Я краем глаза наблюдала за Гавейном. Трудно удерживать Кея от ссор, когда он в любой момент готов сам их затевать. Трудно подталкивать Гавейна к ссоре. Гавейн может решить многое, но не хочет. Здесь они с братом, виновником всех наших бед, полная противоположность. Говорят, Гавейн очень походил на свою мать, известную ведьму Моргаузу. Как же странно проявляется кровь в разных людях! Я вспомнила своего кузена Мену постаралась забыть о нем как можно быстрее.

— Гавейн, твоя мать была красивой?

Он не удивился вопросу, но рука дернулась к мечу, а глаза слегка расширились. Так случалось всякий раз, когда при нем упоминали леди Моргаузу. Временами он выглядел так, будто вышел из полого холма, и большинство людей, впервые встретившие его, крестились.

— Она была ужасной.

— Но красивой?

Он надолго замолчал, потирая большим пальцем золотую крестовину эфеса.

— Не знаю, — наконец сказал он. — Все считали ее очень красивой. Но не я. Когда я покидал острова, я вовсе не считал ее красивой, и когда мы виделись перед ее смертью, я бы ни за что не назвал ее красивой. Нет. Красивы небо, море, земля, но не она. Однако внешность у нее действительно была запоминающаяся. Тот, кто видел ее однажды, больше не забывал.

— Так в чем тут дело? Почему даже сейчас, после смерти, мы все еще под ее влиянием? И Артур, и Медро все еще боятся ее. А Агравейн… — я замолчала. Не стоило упоминать брата Гавейна.

— То, что играет сейчас против нас — ее воля и ее сила. И тем, и другим она обладала в избытке. И колдовство. Не удивляйтесь, миледи, я знаю, о чем говорю. В ней… в ней встретились два мира — здешний и Потусторонний. Она — перекресток.

— Ты говоришь так, словно она была демоном.

— Вполне возможно. — Он отвернулся.

Я протянула руку, хотела дотронуться до него, вернуть его в реальный мир, и не стала этого делать. Вместо этого я повернулась и посмотрела на поля за стеной. Ближайшее к нам оставалось необработанным, его распахали, засеяли травами и отдали под пастбище. Теперь там неторопливо прохаживались овцы и на солнышке резвились ягнята. Вдалеке возвышался холм Инис Витрин, сине-зеленый и таинственный над яркой зеленью топей. Казалось, он парит в воздухе. Понятно, почему его назвали Стеклянным Островом. Сразу вспоминались предания о стеклянных башнях, медленно вращающихся между мирами, вечно окруженных туманом и морем: либо врата в Йфферн, либо в Летнее Королевство. Либо Рай, либо ад. Предания говорят, что миры проникают друг в друга. Можно выйти на знакомое поле и внезапно обнаружить, что оно стало странным, а все давно знакомые вещи исчезли. А еще говорят, что в какой именно из иных миров ты попадешь, зависит от того, как настроено твое сердце. Говорят, что реальность — сродни текущей воде: можно опустить руку под поверхность и прикоснуться к какой-то более глубокой реальности, например, к камню на дне ручья. Неужели леди Моргауза нашла реальность, позволившую ей вмешаться в естественный ход событий одной только силой воли и силой ненависти?

Я глубоко вздохнула, поглаживая теплое и такое настоящее дерево, которым была обшита стена поверху. «Слишком много песен, хватит слушать сказки!» — сказала я себе. Но сказки — сказками, а ответ — вот он, передо мной. Даже после смерти ненависть Моргаузы окружала нас.

— Как хочешь, но мы должны убрать Мордреда из Камланна, — сказала я, и Гавейн кивнул.

Однако попытка подтолкнуть течение времени потерпела неудачу. Гавейн, как и обещал, заговорил в Зале о переговорах, и сделал все, чтобы достучаться до сознания Руауна и остальных сторонников Медро, но они не отвечали, не возражали, лишь перешептывались между собой. А на следующий день Гавейн уехал в Галлию. Он оставался центральной фигурой, вокруг которой затевались споры, и больше нам некого было использовать, чтобы выиграть время.

Я навестила жену Риса, и подарила ей золотую подвеску для новорожденной. Эйвлин уже встала на ноги, и вездесущая Мэйр ухаживала за ней. При Мэйр был собственный ребенок, но только один. Видно, остальных оставили на попечение старшей, десятилетней девочки. Обе женщины встретили меня радушно и с гордостью продемонстрировали мне прекрасную, здоровую девочку трех дней от роду.

