© Авторы, текст, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Дизайн и рисунки на обложке: Светлана Сапега

Мстислав, великий князь киевский по праву меча и родства, прищурясь глядел на клубящуюся Тьму.

– Держится Кромка? – спросил он не поворачивая головы.

– Держится. До времени.

Его спутник, широкий в плечах, но худой, будто высушенный, воином не был. В обычном понимании. Но страшились его более, чем самого грозного богатыря.

Имя его было – Черномор. Черная Смерть. Смерть многих. Неотвратимая и страшная.

Назвали его так печенеги. И – прилипло. И стало гордостью.

Как говаривал Олег Вещий, сначала наставник, а потом друг Черномора: «Мы, стражи, добро для Руси. И нам должно быть страшней тех, кто зло. Иначе как победить?»

Он был мудр, Олег Вещий. И жил в те времена, когда Тот, Который Есть Любовь, еще не пришел на Русь.

Иногда Черномору думалось: лучше бы и не приходил. Чтобы никто не усомнился: есть только один путь – большей силы и большего страха.

– Митрополит Михаил сказал: «Христос спасет», – без особой уверенности проговорил великий князь.

Черномор промолчал. Но Мстислав его и без слов понял.

Не Христос помог Мстиславу, когда тот умирал от волшбы брата. Брата, которого он пощадил там, на поле близ Листвена.

Черномор спас. Обратил проклятие на проклявшего – и перешла мучительная смерть с одного брата на другого.

Но правы и христиане, когда говорят: зло порождает еще большее зло. Сгинул во тьме Ярослав Хромец. И, захлебываясь кровавой рвотой, умирая той смертью, что была уготована Мстиславу, успел-таки ненасытный братоубийца выхаркать последнюю волю: «Я вернусь!»

И вот он возвращается.

Спасет ли Тот, Кто сказал: «Каждому воздастся по вере его»?

Но крепка ли вера в Него на Руси?

Черномор знал ответ. Была б крепка – не истончилась бы Кромка меж Явью и Навью и не полезли бы мертвые в мир живых.

К счастью для мира, не одной лишь людской верой жива Русь, но – кровью верных.

К счастью для Руси, но не для них.

– Кровь отворяет врата, кровь их и закроет, – сказал Черномор Мстиславу три месяца назад, глядя на закатное небо с дозорной башни киевского детинца. – Кровь богатырей. Призови их, чтоб были они с нами, когда настанет срок.

– А когда он настанет? – спросил тогда Мстислав.

– По Боянову стиху, беда придет после Купалина дня, – ответил Черномор.

– Скоро совсем, – проговорил великий князь Мстислав Владимирович, прозванный Храбрым, и поежился, будто стало вдруг холодно под собольим плащом.

– Скоро, – согласился Черномор. – Еженощно вижу его во сне.

– Брата моего? – спросил Мстислав.

– Нагльфар. Корабль мертвецов. Брат твой – тоже на его палубе. Вместе со своими нурманами.

– Мы убили их однажды! – жестко произнес Мстислав. – Убьем еще раз, если понадобится!

– Так и будет, – не стал спорить Черномор. – А пока вели гриди своей капищ более не жечь и жрецов старобожьих не бить. И другим не давать. К худу это.

– Я их и не бил никогда, – покачал головой Мстислав. – То отец мой и брат мой…

Он вспомнил брата своего Ярослава, его строгое лицо, дивно спокойное, когда Ярослав сказал ему там, на поле близ Листвена:

«Моя жизнь – в твоей власти, брат. И я ее принимаю».

– Я не пролил крови брата, – сказал Мстислав. – Я его простил. И смерть братьев наших ему простил.

– А другие – нет. Отец твой стол взял братоубийством! – по-вороньи хрипло каркнул Черномор. – Навлек проклятие на землю нашу и род свой. Вину его христианский бог на себя принял. Но что в том зачатому в ненависти? Не мог стать преданным сыном тот, кто зачат силком в ночь великой крови. По обычаю Ярослав был в своем праве: мстить за деда, за дядьев, за мать…

– Христос говорит иное, – вздохнул Мстислав.

