Остальных планировалось превратить в рабов. Масштабы такой бойни просто невозможно представить. И нацистам почти удалось реализовать свои кошмарные планы: Советский Союз24 потерял во Второй мировой войне двадцать семь миллионов человек, причём подавляющее большинство погибших – мирное население, жившее на территориях оккупированных республик (сегодня государств): это часть России, вся Украина, Белоруссия, Латвия, Литва, Эстония, Молдавия.
По нацистскому плану «Ост» с территории Польши и оккупированных областей СССР предполагалось выселить за Урал восемьдесят пять процентов населения. Ещё в 1939 году Гитлер, рассуждая о будущей победе над Советским Союзом, заявлял, что истребление евреев – это только эксперимент по сравнению с масштабами грядущего уничтожения славян: «Что касается смехотворной сотни миллионов славян, то лучших из них мы переделаем на свой лад, а остальных изолируем в их свинарниках». «Мы добьёмся того, чтобы стёрлось навеки само понятие "Польша"», – заявлял генерал-губернатор Польши Франк.
Среди миллионов славян (в первую очередь из районов будущих немецких колоний), намеченных к истреблению, поляки должны были быть уничтожены целиком, за исключением десятка с небольшим процентов, признанных «пригодными к онемечиванию». Итогом «нового порядка» в Польше стали шесть миллионов погибших25…
В концлагере Аушвиц также было уничтожено много цыган: нацисты считали цыган расово опасными и «асоциальными». В процентном отношении цыгане пострадали сильнее, чем любая другая нация времён Третьего рейха, за исключением евреев. Это стало известно благодаря украденным и спрятанным узниками книгам учёта цыганского лагеря, где было около двадцати одной тысячи фамилий зарегистрированных цыган. Их тоже доставляли в центры уничтожения. В Биркенау в 1942 году был организован «семейный лагерь»: в тридцати двух бараках разместили около двадцати тысяч человек. В ночь с 1 на 2 августа 1944 года все они – мужчины, женщины, дети – были отправлены в газовую камеру.
Статистически точных данных о том, сколько именно цыган убили нацисты, нет, но считается, что это количество составляет от четверти миллиона до полумиллиона человек.
В Аушвице погибли миллион евреев, сотни тысяч поляков. Приняли здесь свою мученическую смерть и тысячи советских военнопленных: в 1941 году это была вторая по величине национальная группа заключённых. Но рассказ об этом впереди.
– Ты не сказала, кто же был на той старой фотографии!
– На ней был мой отец.
Вечер второй
Фары ударяют в окна барака гетто. Подходят один или два грузовика, не знаю точно, в темноте мне не видно. Фонарики светят. Голоса во дворе. Тут же открывается дверь в барак. В дверях эсэсовец с фонариком, его луч бьёт сбившимся в кучку людям в лицо.
– Раус юде (Евреи, на выход)!.
Но никто не хочет выходить первым.
Толпа людей сбивается у стены, мальчишка лет семи прижимается к матери. Никто не кричит. Молчание. Оно застревает в ушах и больно распирает их, всё набухая и набухая.
И когда я осознаю, что ещё чуть-чуть и барабанные перепонки не выдержат напряжения тишины, она вдруг разрывается, и мальчишка, так же бесшумно, но всё же проделавший прореху в сгустке безмолвия, быстро забирается под нары. Это вижу и слышу только я. Даже его мать не понимает, куда он делся, беспомощно озирается. «Он под нарами, под нарами! Его не найдут!» – кричу я. Она будто улавливает мой крик, лицо её разглаживается, становится спокойным и… на нём проступает какое-то неизмеримое достоинство.
Нары очень низкие. Мальчишка заползает туда, забивается в самый угол, за какие-то баулы с вещами. В эту минуту он слышит голос матери. Людей уже гонят к дверям.
– Если останешься жив, не забывай маму.
Когда их подводят к яме, мать мальчишки всё ещё оглядывается, но его не находит. Во время расстрела она не увидит, как её сын падает в яму, обливаясь кровью. И это становится для неё последним утешением… «Господь пожалел и её», – позже напишет в своих воспоминаниях писатель Роман Левин. Тот самый мальчишка.
