Нина подумывала о том, чтобы присоединиться к их театральным походам, что ей не раз предлагала Лидия Григорьевна. Но не было времени – Нина работала много, как никогда, загружая себя почти на все вечера.

Угнетало ее то, что она обманывала отца. Начавшись с маленького, оправданного умолчания в то время, когда отец был на грани срыва, и его нужно было всячески оберегать, постепенно это выросло в большую ложь, из которой не было выхода. Признаться теперь в обмане значило бы тяжко обидеть и, возможно, окончательно отдалить от себя единственного родного человека, а не признаваться – значило заводить ситуацию все дальше в тупик.

Нина тянула, не решаясь покончить с ложью. Это было не в ее характере. Скорее, это было в характере ее мамы, которая за всю жизнь ни с кем не поссорилась, предпочитая сглаживать углы и предоставлять времени все решить. «Мама, мама, где ты? – вздыхала Нина. – Если ты есть где-то, прости, что я так редко тебя вспоминаю. Но я люблю тебя». Нине казалось, что со смерти матери прошла целая вечность, и она ловила себя на том, что не всегда может вспомнить родное лицо.

Нина не зря пришла в этот банк – настал момент, когда ей на самом деле пришлось сыграть роль ангела-хранителя для отцовской компании. Приближался срок погашения последней краткосрочной ссуды – самой крупной из всех. Денег в компании для этого было явно недостаточно. Нина считала, что, будь она рядом с отцом, ей удалось бы получить нужные средства в другом банке, но она сомневалась, что отец сможет это сделать сам. Точнее, была уверена, что не сможет.

Она обдумывала аргументы для Кирилла, чтобы выхлопотать для компании отсрочку. Но случилось худшее: по банку пошла волна мобилизации денежных средств. Владельцам срочно понадобились большие деньги, и они дали команду безжалостно собирать долги со всех дебиторов, выжимать наличные любой ценой. Первое, что подумала Нина, когда услышала об этом, было: «Господи, опять то же самое. Сначала Симонян, потом Миша Пермяк, теперь эти».

Кирилл собрал свой штаб, состоявший из Нины и Игнатия Савельевича, и объявил задачи дня. Потом, отдельно, жаловался Нине: «Я так больше не могу. Что они творят? Я уйду, честное слово, уйду».

Нина металась, не зная, что предпринять. Просить Кирилла об отсрочке ссуды было теперь бессмысленно. Как бы он ни благоволил к ней, в создавшейся обстановке он не стал бы прикрывать такое нарушение своим тучным белым телом. Броситься к отцу, признаться в своей лжи и предложить помощь? При мысли об этом Нина сразу вспоминала тот ужасный разговор, когда он назвал ее предательницей. Что он сказал бы на этот раз, трудно было даже вообразить.

У них с Игнатием Савельевичем сложилось, что они дважды в день пили чай, и всякий раз финансист рассказывал ей что-нибудь интересное. Но теперь Нина была не в настроении слушать его воспоминания и житейские наблюдения. Повинуясь внезапному импульсу, она прервала его вопросом:

– Скажите, Игнатий Савельевич, как можно устроить для какой-то компании отсрочку по ссуде?

Старый лис сразу все понял. Иронически глядя на Нину, он пожевал сушку, отхлебнул чаю и сказал:

– О-хо-хо, юная леди. А я-то считал вас образцом добропорядочности.

Нина покраснела.

– Игнатий Савельевич, умоляю, очень нужно. И срочно.

Но старик не спешил, он явно получал удовольствие.

– А кто у вас там, в этой компании, – сердечный друг?

– Ну… почти, – сказала Нина, потупившись.

– Ладно, – смилостивился Игнатий Савельевич. – Вашему горю можно помочь. Вот вам один вариант.

Он изложил ей схему из четырех последовательных операций. Первая из них состояла в том, чтобы, вопреки всякому здравому смыслу, оформить на компанию еще одну крупную краткосрочную ссуду. На втором этапе на полученные средства приобретались акции самого банка, что делало компанию акционером и давало некоторые дополнительные права. В конце всех операций акции оказывались проданными, компания освобождалась от краткосрочных ссуд и оставалась с долгосрочным кредитом, выданным ей банком на очень льготных условиях.

