Этот разговор происходил за чаем, который они пили в конце дня, сидя в пустом офисе. Слушая бодрые заверения отца, Нина видела, как он отводит глаза, и как дрожит чашка в его руке. Она ругала себя за тупость. Только теперь до нее дошло, как напуган отец. Он прекрасно понимал, что на его компанию «наехали» всерьез, и теперь смертельно боялся за свой главный проект. Поэтому он, перешагнув через свою гордость, попросил ее о помощи. Только вот помочь она ему ничем не могла.

Он вовсе не был так слеп и самонадеян, каким Нина, раздражаясь, начала его считать. Просто, как бы ни был силен «Градбанк», и какое бы хорошее предложение ни сделали отцу, он не мог уступить. За этим стояла вся его личность, вся его жизнь, и соображения выгоды и здравого смысла тут были ни при чем.

Больше они к этому разговору не возвращались: говорить было не о чем. Да и отец в оставшиеся до приемки недели почти не показывался в офисе, дневал и ночевал на объекте.

Наконец настал главный день. На саму процедуру приемки отец Нину не пригласил, и она не стала напрашиваться, за что потом ругала себя на чем свет стоит. Взяв отгул на работе, где было затишье в делах, она с утра поехала к отцу домой, чтобы вместе с Лидией Григорьевной дожидаться новостей.

Как только она приехала, раздался телефонный звонок. Лидия Григорьевна бросилась к аппарату. Звонил отец. Его было плохо слышно, он говорил из какого-то людного места, но главное разобрать удалось. Новость была хорошая: его единственный враг в комиссии, начальник технадзора, заболел, прислал вместо себя заместителя. Заместитель, никому не ведомый скромный служащий, веса в комиссии не имел, и даже если бы вылез с претензиями, его вряд ли стали бы слушать.

Нина сидела с Лидией Григорьевной на кухне. Та угостила ее кофе с превосходным кексом собственного изготовления. На вечер было намечено торжество по случаю сдачи проекта, куда Евгений Борисович пригласил несколько своих ведущих сотрудников с женами. Через неделю, как положено, предстоял банкет в ресторане для всех служащих и партнеров фирмы, но Евгений Борисович хотел сначала отметить победу в домашней обстановке – чтобы показать верным соратникам, что считает их друзьями, а заодно похвалиться кулинарными талантами Лидии Григорьевны. Из суеверия Лидия Григорьевна не начинала готовку, но Нина знала, что ее холодильник забит до отказа.

Нина едва ли не впервые общалась с женой отца наедине. Лидия Григорьевна выглядела и вела себя иначе. При ярком свете дня, без косметики, ее лицо выдавало возраст – перед Ниной сидела женщина, лучшие годы которой остались далеко позади. С Ниной она не вела своих вечных восторженных разговоров о театральных постановках. Вместо этого, слово за слово, она стала рассказывать о своей жизни.

Она родилась и выросла в районном городке где-то в Поволжье. Мать-учительница растила ее без мужа. Едва закончив школу, девушка Лида поехала покорять столицу. Мечтала поступить в университет, на журфак, но оказалась дворником при жэке. Здесь ее заметил ее будущий мужчина. Он был каким-то районным руководителем, посещал микрорайон с проверкой. Заметив молоденькую девушку-дворника, спросил, кто такая. Кончилось тем, что Лида стала секретаршей в его управе. И – его любовницей.

Он был ее первым мужчиной и на долгие годы единственным. Он был неплохой человек и любил ее, но жизнь испортил. Между ними была огромная разница в годах, и, разумеется, он был женат. Когда настали более либеральные времена, он развелся и женился на Лиде, но был категорически против того, чтобы она рожала. Привыкшая его слушаться, Лида подчинялась и в этом. Когда же она решила поступить по-своему, было уже поздно, стать матерью она не смогла.

Она уже была не секретаршей: закончив вечерами какой-то институт, сделала небольшую карьеру в районных учреждениях. Когда пришла новая власть, ее мужа выставили на пенсию, а она сохранила должность и даже получила повышение, к которому вовсе не стремилась. Работа ее не интересовала, она давно поняла, что хочет быть только женой. Намаявшись смолоду в общежитиях, а потом долгие годы тоскуя в однокомнатной квартире на положении любовницы, она хотела иметь настоящий дом, быть замужем. Она и была замужем – за старым больным пенсионером, который ничего не мог ей дать как муж, но требовал все больше внимания к себе, брюзжал и изводил ревностью. Лидия испытывала к нему смешанное чувство жалости и ненависти.

