Звероловец, утром видевший
Цвет долины украшением,
В вечеру придет пленяться им;
Он придет - и не найдет его!
Так-то некогда придет сюда
Оссиана песни слышавший!
Так-то некогда приближится
Звероловец к моему окну,
Чтоб еще услышать голос мой.
Но пришлец, стоя в безмолвии
Пред жилищем Оссиановым,
Не услышит звуков пения,
Не дождется при окне моем
Голоса ему знакомого;
В дверь войдет он растворенную
И, очами изумленными
Озирая сень безлюдную,
На стене полуразрушенной
Узрит арфу Оссианову,
Где вися, осиротелая,
Будет весть беседы тихие
Только с ветрами пустынными.
О герои, о сподвижники
Тех времен, когда рука моя
Раздробляла щит трелиственный!
Вы сокрылись, вы оставили
Одного меня, печального!
Ни меча извлечь не в силах я,
В битвах молнией сверкавшего;
Ни щита я не могу поднять,
И на нем напечатленные
Язвы битв, единоборств моих,
Я считаю осязанием.
Ах! мой голос, бывший некогда
Гласом грома поднебесного,
Ныне тих, как ветер вечера,
Шепчущий с листами топола.
Все сокрылось, все оставило
Оссиана престарелого,
Одинокого, ослепшего!
Но недолго я остануся
Бесполезным Сельмы бременем;
Нет, недолго буду в мире я
Без друзей и в одиночестве!
Вижу, вижу я то облако,
В коем тень моя сокроется;
Те туманы вижу тонкие,
Из которых мне составится
Одеяние прозрачное.
О Мальвина, ты ль приближилась?
Узнаю тебя по шествию,
Как пустынной лани, тихому,
По дыханью кротких уст твоих,
Как цветов, благоуханному.
О Мальвина, дай ты арфу мне;
Чувства сердца я хочу излить,
Я хочу, да песнь унылая
Моему предыдет шествию
В сень отцов моих воздушную.
Внемля песнь мою последнюю,
Тени их взыграют радостью
В светлых облачных обителях;
Спустятся они от воздуха,
Сонмом склонятся на облаки,
На края их разноцветные,
И прострут ко мне десницы их,
Чтоб принять меня к отцам моим!
О! подай, Мальвина, арфу мне,
Чувства сердца я хочу излить.
Ночь холодная спускается
На крылах с тенями черными;
Волны озера качаются,
Хлещет пена в брег утесистый;
Мхом покрытый, дуб возвышенный
Над источником склоняется;
Ветер стонет меж листов его
И, срывая, с шумом сыплет их
На мою седую голову!
Скоро, скоро, как листы его
Пожелтели и рассыпались,
Так и я увяну, скроюся!
Скоро в Сельме и следов моих
Не увидят земнородные;
Ветр, свистящий в волосах моих,
Не разбудит ото сна меня,
Не разбудит от глубокого!
Но почто сие уныние?
Для чего печали облако
Осеняет душу бардову?
Где герои преждебывшие?
Рино, младостью блистающий?
Где Оскар мой - честь бестрепетных?
И герой Морвена грозного,
Где Фингал, меча которого
Трепетал ты, царь вселенныя?
И Фингал, от взора коего
Вы, стран дальних рати сильные
Рассыпалися, как призраки!
Пал и он, сраженный смертию!
Тесный гроб сокрыл великого!
И в чертогах праотцев его
Позабыт и след могучего!
И в чертогах праотцев его
Ветр свистит в окно разбитое;
Пред широкими вратами их
Водворилось запустение;
Под высокими их сводами,
Арф бряцанием гремевшими,
Воцарилося безмолвие!
Тишина их возмущается
Завываньем зверя дикого,
Жителя их стен разрушенных.
Так, в чертогах праотеческих
Позабыт и след великого!
И мои следы забудутся?
Нет, пока светила ясные
Будут блеском их и жизнию
Озарять холмы морвенские,
Голос песней Оссиановых
Будет жить над прахом тления,
И над холмами пустынными,
Над развалинами сельмскими,
Пред лицом луны задумчивой,
Разливался гармонией,
Призовет потомка позднего
К сладостным воспоминаниям.
1804
Н. Ф. Грамматин
КОНЛАТ И КЮТОНА
Глас ли был то иль мечтание?
Иногда воспоминание
О протекшей, красной младости,
Как светило заходящее,
Озаряет мрак души моей,
Звероловцев раздается крик,
И я в мыслях копнем ражу.
Некий голос мне провещился;
Кто ты? кто ты, сын полуночи?
Все почило сном вокруг меня,
Не почил один дубравный ветр,
Или ветром потрясаемый,
Прозвучал Фингала ржавый щит,
На стене висит чертогов он,
И руками часто дряхлыми
Осязает Оссиан его.
Нет, знакомый сердцу сладостный
Голос друга мне послышался;
Он давно не посещал меня.
Побудило что, Конлат, тебя
Принестись ко мне на облаке?
Старца други не с тобою ли?
Где Оскар, любимый славы сын?
Часто близ тебя он ратовал.
Тень Конлата
Спит глас Коны звучный, сладостный,
Спит в чертогах Оссиан своих,
А друзья его во гробе спят;
Славы луч не озаряет их.
Вкруг Итоны океан шумит,
А безмолвны камни гробные,
Их могилы покрывающи;
Не промолвят, не рекут они,
Вопрошающу их страннику,
Любопытному и дальнему,
Кто под ними спит в сырой земле,
Чей в забвеньи истлевает прах.
Оссиан
О! когда б узреть мог я тебя,
Восседящего на облаке;
Ты подобен ли воздушному
Чуть мерцающему пламени
Иль туману Лана вредного?
Из чего твоя воздушная
Соткана одежда легкая?
И какое копие твое?
Но как тень исчез сын Морния,
Ветр унес его от слов моих.
Где ты, арфа, друг души моей?
Да услышу звуки струн твоих!
Воссияй, светильник памяти!
Воссияй и остров пагубный
Озари лучами яркими,
Да увижу я друзей моих!
Так я зрю вас, незабвенные!
Зрю Итону, исходящую
Из лазоревых, глубоких волн,
Зрю пещеру Тоны мрачную,
Мхом обросшие скалы ее,
С них нависши сосны древние;
Внемлю шум глухой источника,
Зрю Тоскара с копнем в руке,
Близ его Феркут, героя друг,
И Кютона, горько плачуща;
Шум ли волн морских мне слышится
Или то они беседуют?
Тоскар
Бурна ночь была и пасмурна.
Ветры, яростно ревущие,
Исторгали дубы с корнями.
Страшно море волновалося,
И утесы белой пеною
Волн кипящих окроплялися.
Небо рдело молний пламенем,
Некий призрак на брегу стоял
