Он вообще любил сладкое, и Марина смеялась, видя, что в его тарелке мороженого едва ли не больше, чем панкейков. Сама она ограничилась парой ложек. Ей больше и не нужно – и без того она слишком часто злоупотребляет фастфудом. Фигура для нее – инструмент, как кисть для художника, как лопата для могильщика. Нужно блюсти себя. А ему можно, конечно – он худой, хоть и спортивный.

Вместо сока пришлось довольствоваться кофе.

– Малыш, тебе американо или по-американски?

Малыш. Она – Малыш. Да Марина ростом чуть выше него! И пусть веса и силушки в ней явно меньше, но вот «Малышом» себя Марина не ощущала совершенно. Подняла взгляд, до этого момента прикованный к волшебству, происходящему на ее кухне (до чего ж он хорош – такой увлеченный, сосредоточенный), столкнулась с глазами Арата. Он смотрел на нее так… нежно, как на младенца, сосущего палец. Да. Она для него – Малыш. Согласна.

Смущенно Марина отвела глаза, делая вид, что ее ужасно интересует именно кофе, а не его тело, темнеющее в разрезе халата.

– А? Ты шутишь так, это шутка юмора?

– Это твоя неосведомленность. Американо – это слабенькое нечто, заваренное кипятком. Соединив горячую воду и сорт Бонджорно Эспрессо, мы получаем американо.

– А по-американски? – ее разбирал смех.

Арат во всем искал глубокий смысл. Совсем не так, как Георг – тот искал целесообразность. А монгол – зерно. Смысл. Ядро процесса. Пытливый у него был ум и удивительная память.

– Истинный эликсир бодрости, так любимый янки, варится. И варится с фильтром. Целостность напитка сохраняется дольше, и вкус гораздо лучше. В кофе по-американски, кстати, кофеина больше, чем в стандартном стакане американо. Это два совершенно разных напитка.

– Ого. Убедил. Хочу чаю.

У него было такое озадаченное лицо, что Марина не выдержала, соскочив со стула, подлетела к своему «шеф-повару», обняла, взъерошив непокорные темные волосы, поцеловала в висок.

Просто маленькая шалость. В ответ ощутила молниеносное напряжение. Ее невероятно вдохновляла это его манера возбуждаться от одного лишь ее прикосновения. Казалось, он пружина. Стоит к нему притронуться – тут же сжимается, как перед прыжком. И глаза его уже черные, бездонные. Ноздри трепещут, движения становятся медленными, будто он пригласит сейчас ее на танец. Не хватает лишь музыки. Повернулся к ней, снова полыхнул ноздрями.

Поцелуй. Дразнящий такой, как приманка. И она попалась. Тут же, не раздумывая – как глупая курица в петлю – прыг и затрепыхала крыльями в сильных руках.

Да гори он огнем, этот… кофе по-американски.

***

Марина лежала на смятых простынях, не в силах пошевелиться. Она не знала, что так можно – до дрожания мышц, до изнеможения. В душе шумела вода. У Арата еще были силы подниматься с постели. Она ему завидовала.

Прикусив губу, она провела пальцем по экрану смартфона и виновато взглянула на время. Агент сожрет ее с потрохами за прогул. Но внезапно провидение оказалось к ней милостиво. Чудеса продолжались: «Алекс срочно уехал на новый проект, на три дня все свободны».

Три дня! У нее есть еще целых три дня! И откуда только силы взялись? Девушка вскочила, кидая телефон на полку, и как была обнаженная заскочила в душевую. Прижалась к мокрому Арату со спины, выхватила у него мыло и принялась водить руками по груди и животу, ощупывая, наслаждаясь каждым прикосновением.

– Ты же только что уверяла, что не можешь больше, – дрогнувшим голосом напомнил монгол. – А теперь что творишь?

– А что я творю? – лукаво улыбалась Марина, мыльными пальцами скользя к его паху и убеждаясь, что Арат вполне отдохнул.

– Соблазняешь.

– Я? Быть не может такого! – она смеялась, понимая, что этот мужчина хочет ее так же сильно, как она. В любое время. Не по расписанию. Это было странно и очень захватывающе.

– Очень даже может, – он решительно отстраняется, смывает с себя мыльную пену и подхватывает Марину под бедра, перекидывая через плечо. – Можешь себе записать: я «был стоек и… тверд, величав был и грозен» * (И. Бунин)

– Ай! Ты меня же уронишь сейчас! – а внутри словно пузырьки шампанского взрывались: весело, возбуждающе и игриво.

