Поступить в банк оказалось несложно. Там происходили перемены в руководстве, новые управляющие набирали персонал, и Нину, с ее уже приличным опытом, взяли охотно. Учли и ее пожелание заниматься промышленным кредитом. Так Нина, ничего не сказав отцу, оказалась в том банке и в том самом отделе, который выдавал ему ссуды.
Обстановка в банке была странная – во всем чувствовалось полукриминальное прошлое. В девяностые годы у истоков банка стояли какие-то комсомольские функционеры и кооператоры в малиновых пиджаках. Откуда взялся первоначальный капитал, было неизвестно – не только налоговым органам, но, кажется, и нынешним владельцам банка, потому что основателей, которые хранили эту тайну, давно не было в живых.
Первых темных дельцов сменили другие, потом третьи. Но времена менялись, и в банк проникали новые веяния. В руководстве появились люди, делавшие ставку на легальный бизнес, профессиональную работу. Нина застала переходное время, когда банк, как царевна-лягушка, был уже местами похож на царевну, но все еще не мог отказаться от своей лягушачьей шкурки. В кабинетах управляющих можно было видеть и респектабельных западных бизнесменов, и местных криминальных авторитетов, звучали и высокие финансовые разговоры, и блатная феня.
В отделе промышленных кредитов за соседним с Ниной столом сидел боксерского вида субъект, который даже не знал, как включается компьютер. Он приходил на работу каждый день, но никогда ни с кем не разговаривал, а отбывал время, изучая автомобильные журналы. Почему начальству нужно было держать здесь человека, не имевшего отношения к финансам, было непонятно, и Нина не хотела это выяснять. За другим столом вообще никто никогда не появлялся, хотя в штате отдела значилось, что там трудится специалист по долгосрочным ссудам. Нина, кроме своей работы, выполняла всё за этих двоих, и это ее устраивало.
Еще в отделе было несколько женщин-бухгалтеров, получивших образование лет тридцать назад. У всех были дети, внуки. Работа их интересовала, как жизнь на Марсе, но они в ней нуждались – ради тех же детей и внуков. Поэтому они были готовы выполнять большой объем рутинных операций, но попытки начальника поручить им что-нибудь, выходящее за рамки их знаний тридцатилетней давности, были обречены.
Начальником отдела был молодой человек по имени Кирилл – очень полный, с румяными щеками, похожий на большого ребенка. Он был выпускником того же финансового института, что и Нина, только закончил его несколькими годами раньше. Он очень обрадовался приходу Нины, сразу признал в ней родственную душу, и скоро у них составился как бы свой альянс. Не проходило дня, чтобы Кирилл не приглашал Нину к себе, по делу или без дела, нередко просто, чтобы поболтать, пожаловаться на жизнь.
А жизнь у Кирилла в банке была нелегкая. Он жил циклами. Время от времени им овладевала жажда деятельности, тогда он вызывал к себе Нину и Игнатия Савельевича, ведущего специалиста отдела. Кирилл развертывал перед ними грандиозные планы – в его воображении они расширяли операции в разы, в десятки раз, и из скромного отдела кредитования превращались в филиал, ведущий самостоятельную инвестиционную политику. Игнатий Савельевич, который слышал эти речи уже не раз, со всем соглашался. Нина, для которой это было в новинку, старалась вникнуть, а вникнув, удивлялась тому, что, при всей наполеоновской смелости, планы Кирилла отнюдь не были пустыми фантазиями, – все это было, пожалуй, реально.
Возбудив самого себя своими прожектами, Кирилл восклицал: «А теперь – работать, работать! Время не ждет!» – выпроваживал своих сотрудников и сам хватался за конкретные дела, вникал в мелочи и всех тормошил.
Период активности заканчивался очередным вызовом Кирилла к руководству банка. Сверху Кирилл приходил убитым. Его воздушные замки рушились при столкновении с грубой действительностью. Руководство, не отличавшее дебета от кредита и не способное обойтись без мата в разговоре, сообщало Кириллу свое видение проблем. Указания, которые получал Кирилл, не отличались разнообразием: обычно ему велели списать, по неизвестным причинам, долги какой-нибудь фирме, «отмыть» крупные суммы наличности или принять в свой штат финансистом-консультантом очередную уголовную рожу.
