Жрец не ответил. Он все думал о словах убитого. Выходит, в капище ему возвращаться нельзя, его там мигом задушат и рог отберут. Как скоро до Буреглава дойдет весть о смерти посланного жреца? Отправит ли за Веягором следующего и будет ли тот искушеннее первого? Одному до Киева не добраться, не наемники Буреглавские, так лихие разбойники врасплох застанут. А с гриднем как-то поспокойнее, он все-таки при мече да с опытом.

– Куда идете-то? – спросил Веягор, искоса глядя на монаха.

Тот посматривал на жреца недоверчиво, видно, и прежде их племя не жаловал, а после убийства совсем разочаровался.

– Да и сами толком не знаем, – раздраженно ответил гридь. – Избранного ищем.

– Какого еще избранного?

– Из Боянова пророчества. Не слыхал? Сказано: идет на Русь зло неотвратимое, великий князь киевский Мстислав на сечу под свои знамена зовет.

– И как же избранного найти? – заинтересовался Веягор.

– Покажи ему, – кивнул гридь монаху.

Тот немедля достал из-за пазухи кошель, ослабил тесемки и выложил на стол серебряный кругляш с чеканным соколом Рюрика.

– Испробовать хочешь? – спросил гридь, заметив, как вспыхнули у Веягора глаза.

Пока жрец размышлял, а лучина догорала, вдруг показался с полатей мальчуган, купеческий старший сын, годков тринадцати на вид. Взгляд решительный, кулаки сжаты, подошел к столу и вытянул вперед руку.

– Я хочу.

Купец зыркнул на него исподлобья.

– Тебя никто не спрашивал, – рыкнул он на сына, но тот не дрогнул.

Веягор заметил синяки на голых ногах мальчишки, словно палкой отходили. На отца он не смотрел, но губы побелели: знал, что обратной дороги нет, и всё на кон поставил.

– Ну попробуй, малец.

Монах положил амулет на раскрытую ладонь мальчишки. Ничего: ни раската грома, ни удара молнии, ни дуновения ветра. Мальчишка зажмурился, надеясь на чудо, но чуда не случилось. В сердцах он бросил амулет на стол, а тот встал на ребро и покатился к Веягору. Тот только и успел его поймать, чтоб на пол не свалился.

Полыхнуло зарево, ослепив всех в избе. Монах прикрыл глаза рукой, гридь так и сидел, таращась на жреца.

– Вот те на, – ухмыльнулся он. – Выходит, и искать никого не надо.

Веягор сжал амулет двумя пальцами, рассмотрел внимательнее. Вспышка белого света погасла, серебро нагрелось и подрагивало.

– Одна тебе теперь дорога – в Киев, – сказал гридь. – Даст бог, защитишь землю Русскую…

«И Владыкой стану вместо проклятого татя Буреглава», – про себя добавил Веягор.

– Амулет непростой, – проронил монах. – Об опасности предупредит, магию почует и нечисть прогонит, если та на тебя полезет. На грудь повесь – будет тебе оберегом в пути.

Он выудил из рясы тонкой ковки серебряную цепь и протянул жрецу. Веягор приладил амулет, спрятал под рубахой.

– Вы ведь обратно в Киев возвращаетесь? – спросил он гридня. – Вместе пойдем.

– Мы свое дело сделали, – возразил гридь. – Я тут задержусь, товарищ мой в дружине у местного посадника служит, давно не видались.

У монаха Веягор и спрашивать не стал – какой от него толк?

Пока стелили на пол набитую соломой рогожу для глашатаев, Веягор вышел на крыльцо обдумать свое положение. В избе шумели, возились, устраивались. Кто-то последовал за Веягором в сени и вскоре встал рядом, маленького роста и с растрепанными вихрами.

– Возьмите меня с собой, – попросил старший купеческий сын. – Мне тут жизни никакой нет. Научите молиться, а я любое указание выполню.

Веягор посмотрел на него жалостливо. Поздно ему начинать обучение, сам жрец читать учился по молитвеннику и первую требу принес годков в пять от роду.

– Нет, – ответил он. – Дорога трудная, опасная. Не возьму, еще сгинешь, а мне отвечать.

Мальчик понурил голову, вновь сжал кулаки, но спрятал их за спину. Жаль его. Веягор прежде об учениках и не думал – сам учился не переставая. Но, как знать, может, и выйдет из мальчишки толк? Да и поклажу нести сможет, если понадобится.

– Ладно, – передумал Веягор. – Только отцу сам объяснишь. Как зовут тебя?

