Только теперь ее дни сочтены…

Дезориентация. Непонимание происходящего. Постоянная спешка в никуда. Эти чувства одолели меня в самые первые секунды. В то время, когда я не понимала, что мне сейчас делать, как себя вести и куда ехать. Единственное, что мне сейчас удалось сделать, – добраться до дома, благо идти совсем недалеко. Я даже не оставила деньги за кофе, вынудив Альбину расплатиться за свою порцию. Ничего. Плевать. Она поймет. Со временем. Хотя как можно что-то объяснить постороннему человеку, если сам ничего не понимаешь? Другим как-то удается, значит и я смогу.

Наверное.

В голове крутилась только одна мысль: надо успеть. Успеть в ритме вальса, собрать небольшую сумку, успеть заказать билет на самолет.

Успеть поговорить с ней в последний раз и сказать важные для нас обеих слова. Я люблю тебя, мама. Так часто эти четыре слова произносились в нашей совместной жизни, что трудно сосчитать. Возможно, ей они покажутся лишними, но не мне. Я должна с ней попрощаться как следует, должна быть рядом. Не хочу, чтобы она уходила из жизни с мыслью о том, что единственная дочь забыла о ней. Только не так.

Полет и все остальные процедуры пути до места назначения я помнила смутно. Точнее совсем не помнила. Кто-то проходил мимо меня, предлагал обед и ужин, только я не замечала ни заботы стюардесс, ни косых взглядов пассажиров из бизнес-класса. Не видела ничего вокруг и не хотела видеть, пока не доехала до больницы, где лежала мама (хорошо, что отец прислал адрес смской). Я даже не стала завозить вещи во временное пристанище, которое успела быстро снять, хотя бы потому, что толком с собой ничего не взяла. Наверняка, подруги, узнав о моем приезде в Майями без каких-либо пожитков или летних принадлежностей для купания, будут крутить пальцем у виска. Но мне плевать на мнение окружающих, плевать на всяких балаболов, думающих только о собственном благополучии. Плевать. Меня сейчас интересовал только один человек.

Мама…

Я не сразу нашла нужную палату, блуждая по корпусам и заглядывая буквально на каждый этаж, не удосужившись поинтересоваться обо всем на первом этаже у персонала. Глупо, правда? Глупо пыталась сократить время, однако получилось все с точностью до наоборот. Наконец, появилась в нужном месте и, видимо, в нужное время, судя по поникшему выражению лица отца, сидящего возле палаты. Я предполагала, что он будет сидеть здесь, но почему он не с мамой? Неужели я опоздала? Только не это!

– Она ждет тебя, – практически шепотом произнес отец, ответив на немой вопрос. На самом деле, если бы не его привычный деловой костюм, не меняющийся годами, я бы вряд ли узнала в этом человеке родного отца: знакомое уверенное лицо скрыто за широкими, морщинистыми ладонями, тело слегка подрагивало, а его голос показался мне совсем чужим. В какой-то степени я его понимала. Понимала, почему он даже не взглянул на меня. Он не хотел показывать собственную слабость. Никто бы не хотел. Но, видимо, он не в состоянии держать свои эмоции в узде. Как и я.

Чувствую, как в горле образуется ком, стоило мне открыть дверь в мамину сверхчистую палату. Я думала, что белый цвет ослепит меня окончательно, однако вид мамы, беззащитный и поникший, заставил меня пройти через световую преграду и сесть рядом с ней на стул. Она сильно изменилась, похудела, стала бледнее, а на волосах проявлялась седина. Странно, что они вообще остались на ее голове после химии. Хотя это совсем неважно – она все равно не спасла ей жизнь. Женщина, в которой я когда-то видела опору и поддержку, которая научила меня жизни теперь и сама нуждалась во мне, но тусклый взгляд прозрачно-голубых глаз до последнего отказывался верить в мое появление. В мою поддержку. Но я должна быть здесь, хочет она того или нет.

– Зря Юра позвал тебя сюда, – голос уже не звучал так жизнерадостно, как раньше.