– Обязательно уроню. Много раз, и вот прямо сейчас начинаю.

Голова закружилась: он не просто ее нес в каюту, он кружил, подхватывая на руки, перекидывая на другое плечо, как жонглер в цирке играет булавами. Хохоча и брыкаясь, Марина цеплялась за мокрые плечи, сама мокрая вся, скользкая. Упасть не боялась: стоило ей только начать ускользать, он ловил и подбрасывал. Чистая акробатика. Она не веселилась так… с детства, кажется. С того момента, как отец ее катал на качелях. Нет, пожалуй, еще было весело с Лизой, когда они втихаря и вдвоем утащили у отца его катер и гоняли по заливу, распугивая рыбаков. Как давно это было…

Упали на кровать, все еще мокрые, радостные, счастливые, как дети.

– А ты правда «стоек», – возбужденный и мокрый, он был похож на Анапа – юного речного бога у древних греков.

– Только голоден невероятно, я, кажется, съел бы и локти*. (монгольская поговорка)

– Предлагаю себя на второе.

– Согласен только на десерт, хочу в шоколаде, – совершенно звериным движением он сделал бросок ей навстречу, одновременно толчком опрокинув ее на живот.

Замерла, предвкушая. Горячее дыхание в волосах, двумя руками отведенные с шеи, легкий укус в плечо, длинное и влажное движенье языка.

– Очень сладко. А я ведь – сластена.

– Я уже знаю.

Тихо фыркает ей в спину. Щекочет, выводя дорожки из поцелуев, нежно и будоражаще касаясь зубами, словно и в самом деле лесной зверь. Трепетные пальцы рисуют причудливые орнаменты на ягодицах. О, в такие игры Марина готова играть вечно. Ниже, еще ниже… быстрее, все острее и слаще. От его касаний по коже бегут мурашки. Он ласкает ее всей горячей плоскостью ладоней, слово разгоняя по телу огонь возбуждения. У него это получается мастерски: несколько минут спустя Марина не помнит себя, извивается, стонет, кусает подушку, призывно выгибая поясницу и раздвигая ноги. Он лишь тихо смеется, только слегка задевая острыми зубами самые чувственные точки.

– Я сейчас просто растаю как то мороженное. Иди ко мне. В меня.

Когда мужчина мог отказаться от такого приглашения? Не бывало такого.

Подозревала ли она, что Арат лишь старался казаться выдержанным? После ее слов его снова повело как мальчишку. Ворвался в ее тело, не желающий, не способный себя контролировать, останавливать, даже тормозить. Ругался про себя, радуясь хотя бы тому, что их накрывало обоих. Охваченные телесным голодом, они срывали все стоп-краны, нарушали все запреты, сходили с ума и хмелели. Просто от прикосновений. От запахов. От невинных поцелуев. Захлебываясь друг другом, теряясь и пропадая.

Оба – голодающие.

– Тебя не потеряли на съемках? – его тихий голос вывел Марину из состояния полузабытья расслабленного, удовлетворенного.

Надо же. Вспомнил. Так странно.

Она лежала поперек кровати и разглядывала кисть красивой и смуглой руки у себя на груди. Круглые ногти, сильные пальцы. Сетка вен, крепкое запястье. Хотелось их гладить, целовать. Не стала отказывать себе в этом удовольствии. Марина твердо решила позволить себе все, что только желала. Во сне можно все.

– Я как раз шла тебе рассказать. Не успела, – смешок прямо в плечо. – У меня целых три дня выходных от съемок. Могу взять еще пару дней на работе, там накопились переработки. И я абсолютно свободна до среды. Хочешь?

– Ого. Три дня! Это мысль. Я сегодня все разгребу – и я весь твой. Предлагаю заказать еду и пожить тут три дня – Робинзонами Крузо.

– Я тогда Пятница?

– Исключено. Сразу два Робинзона ужасно голодных, на меньшее я не согласен. Пойдем.

Они вышли в маленький камбуз. Марина вдруг обнаружила, что с трудом стоит на ногах, доковылять смогла только до табуретки, поймав на себе самодовольный взгляд Арата. Что ж, он имел на этот взгляд полное право. То, что он делал с ней – волшебство.