– Гаврила, – обрадовался мальчик.

– Иди спать, Гаврила. Завтра день длинный будет.

Мальчик ушел, а Веягор все вглядывался в темноту. Откуда ни возьмись вынырнул сыч в пестром оперении и уселся на перила перед жрецом. К лапе его красной лентой была привязана скрученная береста. Веягор освободил птичью ногу, развернул послание. Написано было коротко: «Не возвращайся – убьют», и знак его доброго товарища.

Вот, значит, как. Знал Буреглав, что кто-то из старых друзей да предостережет Веягора. Не стал ждать, отправил наемника – и наверняка не последнего.

Жрец тронул рог на груди, под ним теплился амулет. Что ж, прав, выходит, гридь. Одна ему теперь дорога – в Киев.

Следующим днем Веягор с Гаврилой отправились на причал. Пришлось, правда, почти все уплаченные купцом деньги ему же и вернуть: за недельный запас солонины и хлеба на двоих с мальчонкой. Купец, узнав, что старшего сына жрец взял в услужение, насупился, но дал ему серебряную фибулу и нож с резной рукоятью со словами:

– Раз великокняжескому избраннику мой отрок нужен, я спорить не стану, но ты уж передай его милости, откуда мальчик с тобой прибыл. А коли попадет он на княжеское услужение, отца пусть не забывает и денег присылает почаще.

Гаврила глянул на него исподлобья, но промолчал. Только ухмыльнулся хитро, и стало ясно, что ни гроша он отцу не вышлет.

Детинец стоял на холме в отдалении от берега, так что сперва шли через посад, где Гаврилу то и дело окликали местные старухи и благословляли в добрый путь, словно все уже знали про киевского избранника. Веягор же по дороге прихватил у одной бабы задушенного куренка и сошел в сторону с мощенной досками дороги, ведущей под уклон к пристани.

– Зачем нам птица? – спросил малец.

– Не она, а кровь ее. Увидишь, пойдем.

По сырой траве добрались до лесной опушки. Гаврила спустил с плеч тяжелую холщовую котомку, на спине у него темнело пятно пота.

– Садись. – Веягор опустился на колени, снял с шеи рог и положил перед собой. – Повторяй слово в слово.

Сперва жрец негромко читал молитву, раскачиваясь с закрытыми глазами. В ушах зазвенело от комариного писка, словно облако гнуса вырвалось из леса. Гаврила, сжав кулаки, старался поспевать за словами жреца, но то и дело сбивался. Затем Веягор достал куренка, отсек ножом ему голову и окропил рог. Поднялся ветер, и словно шепот понесся над лесом и посадом.

– Настроение у него доброе, – шепнул Веягор мальчонке. – Попросить можно.

Он выудил стрелу из тула и положил рядом с рогом. В ушах раздался хохот, голова закружилась, и Веягор ножом рассек себе ладонь. Алая кровь смешалась с куриной, ветер толкнул в грудь так, что Гаврила с непривычки опрокинулся навзничь, а Веягор удержался. Холодный пот тек у него по груди, но голоса в голове смолкли и ветер стих.

– Это… – прошептал Гаврила. – …ОН?

Веягор усмехнулся. Да, впечатляет, хоть малец и десятой доли сказанного не услышал, если вообще что-то донеслось до его ушей. Но не почувствовать Стрибога он не мог.

– А что со стрелой? – спросил Гаврила, опомнившись.

– Заговоренная она, – ответил Веягор. – Я кровь свою пролил, теперь она мне одному послушна. И если нацелюсь в сердце, то попадет точно, хоть попробует враг увернуться, хоть кольчуга на нем будет.

– А почему только одну заговорили?

Веягор указал ему на котомку, а сам повесил окропленный рог на шею и сунул стрелу с кровавым оперением в колчан на поясе.

– Любому прошению своя цена, – объяснил жрец, пока возвращались к дороге. – Стрибог ведь из дыхания Рода вышел, вот и требует дыхание жреца в уплату за помощь. И чем больше просишь, тем дороже платишь. Чтоб колчан заговорить, пожалуй, с жизнью расстаться придется или кого другого заставить на твоей крови заговор сделать, тогда ему и помирать.

Веягору вспомнились стрелы убитого буреглавского посланника. Сколько их, заговоренных, было? И уж точно не новый Владыка над ними колдовал – пустил кого-то из подданных в расход, а второго снабдил теми стрелами и отправил на убийство. И скольких еще пустит, пока не доберется до соперника?..