— Мы назвали ее Телери в честь одной монахини, которая нам здорово помогла, — объяснила Эйвлин, а я предложила ребенку палец. Дитя сразу ухватилось за него. — Я, конечно, надеюсь, что Телери монахиней не станет, но вот хорошо бы у нее оказалось столько же решимости, сколько у ее тезки. А то получится вот такой никчемный лисенок! — кивнула она на сына, засунувшего в рот всю пятерню. — Эй, вы только посмотрите на него! — воскликнула Эйвлин, — можно подумать, тебя сегодня не кормили! Ты же не медведь, чтобы лапу сосать! Негодник Сион! Пользуешься тем, что мама устала и даже не может дать тебе подзатыльник! Вот погоди, вернется домой отец, он тебе задаст!

— Ага. Орехов даст, — невнятно высказался мальчик. — Он обещал.

— Точно. Так и будет, — печально сказала Эйвлин. — Балует он его. Да, по правде сказать, и я тоже.

— Так ты, в самом деле, баловень? — Мэйр рассмеялась. По лицу Сиона можно было понять, что он не согласен с таким определением.

— Ты должен быть хорошим мальчиком и заботиться о своей младшей сестре. — Вот теперь Сион улыбнулся и кивнул.

— Он хотел сестренку, — объяснила Эйвлин. — Ну, может быть, он предпочел бы братца, но теперь хочет играть только с Телери. Как бы не задушил ненароком в братских-то объятиях.

— А в честь кого его назвали? — спросила я, чувствуя себя неловко и неуверенно с этими женщинами. Оно и понятно. Я управляла Камланном, вела государственные дела, разбиралась с обидами воинов друг на друга, а Эйвлин и Мэйр жили совсем в другом мире. Что я могла им сказать?

— Сион? Ну как же! Его, конечно же, назвали в честь отца Риса. Так и будет — Сион ап Рис.

— Подожди, а кто был отцом Риса?

— Чьим? Риса? Сион ап Хоуп! — с сожалением сказала она. — Зато брата Хоупа звали Рис. Имя старое, хорошее. Тише, тише, любовь моя! — это относилось уже к младенцу. — Видишь, какую красоту подарила тебе любезная дама? — Рассеянный взгляд ребенка даже не остановился на золотой подвеске в руках Эйвлин. Но когда мать поднесла украшение поближе, маленькие красные пальчики слабо ухватились за него. Впрочем, точно так же дитя попыталось бы взять любой предмет, оказавшийся поблизости. Глазки медленно закрылись, и ребенок заснул.

— Ты, должно быть, устала, — сказал я Эйвлин. — Пойду-ка я. Отдыхай.

— Спасибо вам, благороднейшая леди! Знаете, не каждый день к тебе в гости заходит императрица. Я вам очень благодарна.

Я вымученно улыбнулась, отказалась от предложенных Мэйр свежих пирожков и молодого сыра (мне тут же предложили взять их с собой) и поскорее убралась из слишком хлопотливого дома. Возвращаясь на холм, я пыталась успокоить душевное волнение, вызванное визитом. Я не стремилась стать императрицей, милосердной и сильной, матерью для всех подданных мужа. В тот момент мне отчаянно хотелось быть женой простого человека и иметь собственных детей.

Возле конюшен Бедивер вываживал на поводке двухлетнего гнедого мерина. Увидев меня, он накинул повод на столб забора и подошел ко мне.

— Моя леди! Прекрасный день! — воскликнул он еще издали.

— Да, хороший, — вяло согласилась я и собралась идти дальше. Не хотелось мне ни с кем разговаривать.

— Что-то случилось? — тут же участливо поинтересовался рыцарь. Улыбка вмиг слетела с его лица, уступив место озабоченному выражению.

— Нет, нет, лорд Бедивер, все в порядке. Просто тороплюсь, вот и все. Увидимся сегодня вечером в Зале?

Но он все-таки подошел и взял меня под руку.

— Миледи, у вас слезы, — Бедивер говорил тем же тоном, каким сказал бы, что у меня на рукаве пушинка. — Я могу вам помочь?

Я покачала головой, освободила руку и продолжала подниматься на холм. Рыцарь шел за мной.

— Если я могу быть вам полезен, только скажите. Если ваш кузен расстраивает вас, я могу попросить милорда Артура отпустить меня, поехать на север и поговорить с ним от вашего имени. Если дойдет до драки, обещаю не убивать его.