У отца с мамой тоже не всегда было гладко. Отец уходил из семьи, и примерно полгода с Ниной и мамой жила Нинина бабушка, которая для этого приехала из Ташкента. Нина ее знала плохо, до этого почти никогда не видела. Потом отец вернулся, и бабушка уехала обратно, в Ташкент, где у нее были другие внуки и внучки. Об этом времени мама и отец потом не вспомнили при Нине ни разу. От бабушки у них в доме остался маленький коврик узбекской работы.

Была жизнь со своими сложностями, но благодаря маме эта жизнь всегда оборачивалась праздником. Вот только праздник этот оказался недолгим: мама как будто отдала другим весь свой запас любви и радости, так что сама не смогла жить дальше.

Золотая медалистка школы, а потом блестящая студентка финансового института, Нина немного снисходительно относилась к маме, которая никогда не отличалась глубоким умом или логикой. Только теперь, пройдя через свои первые разочарования и драмы, Нина начала понимать, что ее неглубокая мама обладала каким-то своим умом и знанием – таким, какого у нее, Нины, не было и, возможно, никогда не будет.

Нина помнила обещания, которые мама взяла с нее в больничной палате. По крайней мере, одно из них она выполняла: она не оставила отца – как могла, поддерживала его – и не собиралась оставлять впредь, особенно после того, как узнала, насколько он уязвим.

Озябнув на качелях, Нина встала и пошла вон, но, пройдя пару шагов, услышала за спиной треск и грохот. Качели рухнули – целиком, вместе с прогнившими столбами.

Нина не была пугливой или суеверной, но от этого происшествия у нее в душе осталось тоскливое чувство – как будто оборвалась еще одна ниточка, пусть иллюзорная, соединявшая ее с прошлым, отчего обнажилось ее одиночество и растерянность перед лицом жизни. «Мама, мама, где ты?..»

Был день рожденья институтской подруги. Та с мужем только что переехала в новую квартиру, и по такому случаю собралась куча народу из их бывшей группы. Нина впервые оказалась на такой «тусовке» и со странным чувством вглядывалась в лица: они были одновременно и шокирующе знакомыми, и уже заметно другими, изменившимися.

Нина ни с кем не была особенно близка, но с удовольствием погрузилась в эту атмосферу общих шуток, воспоминаний и сплетен. Обсуждали, кто женился, кто развелся, кто уехал за границу, а кто, наоборот, вернулся. Жизнь поднимала и опускала людей, крутила и швыряла их из стороны в сторону – как правило, преподнося им совсем не то, на что они рассчитывали в студенчестве.

Нину здесь уважали – она была самой способной в группе, устроилась после института лучше всех. Услышав, что она из своей престижной инвестиционной компании ушла в сомнительный банк, удивлялись, а потом одобрительно кивали головами и цокали языками: дескать, понимаем, при каких ты теперь делах. Нина стала было оправдываться, сказала чистую правду: что она занимается скучной бухгалтерией и совершила всего один подлог. Это вызвало дружный хохот.

Пошли на балкон курить. Некурящая Нина вышла постоять со всеми и оказалась рядом с Алиской – известной на курсе роковой женщиной, успевшей два раза выйти замуж, еще пока они учились. В Алиске все было чересчур: слишком длинные ноги, слишком пышная грудь, слишком стильная одежда, слишком много косметики. Но, надо признать, все вместе выглядело завораживающе.

«А ты чего таким чучелом? – сказала Алиска, обдавая Нину сигаретным дымом и критически ее осматривая. – Таких юбок давно не носят. А эту кофточку ты где нарыла? На вьетнамском рынке?»

Нина была смущена. Она мало интересовалась одеждой и сама считала это свидетельством недостатка женственности в себе.

«А вообще, Шувалова, ты стала интересной девкой, – неожиданно оценила Алиска. – Тебя бы приодеть…»

Обстоятельная Нина достала блокнот и попросила Алиску просветить ее по части моды. К тому моменту, когда Алиска заканчивала вторую сигарету, Нина уже составила целый список: фасоны, марки, магазины.