После визитов «наверх» Кирилл впадал в апатию, пускал дела на самотек и сидел у себя в кабинете, не глядя подписывая бумаги, которые ему приносили.
Нина стала для него «жилеткой», в которую он мог поплакаться. Сначала Нина беспокоилась, уж не имеет ли Кирилл на нее виды как мужчина. Такого рода интерес начальника мог перечеркнуть ее планы. К счастью, скоро выяснилось, что для беспокойства нет причин, – Кирилл был женат и обожал свою жену. У него на столе стояла ее фотография в рамочке. Жена была худая, угловатая, с хищным выражением лица – на взгляд Нины, малопривлекательная особа, но, хвала небесам, сам Кирилл был иного мнения.
Кроме них с Кириллом, единственным профессионалом-финансистом в отделе был Игнатий Савельевич, мужчина пенсионного возраста. Когда-то, в прежнее время, он сам заведовал отделом в одном из центральных государственных банков. Он знал все на свете – и по профессии, и вне ее. Как-то за чаем он рассказал Нине, что один из нынешних вице-премьеров федерального правительства некогда служил под его началом. «Нина, вы знаете, что такое дислексия? Это паталогическая неспособность складывать из букв слова. То есть, попросту, человек не может читать. Так вот, у него дислексия в тяжелой форме. Вы спросите, как мог работать в банке человек, не умеющий читать? А я спрошу: как он сейчас работает вице-премьером?»
Игнатий Савельевич посмеивался: «Да что дислексия! Это ерунда. Я знаю вещи похлеще – кто из правительства что приватизировал, и на какие зарубежные счета переводились миллиарды. Не всё, конечно, знаю, но многое. Если бы я хотел красиво умереть, мне достаточно было бы одну сотую из этого выдать в прессу. Но я хочу еще пожить, поэтому ничего не выдам».
Нина спрашивала: «Игнатий Савельевич, а почему вы ничего не приватизировали? Почему у них миллиарды, а вам, уже на пенсии, приходится работать?» «Потому что я дурак», – отвечал Игнатий Савельевич. «Нет, – возражала Нина. – Вы не дурак, а честный, порядочный человек». «Это то же самое», – смеялся старый финансист.
До прихода Нины Игнатий Савельевич был в отделе главной силой во всем, что требовало приложения знаний и интеллекта. Когда появилась Нина, он, с первых слов оценив ее возможности, стал, не стесняясь, спихивать на нее работу. Но и в долгу не оставался – в качестве платы учил Нину многим тонкостям и хитростям профессии.
От Игнатия Савельевича к Нине попало досье отцовской компании. Теперь она в банке курировала этого заемщика и ежеквартально получала от него отчет об операциях. Судя по отчетам, дела в компании шли в целом благополучно.
Проработав в отделе с полгода, Нина уже стала неофициально его ведущим сотрудником. Теперь со всеми сложными вопросами обращались к ней. Игнатий Савельевич не ревновал к ее успехам, а Кирилл был счастлив, что у него есть такой кадр. Положение самой Нины в этом «гадючнике», как назвал его покойный Миша Пермяк, было, как ни странно, вполне сносным – ее устраивала и работа, и нелепая, путаная обстановка в отделе, благодаря которой она получила большую самостоятельность.
Примерно раз в месяц Нина бывала у отца дома. Лидия Григорьевна радовалась ее приходам, готовила особый ужин. Эти вечера втроем проходили мирно, все старались быть любезными, не касаться больных тем. О своей работе отец не говорил, на вопросы отвечал: «Все нормально, нечего рассказывать». Нина, так и не сообщившая ему о переходе в банк, тоже не могла распространяться о своей работе и отделывалась такой же отговоркой: «Все нормально». Выходило, что обсуждали в основном кулинарные новинки Лидии Григорьевны и театральные постановки, которые они с отцом снова стали посещать.
О делах отца Нина больше узнавала от Лидии Григорьевны. Улучив момент, та сообщала Нине главное: в компании тихо, никакие бандиты больше не наведывались. Отец работает, пить перестал.
