– Честно говоря, – собравшись с духом, заговорила она, – я пришла не на прием. Мне нужна ваша помощь.

Драган сомкнул ладони и подпер ими подбородок. Сколько раз он сталкивался с подобной ситуацией? «Гинеколог должен быть готов ко всему», – говорил один из его преподавателей на медицинском факультете в Будапеште. К мольбам женщин, мечтающих родить ребенка и готовых ради этого на самые мучительные эксперименты. К мольбам женщин, готовых перенести любую боль, лишь бы избавиться от ребенка. К отчаянию женщин, по некоторым позорным признакам обнаруживших, что их мужья им изменяют. К растерянности женщин, слишком поздно обративших внимание на опухоль под мышкой или боль внизу живота. «Вы, должно быть, ужасно страдали? – спрашивал он у последних. – Почему вы не пришли раньше?»

Драган смотрел на Матильду, на ее красивое лицо, белизна которого совершенно не подходила для этих широт, а потому ее кожа была усеяна красными пятнышками. Чего она хочет от него? Собирается попросить денег? Пришла по поручению мужа?

– Я вас слушаю.

Матильда заговорила, она говорила все быстрее и быстрее, с такой горячностью, что это привело врача в замешательство. Она рассказала о Рабии: у той на животе и бедрах появились странные пятна, и часто случалась рвота. Упомянула и о случае с ребенком Джмии, которому уже полтора года, а он не встает на ножки. Она уверяла его, что больше так не может, что она не в состоянии справляться с дифтерией, коклюшем, трахомой – определять их симптомы она научилась, а вот лечить не умеет. Драган смотрел на нее, выпучив глаза и разинув рот. Серьезность, с которой она говорила о каждом недуге, произвела на него огромное впечатление, он схватил блокнот, ручку и принялся записывать ее слова. Иногда он прерывал ее, чтобы задать вопрос: «А вот эти пятна, они мокнущие или сухие? Вы продезинфицировали рану?» Он был растроган страстью этой женщины к медицине, ее искренним желанием разобраться в сложном механизме человеческого тела.

– Обычно я не даю рекомендаций и не выписываю лекарств, не осмотрев пациентку лично. Но эти женщины никогда не допустят, чтобы их выслушал врач-мужчина, да к тому же иностранец.

Он рассказал Матильде, как однажды в Фесе очень богатый торговец вызвал его к своей жене, у которой было обильное кровотечение. Привратник-оборванец проводил его в дом, и Драгану пришлось беседовать с больной через непрозрачную занавеску. На следующий день женщина скончалась от потери крови.

Драган встал и вытащил из книжного шкафа два объемистых тома.

– Извините, но анатомические таблицы у меня на венгерском языке. Я попытаюсь найти их по-французски, а пока что вы сможете в общих чертах познакомиться с устройством организма.

Другая книга была посвящена колониальной медицине и проиллюстрирована черно-белыми фотографиями. На обратном пути из школы Аиша, пролистывая толстый том, остановилась на картинке со следующей подписью: «Локализация эпидемии тифа. Марокко, 1944 г.». Люди в джеллабах, выстроенные в два ряда, были окутаны облаком черной пыли; фотографу удалось поймать выражение их лиц – смесь страха и восторга.

Матильда остановила машину у почты. Открыла дверцу, вытянула ноги, поставив ступни на тротуар. Она не помнила, чтобы когда-нибудь в сентябре стояла такая жара. Она вынула из сумки листок бумаги и ручку и попыталась закончить письмо, начатое утром. В первом абзаце она уверяла, что не следует верить всему, что пишут в газетах. Что происшествие в Птижане – это, конечно, ужасно, но на самом деле все далеко не так просто, как кажется.

Дорогая Ирен, надеюсь, ты поедешь отдыхать? Может, я ошибаюсь, только мне представляется, что ты в Вогезах, на берегу одного из озер, где мы в детстве купались. До сих пор ощущаю во рту вкус пирога с черникой, который подавала та высокая женщина с бородавками на лице. Этот вкус остался в моей памяти, я думаю о нем, когда мне грустно, и это меня утешает.