Полицай два раза с фонариком проходит вдоль нар. Мальчик видит только голенища сапог. Вот сейчас, вот… Полицай наклоняется, но под нары не лезет – взрослому это не удастся. Вдруг с чердака раздаются крики: там нашли двух спрятавшихся. Их бьют, выволакивают на улицу. Колонну пересчитывают ещё. Одного так и нет.
Он лежит под нарами. Я пытаюсь сказать, что сейчас в бараке будут заколачивать все окна и двери, нужно как-то выбираться. Он и сам это понимает, как только слышит первые удары молотка. Вылезает из-под нар, подкрадывается к окну. Распахивает его и… видит полицая у левого угла барака. Всё равно прыгает. Другого выхода нет. Его не замечают. Он сбегает вниз к реке и бежит, бежит. Босиком, по ледяной промёрзшей земле.
Пробегая по берегу, он слышит крики людей, команды на немецком, лай собак. Ветки мокрых кустов хлещут по лицу. Крики и выстрелы становятся глуше. Это расстреливают людей из гетто…
Мальчика приютит священник небольшого сельского прихода. После войны тот его разыщет. А вот другую свою спасительницу, прекрасную польскую женщину Флорию Будишевскую, нет. Она погибнет в гестапо.
* * *
– Ты уже несколько раз упомянула слово «гетто». Что это такое?
– Вообще гетто – это части городов или даже посёлков, где принудительно селили людей по национальному, расовому или религиозному признакам. Во время Второй мировой войны 1939–1945 годов фашисты создавали еврейские гетто в оккупированных городах Восточной Европы, Советского Союза. Вот как описывает гетто бывшая узница Аушвица Батшева Даган (Изабелла Рубинштейн): «Во время Второй мировой войны немецкие нацисты выгоняли людей еврейского происхождения из их домов, помещая их в особые кварталы. Эти кварталы окружали стены и заборы с колючей проволокой, а евреям было запрещено выходить за их границы. Такие кварталы назывались гетто»26.
И жителей маленьких местечек тоже свозили в гетто. Здесь на очень небольшом пространстве жили сотни тысяч людей. Крупнейшее гетто во время войны находилось в Варшаве.
Представь себе лишь на минуту: вот твой родной дом, здесь жили твои бабушка и дедушка, здесь живут твои родители, братья и сёстры. Здесь находятся дорогие для вас вещи: альбомы с фотографиями, картины, удобная мебель, красивая посуда, одежда. Но в один страшный день в этот дом врываются чужие люди и приказывают освободить его, взяв с собой из вещей лишь один небольшой чемоданчик. Порой на то, чтобы собраться, отводили 10-15 минут. Представила?
– Да уж… Нет, не получается. И не понимаю: как это – кто-то врывается в мой дом?! И что я смогу взять с собой, что поместится в такой чемодан?
– У людей не было времени на эти размышления, увы. Брали всё, что попадало под руку. Потом оказывалось, что в большинстве своём эти вещи не были пригодны для того существования, на которое их обрекли создатели «нового порядка». Особенно остро люди ощутили это, когда наступила зима. Всё же и в таких условиях они пытались наладить свой быт, у них было что-то вроде крохотного государства.
Организовали Еврейский совет – Юденрат – и выбрали его членов. Именно они отвечали за то, чтобы разместить и накормить население, предоставить работу, обеспечить чистоту, а также следить за соблюдением с помощью собственной полиции законов германских властей. Многие председатели Юденратов полагали, что смогут, сотрудничая с оккупантами, спасти хоть часть евреев, убеждая их работать на немцев: якобы труд этих людей будет таким полезным, что немцам ничего не останется, как только сохранить им жизнь. Но на самом деле это была безвыходная ситуация. Члены еврейского правления оказались в абсолютном тупике: что бы они ни делали, часть вины падала и на них. Выхода не было, потому что все в конечном итоге были осуждены на смерть: и те, кто были у власти, и простые люди.