– Ты веришь? – спросил Черномор.

– Не мне о вере судить, – качнул головой Мстислав. – Мне о людях заботиться. Я – великий князь, но в час беды все ли за мной пойдут? Север помнит Ярослава. Их кровь на клинках моей дружины. Север против юга, христиане против язычников… Нам и умертвий не надо, чтобы кровь лить в усобицах.

– С христианами я договорился, – сурово произнес Черномор.

– Ты? – Мстислав удивился.

Кем только не полагали Черномора: ведуном, колдуном, жрецом вышних… Иные даже – стражем Калинова Моста. Но уж христианином его точно никто не считал.

– Митрополит Киевский Михаил в вере своей тверд. Но не слеп. Проникся. Наложил на богатырские знаки печать Веры.

– Христианской Веры? – уточнил Мстислав.

Черномор кивнул, но уточнил:

– Не обязательно быть христианином, чтобы принять знак. Главное – свобода от Тьмы. А мое плетение сотворит остальное: опознает истинного богатыря, веры родной и земли хранителя, достойного принять и силу, и бремя ее.

– И сколько их, знаков этих?

– Тридцать три. Более не требуется. А от тебя требуется: раздать их верным людям и отправить тех путями Бояновыми.

Мстислав поглядел на спутника, потом – на Тьму, и снова – на Черномора.

– Путями Бояновыми?

– Пророчество, – напомнил тот.

И вдруг заговорил нараспев, будто гусляр:

– Первым из призванных будет он, владыка клинков из закатного края, слуга престола каменного. И страшной станет служба его, и будет она точно замковый камень, выпавший из гнезда.

Проговорил, вздохнул, потер лоб:

– То первый будет, княже. А у второй даже имя названо: Залог. Еще сказано: глаза ее – как солнце в разрыве туч. Влага ее – дар непрошеный, знак ее – птах без имени, ибо неждан приход ее и нет ее в кругу призванных.

– Залог, значит? А у первого даже имя неизвестно. – Великий князь поглядел на чародея. Снизу вверх поглядел, хотя сам роста был немаленького. – И как их сыскать по таким стихам?

– Этих двух искать не надо. Сами найдутся. А где искать третьего – я знаю. Да ты и сам догадаешься. – И опять нараспев: – Сильный духом, верный роду двух рек, двух путей и двух солнц, встанет один против всех, но не падет на него тень крыльев сокола.

– Ты прав, – согласился Мстислав. – Знаю я, о ком речь. И где его искать – знаю. Но захочет ли он сам… отыскаться?

– Найдется, – уверил Черномор. – Ты, главное, воев подбери правильных. Вон Сувору поручи. Он – дотошный. Пусть проследит, чтоб слова правильные наизусть вызубрили. И чтоб с каждым отрядом непременно двое слуг божьих: старой веры и новой. Мы уж с владыкой Михаилом постараемся таких выбрать, чтоб силу имели и меж собой не передрались.

– Три десятка и еще три. Столько по Бояновому стиху. А скольких примут стоячие камни?

– Много званых, да мало избранных… – пробормотал Мстислав, глядя на черные с прожелтью клубы, накрывшие степь, и вновь поежился. – Думаешь, Сувор? Он для войны хорош. А тут ведь не только воины. Жрецы нужны, монахи. Да так подобрать, чтоб в дороге не передрались.

– Это война и есть. Сувор справится! – отрезал Черномор. – Пришло время богатырей. Их время.

– Их или наше? – спросил Мстислав, не сводя глаз с Тьмы.

– Их, – тихо, почти шепотом, произнес Черномор. – Наше на исходе. – И добавил уже совсем беззвучно: – Здесь – на исходе.

На крыльцо вышли трое. Немолодой уже, толстоусый гридень, с золотой гривной великого князя киевского на груди, черный, как ворона, длинный и тощий монах и плечистый, с распущенной по плечам гривой жрец-волох[2], с посоха которого щерилась по-доброму собачья голова с ушами-крыльями.