Она снова надела туфли и поднялась по лестнице, ведущей на почту. Встала в очередь к окошку, за которым сидела улыбчивая женщина. «Мюлуз, Франция», – произнесла Матильда. Потом отправилась в центральный зал, где находились сотни абонентских почтовых ящиков. Вдоль двух противоположных стен тянулись ряды латунных дверок с цифрами, она остановилась у ящика с номером 25 – таким же, как год ее рождения, заметила она, но Амин был равнодушен к подобным совпадениям. Матильда вставила в замок маленький ключик, лежавший у нее в кармане, но он не повернулся. Она его вытащила, снова вставила, но ничего не произошло: ящик по-прежнему не открывался. Матильда сделала еще несколько попыток, проявляя все большее нетерпение и раздражаясь, и другие посетители стали обращать на нее внимание. Может, она решила украсть письма, которые ее мужу пишет любовница? Или, может быть, это ящик ее любовника, а она хочет ему отомстить? К ней медленно, словно служитель зоопарка, которому велели загнать в клетку хищного зверя, подошел работник почты, молодой парень с рыжими волосами и выдававшейся вперед нижней челюстью. У него были ступни огромного размера, к тому же он, направляясь к Матильде, напустил на себя слишком серьезный вид, поэтому он показался ей безобразным и неуклюжим. Совсем еще несмышленый, подумала она, а смотрит так сурово.

– Что происходит, мадам? Я могу вам помочь? – поинтересовался он.

Она так поспешно вытащила ключ, что едва не заехала молодому человеку локтем в глаз, поскольку он был гораздо ниже ее.

– Не открывается, – сердито бросила она.

Почтовый служащий взял ключ из рук Матильды, однако ему пришлось подняться на цыпочки, чтобы дотянуться до замка. Его медлительность взбесила Матильду. В конце концов ключ сломался прямо в замке, и Матильде пришлось ждать, пока юноша позовет начальника. Теперь она не успеет сделать все, что наметила: она пообещала Амину, что продолжит составление ведомостей на оплату работников, к тому же муж разозлится, если она вовремя не подаст ему обед. Молодой человек появился снова, неся в руках стремянку и отвертку, и с торжественным видом отвинтил петли с дверцы ящика. Он мрачно сообщил, что никогда еще не сталкивался «с подобной ситуацией», и Матильде страшно захотелось выдернуть из-под него стремянку. Наконец ему удалось снять дверцу, и он протянул ее Матильде: «Надо разобраться, возможно, это не тот ключ. Если вы перепутали, вам придется оплатить ремонт». Матильда оттолкнула его, схватила стопку писем и, даже не попрощавшись, ринулась к выходу.

В тот миг, когда на нее обрушилась жара, когда она почувствовала, как солнце нещадно припекает ей макушку, она узнала, что умер ее отец. Ирен отправила короткую телеграмму накануне. Матильда повертела листок, перечитала адрес на конверте, внимательно всмотрелась в буквы, одну за другой, как будто не веря, что это не розыгрыш. За тысячи километров от нее, в ее родной стране, украшенной осенней позолотой, хоронят ее отца – разве это возможно? Пока маленький рыжик объяснялся со своим начальством по поводу неприятности с ящиком номер 25, мужчины несли гроб с телом Жоржа на городское кладбище. Нервничая и все еще не веря в случившееся, Матильда вела машину и всю дорогу до фермы думала о том, сколько времени понадобится червям, чтобы добраться до дна объемистого отцовского живота, забиться в ноздри этого великана, обвиться вокруг его костей и сглодать их.

Узнав о смерти тестя, Амин сказал: «Ты же знаешь, я его очень любил» – и он не солгал. Он сразу почувствовал дружеское расположение к этому открытому и веселому человеку, который принял его в семью без оглядки на предрассудки и никогда не относился к нему покровительственно. Амин и Матильда сочетались браком в церкви эльзасской деревушки, где родился Жорж. В Мекнесе об этом никто не знал, и Амин взял с жены слово, что она сохранит это в тайне: «Это тяжкое преступление. Они не поймут». Никто не видел снимков, сделанных на выходе из церкви. Фотограф попросил Матильду спуститься на две ступеньки, чтобы сравняться в росте с супругом. «А то это будет выглядеть немного смешно», – объяснил он. При подготовке к торжеству Жорж потакал всем капризам дочери и время от времени тайком от Ирен, приходившей в ужас от бессмысленных расходов, совал Матильде банкноту-другую. Отец понимал, что ей необходимо получать удовольствие, чувствовать себя красивой, и не осуждал свое дитя за легкомыслие.