Нина присоединилась к тому многочисленному отряду женщин, которых она всегда от души презирала – женщин, безнадежно влюбленных в своего начальника. Она посмеялась бы над собой, но смеяться было больно – любовь ежом стояла у нее в груди.

С отцом Нина не виделась с тех пор, как была продана его компания. Они иногда перезванивались, чтобы обменяться несколькими пустыми фразами. Она ему желала здоровья, он ей – успехов. Ни тот, ни другой не предлагали встретиться, и даже эти короткие разговоры были обоим в тягость.

К тому же отец подолгу отсутствовал в городе – Лидия Григорьевна возила его по санаториям. Санатории делали свое дело, отец почти полностью восстановился после болезни.

Но был повод, который нельзя было обойти – отцу исполнялось пятьдесят пять лет. Отмечать решили у него дома, приглашены были почти все те же сотрудники по бывшей фирме, с которыми отец когда-то собирался праздновать успешную сдачу своего главного проекта. Отец позвонил Нине, пригласил; потом трубку взяла Лидия Григорьевна, сказала Нине несколько приветливых слов. Все старались делать вид, что между ними не было никаких обид и размолвок.

Это был случай возобновить отношения. Нина знала, что от нее требуется: сыграть роль любящей дочери, которая в день юбилея отца согреет его вниманием и не заденет никаких болезненных тем. Однако она с грустью обнаружила, что все это ее уже мало волнует: обиды перегорели, прежняя детская любовь к отцу иссякла, она была другим человеком.

Празднество началось хорошо. Лидия Григорьевна превзошла себя, стол ломился от великолепных закусок. Все были любезны и, кажется, действительно рады видеть юбиляра, который прекрасно выглядел и был вполне общителен, только временами как будто впадал в легкий транс и не реагировал на окружающее. Звучали тосты, звенели рюмки и вилки – всё как полагается. Нина подарила отцу красивый кашемировый свитер с рисунком «домино», который ему всегда нравился.

После третьей рюмки раскрасневшийся Николай Николаевич завел разговор о работе. Не замечая предупреждающих знаков Лидии Григорьевны, он поведал, что все основные сотрудники сохранили работу в компании, и дела в целом шли совсем не плохо. Новый директор был хорошим инженером.

– Да вы его знаете, Евгений Борисович. Он с вами раньше работал. – Николай Николаевич назвал фамилию нового начальника. – Ну, конечно, вам он не чета, Евгений Борисович, но ничего, толковый.

Нина взглянула на отца. Тот молча жевал ростбиф.

– Да, Евгений Борисович, хорошее предприятие вы создали, – не унимался Николай Николаевич и вдруг переключился на Нину: – Нине Евгеньевне тоже низкий поклон: спасла нас в трудную минуту. Все до сих пор удивляются, как вам это удалось, Нина Евгеньевна. Вот что значит иметь опыт во всех этих финансах и бухгалтерии. Я запамятовал: где вы работаете?

– Я работаю в «Градбанке», – негромко, но отчетливо произнесла Нина.

Возникла минутная пауза. Отец продолжал жевать ростбиф.

– А мы только что из Карлсбада! – воскликнула Лидия Григорьевна. – Вы не представляете, какая это прелесть. Такая архитектура, пейзажи. Только послушайте: я играла в рулетку в том самом казино, где играл Достоевский. Выиграла десять евро! Всем рекомендую съездить, в обязательном порядке… А теперь – горячее!

Нина не поняла, расслышал ли отец то, что она сказала. Но ей было все равно, ничего объяснять она не собиралась. При первой возможности она подняла тост за отца, пожелала ему долгих лет, после чего покинула празднество, сославшись на недомогание.

Нина, со своей любовью, продолжала работать у Самсонова. Ни на что не решившись, она безвольно подчинилась тому, что с ней происходило. Это было не в ее характере, вернее, не в ее прежнем характере, но теперь она уже и сама не знала, какой у нее в действительности характер и есть ли он вообще. Не знала – и не пыталась понять. Она вообще отошла от привычки анализировать свою жизнь, просто плыла по течению без мысли. И даже находила некоторую уютность в том, что уже ничего не нужно решать. Пусть будет, что будет.

