– Вероятно, для вас будет важна кадровая сторона дела. Мы готовы сохранить большинство сотрудников – по вашей рекомендации, Евгений Борисович. И, если вы желаете, мы согласны, чтобы вы сами остались директором компании. Конечно, у вас больше не будет абсолютной власти, но в технических вопросах мы будем только рады положиться на ваш опыт. Поверьте, мы высоко ценим вас как специалиста.

Константин сделал паузу, но когда отец открыл было рот, опять перебил его:

– Да, чуть не забыл. «Last but not least», как говорят англичане. Мы не грабители, и отнюдь не собираемся заполучить вашу компанию даром. Вот сколько мы на сегодняшний день готовы заплатить.

С этими словами Константин достал из кармана блокнотик и открыл на странице, где заранее была написана сумма. Он показал ее отцу, но в руки не дал; впрочем, тот и не пытался взять блокнот. Повернувшись к Нине, Константин показал написанное ей. Только теперь Нина поняла, что Константин вовсе не игнорировал ее присутствие. Все, что он говорил отцу, предназначалось и для ее ушей. Видимо, он не очень рассчитывал, что потрясенный Евгений Борисович способен воспринять его доводы, и его устраивало, что на стороне отца есть более спокойный человек, который все правильно услышит и запомнит.

Наконец негодующий, раскрасневшийся отец получил возможность что-то сказать.

– Все это прекрасно, – объявил он, вставая из-за стола. – Но какое это имеет ко мне отношение? Я что – предлагал вам купить мой бизнес? Не предлагал – ни вам и никому другому. Моя компания не продается. Ясно вам это? И прошу вас меня больше не беспокоить!

Последний возглас был совершенно излишним и вышел как-то плохо, визгливо.

Отец двинулся к выходу, Нина следом. Молодые менеджеры «Градстройинвеста» вежливо поднялись со своих стульев. Константин молчал, не пытаясь спорить или удерживать отца. У него был спокойный, удовлетворенный вид человека, выполнившего намеченное дело.

Нина, как и отец, была обескуражена. Но если его потрясло наглое предложение, то ее удивило другое – названная сумма. Она была раза в полтора больше того, чего, по ее оценкам, стоила отцовская компания.

С выставки отец повез ее на своей машине. Был уже темно, короткий зимний день кончился. В ветровое стекло летели редкие снежинки.

Отец бушевал.

– Да как они смели?! Мальчишки! А этот, Константин, – как он мог? Он же работал у меня. Должен был бы знать, что я не такой человек!

«Какой – не такой? Ну, что ты взъелся? – мысленно возразила Нина, наблюдая в окно, как за снежной сеткой проплывают огни рекламы. – Если хочешь знать, Константин вел себя корректно, по-своему даже благородно. Условия он предложил прекрасные, и уж точно не потому, что он лопух. Это ты, дорогой папа, повел себя как мальчишка», – заключила она и сама испугалась: никогда, даже в мыслях, она так не разговаривала с отцом. Но теперь впервые к ее любви к отцу примешивалось раздражение на его непрактичность и нелепые амбиции.

– Ну, что ты молчишь? – спросил отец. – Уж не думаешь ли ты, что мне надо было вот так, с бухты-барахты, продать компанию?

«Да, считаю, нужно продать, это прекрасный случай. Но не «с бухты-барахты», а вступить в переговоры, поторговаться. Если они сразу предложили такие условия, то наверняка могут еще уступить – либо поднять сумму сделки, либо дать дополнительные гарантии твоей самостоятельности на посту директора», – хотела сказать Нина, но вслух произнесла:

– Нет, я задумалась о своем. Извини.

Отец сказал:

– Вот скоро сдадим наш главный проект и окончательно встанем на ноги. Посмотрим тогда!

Речь шла о проекте реконструкции теплотрассы в жилом районе на окраине. Это было любимое детище отца. Вспомнив о проекте, он, как всегда, стал излагать технические подробности, которые Нина слышала уже не раз.

– Сдадим проект, получим куш, и посмотрим тогда, кто кого купит! – хвастливо воскликнул отец.

Нина не могла больше это слушать.

– Останови, – попросила она и наврала, что ей нужно заскочить к подруге, якобы жившей рядом.