Из гостей шли к метро шумной нетрезвой гурьбой. На один вечер они перенеслись на пять лет назад – туда, где у них была иллюзия общности, почти родства. Но вечер кончился, пора было возвращаться в реальный мир. Глядя на возбужденные, смеющиеся лица однокашников, Нина думала: «Хотела бы я знать, что у них в душе на самом деле. Знают ли они, как жить? Я вот не знаю…» Но такие вопросы на «тусовке» не обсуждались, их каждый решал сам.

Наставления Алиски не пропали даром: всю следующую неделю Нина планомерно «приодевалась» согласно списку. К субботе изрядная сумма перекочевала с ее карточки на счета модных магазинов, зато Нина была почти полностью оснащена.

Не хватало только шляпы. Нина сроду не носила шляп, обходилась беретами и вязаными шапочками. Но с итальянским пальто знаменитой марки, которое она приобрела, можно было носить только шляпу. «Абы где не бери, не то все испортишь, – предупреждала Алиска. – Можно покупать только в…» – и она назвала пару бутиков.

В магазине Нина долго не могла подобрать ничего подходящего. Шляп было множество, но все слишком пышные, крикливые – не для нее. Продавщица измучилась, пытаясь понять, что же ей нужно. «Видите ли, – пыталась объяснить ей Нина, – это все мне не по характеру. Я человек серьезный и вообще-то бухгалтер по профессии». Продавщица вяло улыбнулась, решив, что это шутка.

И тут Нина увидела свою шляпу. Шляпа лежала в сторонке, была гораздо меньше других и на первый взгляд совсем простая. Но стоило присмотреться, как она притягивала к себе и волновала: было в ней что-то такое, от чего в голову лезли мысли о Париже, Ривьере, шикарных авто, элегантных мужчинах и красивых, опасных женщинах. «Ах, эта, я и забыла, – сказала продавщица. – Это последнее поступление, пробная модель. Мода следующего сезона».

Нина надела шляпку и подошла к зеркалу. На нее смотрела безупречная с ног до головы молодая дама, будто сошедшая с обложки журнала. Нина невольно выпрямила спину и приподняла подбородок.

Продавщица, которая ее обслуживала, смотрела, открыв рот. Другие вышли из-за прилавков, обступили ее и уставились молча. Это молчание было красноречивее всяких слов.

Не снимая обновки, Нина расплатилась и вышла на улицу. Был погожий осенний день, у Нины раз в кои-то веки не было совершенно никаких дел и она решила прогуляться. Было у нее и тайное желание: ей хотелось проверить, как действует на окружающих ее новый образ.

И он действовал. Нина шла по бульвару, лениво наступая на желтые листья сапогами от лучшей обувной фирмы, с отсутствующим выражением на лице, но физически ощущала на себе взгляды: заинтригованные – мужчин, завистливые и злые – женщин.

Она села на лавочку, заложив ногу на ногу. Вообще-то она никогда так не делала, не имела такой привычки, но одежда диктовала ей какое-то новое поведение. Не прошло и минуты, как к ней подкатился какой-то мужичок. Сначала он не решался заговорить, потом вздохнул и заметил: «М-да… Вот и осень». Сформулировав это глубокое наблюдение, он осмелел и начал бубнить что-то насчет того, что он командировочный, в городе всего один вечер и не знает, где бы отдохнуть, а вообще-то он работает в газовой отрасли и в своей компании не последний человек, так что может себе позволить.

«Господи, да за кого он меня принимает? – возмутилась Нина. Она вскочила с лавочки, надела темные очки от известного дома мод и зашагала быстрее. – А впрочем, сама виновата. Нечего по бульварам сидеть, мужиков завлекать».

Она думала, что никогда не бывала в этой части города, но потом узнала место: здесь она со своим будущим мужем Димой в первый раз ходила в кино. Вот за углом показался и тот кинотеатр – теперь он был многозальным, со стереозвуком и прочими усовершенствованиями. «Кстати, а почему Димы не было на вечеринке? – только сейчас вспомнила Нина. – Интересно, как он там? Бедный Дима. Надеюсь, у него все хорошо».

Она на минуту остановилась перед кинотеатром, вспоминая тот сеанс, свою руку в Диминой ладони. Кажется, это было сто лет назад. Как же они были молоды!