Любовь жила в ее груди и вела себя там по-хозяйски, но постепенно Нина стала к этому привыкать, и все как-то вошло в колею. Нина стала высыпаться, перед сном всего раз двадцать мысленно направив своему мужчине слова любви. Стала высыпаться – и вернула способность сосредоточиваться на работе. Нина всегда умела и любила работать, это была ее спасательная шлюпка в море жизни, и эта шлюпка опять ее выручала.

Нина довольно быстро освоилась на двенадцатом этаже. Она теперь обитала на вершине, на Олимпе, куда большинство служащих банка не попадали никогда за всю свою жизнь. Если бы попали, они бы узнали, что бог-олимпиец тут только один: Павел Михайлович Самсонов. Все прочие, кто был сюда допущен, являлись не более чем приближенными смертными – они были возвышены, потому что обратили на себя благосклонное внимание великого директора, и могли скатиться вниз в одну секунду, стоило им вызвать его неудовольствие.

Однако приближенные очень ценили свое исключительное положение и давали всем остальным его почувствовать. Нина не раз наблюдала, как в коридорах и лифтах эти избранные приветствуют друг друга поверх голов рядовой публики, с особым выражением на лицах похлопывают друг друга по плечу и, переходя на доверительный полушепот, обмениваются новостями о каких-то важных делах, недоступных пониманию непосвященных.

Теперь Нина стала одной из них. И хотя она была всего лишь аналитиком, почти никогда не участвовала в совещаниях и не имела голоса в принятии каких бы то ни было решений, все знали, что директор ежедневно встречается с ней, выслушивает ее доклад, и это ставило ее очень высоко в банковской иерархии. Начальники управлений, заведующие отделами – все шишки, с которыми она прежде вовсе не была знакома, теперь приветливо здоровались, улыбались ей как своей. Можно было не сомневаться, что так будет до тех пор, пока нужда в ней не отпадет и Самсонов не прогонит ее туда, откуда она взялась.

Ее новое положение проявлялось и в мелочах. Охранники больше не спрашивали у нее пропуск – только вежливо кивали. Когда она попросила поставить в ее комнатке дополнительную розетку, монтер явился через десять минут, и не один, а в сопровождении коменданта здания, который пришел лично проследить, чтобы все было сделано как надо. Нина вспомнила, как ее бывшая начальница Ариадна Петровна добивалась того же целую неделю. Такие эпизоды приятно щекотали самолюбие. Нина удивлялась, замечая эти новые ощущения. «Если бы я была тщеславной дурой, я бы возомнила о своей персоне невесть что, – говорила она себе. – Но я не такая тщеславная дура… надеюсь».

Ее бывшие коллеги из аналитического отдела, встречая ее в вестибюле или в лифте, приходили в состояние радостной оторопи. Для них она была существом высшего порядка, героиней мифа, которая на их глазах вознеслась на небо. Все служащие всех учреждений мира одинаковы. Если один получает повышение, то остальные, в глаза улыбаясь ему, за спиной злобно шипят, снедаемые завистью. Но это только, если повышение рядовое. Когда же кто-то, как Нина, вытягивает счастливый билет и перепрыгивает разом через много ступенек, для зависти уже не остается места. Такого избранника судьбы искренне любят, видят в нем свою воплощенную мечту.

«Ну, как там?» – робко спрашивали Нину при встрече ее бывшие сослуживцы. «Ничего, работаю», – скромно отвечала Нина. Они с серьезным видом кивали головами, стараясь показать, что всё понимают и ценят ее скромность.

Чтобы их не разочаровывать, Нина подкидывала им пищу для воображения. «Вчера у нас был гость из Совмина… Не будем называть имен, – говорила она, смеясь про себя над их простодушной любовью к начальству. – Какие перспективы обсуждались, какие цифры назывались – если бы вы только знали!.. Работы – горы, продохнуть некогда». Слушая ее, аналитики обмирали от восхищения.

Действительно, в банк приезжал замминистра экономики; все видели у подъезда его черный лимузин, похожий на катафалк. Правда, самого замминистра никто не видел – когда он поднимался, охрана очистила от людей вестибюли и лифты. Нина его тоже не видела – все время, пока тот был у Самсонова, она трудилась в своей комнатке и услышала о визите задним числом. Но зачем ее бедным коллегам об этом знать? Пусть думают, что на переговорах она сидела по правую руку директора и все присутствующие, включая высокого чиновника, уважительно выслушивали ее мнение по финансовым вопросам.