрошусь у директора и отведу тебя в больницу! – я уже подошёл к двери.