Это продолжалось еще десяток лет, но в конце концов он умер. Лидия поклялась себе начать новую жизнь: следить за собой, ходить в театры, завести новых знакомых. Одним из этих новых знакомых оказался отец Нины, который приходил к ней за какой-то подписью. Выйдя замуж за него, Лидия Григорьевна сразу ушла с должности и устроилась на полставки консультантом при муниципалитете – чтобы только не сидеть дома, а общаться с людьми и быть в курсе новостей, при этом не обременяя себя ни работой, ни ответственностью.

Слушая ее, Нина впервые поняла, что для Лидии Григорьевны ее отец – воплощенная мечта ее жизни. Прожив всю жизнь с человеком на двадцать с лишним лет ее старше, Лидия теперь была замужем за молодым – почти ее возраста – и интересным мужчиной. Она была счастлива.

Пробило полдень, потом час дня, два часа. Лидия Григорьевна приготовила на скорую руку поесть для них двоих, а сама уже поглядывала на часы: ей пора было приниматься за серьезную готовку для вечернего торжества.

Нина поела с удовольствием. Она чувствовала себя уютно на этой чистой красивой кухне, где за ней ухаживали, чего не случалось уже очень давно. Ее вражда к Лидии Григорьевне осталась в прошлом, она приняла эту женщину, и даже память мамы не стояла между ними. Маму Нина вообще вспоминала нечасто – только когда ей было особенно тоскливо и одиноко.

Но в этот раз мама сама явилась к ней. Нина болтала с Лидией Григорьевной, рассказывала той какой-то бухгалтерский анекдот, как вдруг у нее в голове прозвучал мамин голос. То, что это был именно голос мамы, Нина не сомневалась – она узнала бы его среди тысяч других. Голос сказал: «Нинуся…» Потом, через секунду: «Бедный папа…»

– Что с тобой, Нина? – спросила Лидия Григорьевна, заметив, как она изменилась в лице.

– Н-нет, ничего, – пробормотала Нина. – Мне что-то душно.

– Да, извини, это от плиты. Сейчас проветрю, – захлопотала Лидия Григорьевна и посоветовала: – А ты пойди на лоджию, подыши. У нас там все устроено, есть где присесть.

Нина вышла на отделанную красивым деревом лоджию, приоткрыла фрамугу, села в плетеное кресло. На дворе стоял солнечный день и, хотя еще подмораживало, было ясно, что дело повернуло на весну. Но Нине было не до природы. В голове у нее шумело, сердце стучало как бешеное. Вцепившись в подлокотники кресла, она с трудом приходила в себя, не понимая, что с ней происходит.

Наконец, надышавшись морозным воздухом и замерзнув, Нина решила вернуться. Закрывая фрамугу, она услышала, что Лидия Григорьевна зовет ее с кухни.

– Что, Лидия Григорьевна? Я не расслышала, – сказала Нина, входя на кухню, и осеклась.

Лидия Григорьевна сидела, сжимая в руке телефонную трубку. Щеки у нее были серыми.

– Женя… – произнесла она.

Нина не сразу поняла, что речь идет об отце.

– Ниночка, с папой плохо, – сумела наконец выговорить Лидия Григорьевна.

Ей позвонили из приемной комиссии. С Евгением Борисовичем случился удар, его на скорой отвезли в больницу.

Тот день и последующая ночь прошли для Нины как в тумане – память выхватила только отдельные эпизоды и картины. Вот они с Лидией Григорьевной ловят такси, мчатся в больницу, адрес которой записан на бумажке; вот вбегают в приемный покой, объясняются с тупой и грубой администраторшей, поднимаются по лестнице (лифт не работает) на четвертый этаж, где находится реанимационное отделение.

Чтобы попасть в реанимацию, нужно было пройти насквозь через отделение кардиологии. Нину, не знакомую с действительностью районных клиник, здесь все шокировало. Грубо крашенные масляной краской стены были облупленными и темными от времени, драный линолеумный пол в каких-то жутких пятнах. Шестиместные палаты были забиты, да еще прямо в коридоре стояло несколько кроватей с больными, некоторые под капельницами. Из одной палаты шибал запах мочи и еще какой-то гадости; в другой кто-то громко стонал. За стойкой дежурной весело болтали две молодые медсестры – больные с их проблемами их явно не заботили. Мысль о том, что ее папа лежит, беспомощный, и, возможно, умирает в такой обстановке, привела Нину в ужас.