У Нины захватило дух от простоты и виртуозности этой схемы.

– И, заметьте, каждая отдельная операция вполне законна и обоснована с точки зрения банка, – сказал Игнатий Савельевич. – Но есть одна загвоздка.

Он уже не шутил, смотрел на Нину серьезно.

– По правилам, существуют минимальные сроки, которые должны проходить между определенными операциями, так что всё вместе можно проделать только примерно… – он секунду подумал, – примерно за три недели.

– Но это невозможно! – воскликнула Нина. Она была в отчаянье.

Игнатий Савельевич еще отхлебнул чаю, потом тихо спросил:

– А когда нужно погашать ссуду?

Поколебавшись, Нина назвала дату, до которой оставалось всего десять дней.

– М-да, дела, – сказал Игнатий Савельевич. – Тогда, коллега, вам придется встать на путь подлога. Только не говорите потом, что это я вас на него толкнул.

– О чем вы? – не поняла Нина.

– Вы хорошо помните, как в этом банке хранится документация по ссудам? – Николай Савельевич говорил совсем тихо.

– Конечно. Бумажные документы хранятся здесь, в отделе. Электронные файлы – тоже здесь, в наших компьютерах, а копии – на сервере банка.

– А когда электронные копии поступают с наших компьютеров на сервер? – спросил Николай Савельевич.

– Раз в месяц. – Нина все еще не понимала.

– Да, и в последний раз это было как раз около месяца назад.

– Вы хотите сказать, что я могу… – До Нины наконец дошло.

– Именно. Помните «Мертвые души» Гоголя? Все, что происходит от одной ревизской сказки до другой, – это как бы еще не произошло, можно повернуть и так, и сяк. До следующей перекачки данных на сервер вы можете оформить эти операции как состоявшиеся в течение последнего месяца. А что касается бумажных документов… Я полагаю, папка этой компании лежит у вас в шкафу?

– Да, – призналась Нина. – Но… неужели такое возможно? – Она была ошеломлена.

– Да, дорогая. И все бухгалтеры со стажем это знают. Вот, теперь и вы знаете.

– Но… Что, если меня изобличат?

– А кому изобличать-то? – усмехнулся Игнатий Савельевич. – Кирюше нашему сейчас не до того, а я… – Он постучал себя пальцем по виску: – Эта черепушка хранит так много секретов, что еще один малюсенький секрет ее не обременит.

Нина, которая в своей жизни даже дорогу на красный свет ни разу не перешла, оказалась перед перспективой совершения должностного преступления. В полном смятении чувств она приехала домой, заварила крепкий кофе и, забравшись в кресло, стала думать. Впрочем, думать тут было особенно не о чем, все было ясно: либо – либо. Либо она решалась на это, либо нет. Если решалась, то, в случае удачи, она могла сильно помочь отцу – впервые в жизни быть ему по-настоящему полезной. А в случае неудачи… Ну, не убьют же ее. Скорее всего, даже в тюрьму не посадят. Просто выгонят из банка с треском, так что потом ее больше никуда не возьмут. «Что ж, пойду работать уборщицей», – решила она.

Все было ясно, но Нина не спала до рассвета. Она уже понимала, что сделает это, но не находила для себя нужных слов. В конце концов слова нашлись. «Надо довести дело до конца, – сказала она себе. – Ты ведь для этого поступила в банк, так что ж теперь идти на попятный? Всегда нужно доводить дело до конца».

Проспав всего пару часов, она встала, влила в себя новую порцию кофе и поехала в банк. От принятого решения ей было жутковато и весело.

Приехав в отдел, она четко, спокойно и даже как-то буднично проделала все, что советовал ей Игнатий Савельевич, как будто была не молодым финансовым аналитиком Ниной Шуваловой, а какой-то закоренелой преступницей или шпионкой.

Встретив ее, Игнатий Савельевич, конечно, заметил бледность ее лица и понял ее причину, но ничего не сказал. Этот обломок прошлого умел держать язык за зубами.

В конце недели отец пригласил ее в гости. Он был торжествен, его распирала большая, замечательная новость. Лидия Григорьевна тоже была радостна, смотрела на него с любовью.