– Лидии Григорьевне привет, – бросила она, захлопывая дверцу.

Несколько недель она не общалась с отцом, новостей не слышала, но встреча на выставке не шла у нее из головы. Прокручивая в памяти подробности разговора, она пришла к выводу, что на этом дело не кончилось – будет продолжение.

Продолжение скоро последовало в виде звонка Лидии Григорьевны. Та редко звонила Нине, обеим хватало того редкого общения, когда Нина приезжала к ним с отцом на обед или шла с ними в театр. Звонок означал, что что-то произошло.

– Нина, скажи, ты что-нибудь знаешь? – воскликнула Лидия Григорьевна, едва успев поздороваться.

– О чем? – переспросила Нина.

– О папе. Что у него там опять стряслось? Ходит сам не свой, на меня кидается, ничего не объясняет. Я вся извелась. Умоляю, скажи – ему что, опять бандиты угрожают?

Нина ответила, что про бандитов ничего не слышала, скорее всего, ничего такого нет. Не упоминая про разговор на выставке, она обещала Лидии Григорьевне что-нибудь разузнать, хотя не представляла, как будет это делать.

Помог случай, вернее, календарь. В банк пришел квартальный отчет из отцовской компании. Изучив его и сравнив с предыдущим, она с удивлением обнаружила, что компания сменила поставщика, с которым проработала не один год с выгодой для себя. Кроме того, из списка субподрядчиков исчезло конструкторское бюро, которое отец очень хвалил и на которое рассчитывал. Это было странно, потому что еще недавно – Нина помнила точно, – отец упоминал и поставщика, и бюро в разговоре.

Подумав, Нина пришла к выводу, что объяснение может быть только одно: «мальчишки» из «Градстройинвеста» не собирались отступаться и начали давить на отца, отсекая от него деловых партнеров. Пока ничего ужасного не произошло, и вряд ли отцу лично что-нибудь угрожало – ведь не бандиты же они были, в конце концов, – но Нина почему-то ощутила тоску и безнадежность, которой не было даже во времена Миши Пермяка.

Нужно было что-то делать, но что она могла? Ей было не с кем поговорить об этом – даже Игнатий Савельевич, ее единственный советчик, отсутствовал, лежал в больнице.

Нина пошла к Кириллу и предложила навестить старого сотрудника. Это было тем более уместно, что старик был вдов. «Вот-вот, ты и съезди, – обрадовался Кирилл. – А я не могу, просто никак. Ты же видишь, что у нас тут творится». Творилось в банке то же, что и всегда.

В больнице она застала коллегу за шахматной доской – сидя в халате у окна, выходящего в парк, он решал шахматный этюд. Палата была на двоих, но Игнатий Савельевич был в ней один. Нине он искренне обрадовался.

– Дорогая, какой приятный сюрприз! Дайте, я вас поцелую.

Он чмокнул ее в щеку. От него пахло старостью и лекарствами.

На вопросы о здоровье Игнатий Савельевич только махнул рукой:

– Да все со мной в порядке. Все так, как и должно быть. Без воли Всевышнего даже волос с головы человека не упадет… А вы, Ниночка, верующая?

– Нет, – честно ответила Нина. Она не была противницей религии, но никогда не испытывала в ней потребности.

– Я раньше тоже был неверующим, – сказал Игнатий Савельевич. – А с годами кое-что уразумел… Впрочем, вам это ни к чему, вы еще такая молоденькая. Расскажите-ка лучше – как там поживает наше гнездо финансового разврата?

Нина рассказала ему новости. Потом они пили чай, тайком заваренный с помощью запретного кипятильника, и даже сыграли партию в шахматы. Садясь играть, Нина думала, как бы поддаться, но поддаваться не пришлось: Игнатий Савельевич разбил ее в пух и прах.

Пришла пора прощаться. Нина так и не смогла заговорить о том, что ее волновало, – в обстановке больницы это показалось ей невозможным. Но когда она поднялась, Игнатий Савельевич удержал ее за руку и заставил опять сесть.

– Нина, я, конечно, старик и многого не понимаю, но все-таки не считайте меня идиотом. Вы ведь пришли, чтобы о чем-то со мной потолковать? Так выкладывайте.