– Ты хотела, чтобы я узнала о твоем состоянии из светских сплетен? – иронично поинтересовалась я. Интересно, где все ее подруги, знакомые и близкие, которыми дорожила мама? Она тоже ничего не сообщила им или же просто те кинули ее на произвол судьбы? Нет. Вряд ли. Отец же ее не бросил. И я тоже…

– Лучше так, чем умирать на глазах у единственной дочери.

Эти слова звучали с такой горечью, а ее голос уже не был тем, который я помнила с детства. Он поникший, подавленный, еле слышный из-за слабости. Отголоски болезни, которая лишила мою маму всякой надежды на дальнейшее существование. Надежды увидеть появление новых технологий, рассвета и заката. Пополнение семьи. Мама больше никогда этого не увидит, а я больше не смогу наблюдать за ее счастливым взглядом, так похожим на мой, не буду каждый раз искать сходства и различия между нами. Никогда больше не смогу…

– Я буду скучать, – все-таки слезы вырвались наружу, капая по моим щекам. Вырвались те эмоции, который я держала долгие часы пути до Майями. Так происходило всегда. Я всегда шла с высоко поднятой головой, смотря на всех снисходительным взглядом львицы, видящей вокруг себя шайку гиен, и только добравшись до родного дома, где меня ждала любимая мама, имела полное право поплакаться у нее на плече, ощущая нежные поглаживания и крепкие успокаивающие объятья, которые получала на протяжении всей жизни.

И сейчас, когда мама была не в состоянии подняться и обнять меня, я почувствовала едва теплое прикосновение ее ладони, которая легла на мою. Отголосок материнского тепла, поток которого никогда не прекращался. Сквозь пелену слез я взглянула в ее прозрачно-голубые глаза, посмотрела на мигом постаревшее, высохшее лицо и увидела на нем улыбку. Совсем легкую, приподнялись лишь уголки губ. Понимаю, что больше не увижу эту улыбку, не почувствую этих прикосновений. Родных. Материнских. От осознания всего этого становится еще больнее.

– Не плачь. Тебе это не идет, – она успокаивающе погладила меня по ладони, только вряд ли это могло помочь. – Просто скажи, что ты счастлива, не хочу знать, что оставляю тебя здесь одну.

Разве я счастлива? В этот самый момент, когда моей маме осталось жить всего ничего? Когда ее часы, минуты или даже секунды сочтены? Как я могу быть счастливой, завидев страдание на лице любимого человека? Это вряд ли. Я не буду счастлива без тебя, мама. Не сейчас.

Мы молча смотрели друг на друга: я – со слезами на глазах и, скорее всего, с покрасневшим лицом, а она – настойчиво-умоляюще, будто мой ответ для нее что-то значит. В этот самый момент. Словно он решает важную жизненную задачу, которая мешает ее душе успокоиться и уйти с миром.

Ответ на первую часть ее вопроса сразу сформировался в голове. Что насчет второго? Была ли я одна? На данный момент – да. А вообще? Наверное, если считать Ника, который в последнее время стал мне слишком дорог, которого я полюбила всем сердцем, еще одним по-настоящему близким мне человеком, помимо мамы, то вряд ли меня можно назвать одинокой. Да, я уверена в нем. В нас. Абсолютно. Несмотря на маленькую толику сомнения, которая временами не давала мне покоя. Но это пока что. Пока он женат. Ник скоро будет принадлежать лишь мне. Он обещал. Он сдержит свое слово. Ради меня.

– Я не одна, – проговорила я уверенно, хотя писклявый от слез голос вряд ли можно назвать стойким.

– Это хорошо, – мама улыбнулась шире и облегченно выдохнула. Видимо, этот момент ее действительно сильно волновал. – Только помни одну вещь, дочка, не давай себе влюбиться в мужчину с концами, – вдруг произнесла мама, застав меня этим врасплох. – Ты можешь проявлять симпатию, увлечься им, но никогда не растворяйся в нем. Не повторяй мою судьбу.

Наверное, эти слова были бы полезны мне несколько месяцев назад. В тот момент я бы обязательно к ним прислушалась и действовала бы только по указанным мамой правилам. Но не сейчас, когда процесс запущен. Не в тот момент, когда я уже медленными шажками оказалась лаве любви, поглотившей меня по самое горло. Знала бы она, что я уже погрязла в его зелено-карих глазах, в его внешности и заботе.

Знала бы она, что я уже влюбилась…