В былые времена можно было выставить пустую витрину, даже не удосужившись наполнить ее товаром. У Аль Капоне была такая витрина прямо здесь, в Чикаго. На его визитной карточке было написано «Торговец подержанной мебелью». Теперь судебная бухгалтерия стала куда более изощренной, и для прикрытия нужен настоящий процветающий бизнес.

Конечная цель этого мероприятия – положить грязные деньги в банк. Это приходится делать медленно и скрупулезно, ежедневно примешивая к «чистым» взносам нелегальную прибыль. И хорошо бы незаконные средства составляли всего десять-пятнадцать процентов основного дохода.

Нужно быть аккуратнее, потому что банки – гребаные крысы. Если они заметят, что твоя скромная пиццерия внезапно приносит миллионы долларов, или увидят, что прибыль намного превышает сумму в чеках, которые ты выписываешь дистрибьюторам, они донесут на тебя в налоговую службу.

Но как только деньги в системе, отправлять их можно куда угодно. Офшорные налоговые убежища, крупная недвижимость, брокерские счета…

Все мои активы вместе взятые исчисляются восьмизначными цифрами. Но, глядя на меня, этого не скажешь. Я веду себя сдержанно и велю своим людям делать то же. Стоит разлениться, стать неосмотрительным и начать сорить деньгами, как тут же привлечешь к себе ненужное внимание.

Теперь чикагским «Братерством» управляем я и мой брат Йонас. Мы названые братья, не кровные. Нас обоих усыновил Тимон Заяц. Я работал на Тимона десять лет. Он учил меня, тренировал, направлял.

Мой биологический отец умер в Варшаве. Я не знаю, где его могила. И мне плевать. Я больше не ступлю на польскую землю. Я вообще стараюсь об этом не думать.

Тимон привез меня сюда, в Америку. Он рассказал мне, как построить империю богаче, чем вся наша родина. Я поверил ему. Его мечты стали моими. Он дал мне смысл жизни.

Какое-то время мы процветали. Мы начали захватывать этот город, квартал за кварталом.

Но мы не единственные гангстеры в Чикаго.

Мы ввязались в конфликты с колумбийцами, русскими, итальянцами и ирландцами.

Колумбийцев мы сокрушили, захватив их конвейер по производству наркотиков. Вот когда деньги действительно потекли, обеспечивая другие наши операции.

Затем Министерство юстиции оказало нам услугу, расправившись с торговлей оружием, которой руководила русская «Братва».

Это развязало нам руки, позволив выступить против итальянцев, особенно семьи Галло. Но Энзо Галло оказался не так немощен, как мы ожидали, и не растерял хватки. Его сыновья уложили троих наших людей в землю, на которой возвели фундамент для своей башни на Оук-стрит.

Прежде чем мы успели ответить, Галло вступили в неожиданный союз с Гриффинами, ирландскими мафиози, королями криминального Чикаго. Энзо выдал свою единственную дочь за Кэллама, единственного сына Гриффинов.

Это было как гром среди ясного неба. Словно союз между Израилем и Палестиной или кошками и собаками.

Тогда-то, похоже, Тимон и совершил ошибку. Ошибаться ему было не свойственно. Но в тот момент он повел себя необдуманно.

Когда Аида Галло и Кэллам Гриффин пришли в один из наших клубов разнюхивать информацию, мы накачали их снотворным и отвезли в старую скотобойню на западе города.

Это был импульсивный, не спланированный поступок, совершенный по приказу Тимона. И все-таки я виню себя за то, что случилось.

Я стоял, направив на них винтовку. Я должен был без колебаний пристрелить их обоих там и тогда.

Вместо этого они сбежали по сливной трубе.

Это была унизительная ошибка. Я опустился перед Тимоном на колени, ожидая заслуженного наказания. За десять лет я еще ни разу не подводил его так сильно.

Заяц приказал остальным покинуть помещение.

Я закрыл глаза, думая о мачете, которое он опустит на мою шею. Такова справедливость в нашем мире.

Вместе этого я почувствовал на плечах тяжесть его ладоней. Но в этом жесте не было злости.

Я посмотрел ему в лицо.

Сколько я знал Тимона, я никогда не видел его колеблющимся или слабым. Но внезапно его лицо показалось мне усталым. Ему было всего пятьдесят восемь лет, но Мясник прожил дюжину жизней, полных крови, тяжкого труда и борьбы.

– Миколай, – сказал он. – Ты мой сын и наследник. Я знаю, что ты никогда не подведешь меня снова.

Я уже давно утратил способность чувствовать что-либо похожее на любовь. Но во мне разгорелся огонь преданности, нечто, гораздо более сильное, чем любовь. Тимон уже дважды пощадил мою жизнь. Ему никогда не придется делать это в третий раз.

Я словно почувствовал прилив новых сил. Был готов встать плечом к плечу с моим отцом и сокрушить итальянцев и ирландцев. Раз и навсегда прибрать к рукам власть в этом городе.

Вместо этого неделю спустя Данте Галло убил Тимона. Застрелил его, оставив истекать кровью в придорожной канаве.

Мне еще только предстоит отомстить, и мне стыдно за каждый проходящий втуне день.

Но нужно учитывать два фактора.

Во-первых, мои люди. Гриффины и Галло вместе представляют внушительную мощь. Их поддерживают десятки ирландских и итальянских семей. Атаковать их напрямую опасно и бессмысленно. Во всяком случае, пока.

Во-вторых, я хочу заставить их страдать. Я мог бы убить Кэллама или Данте, но что с того? Я хочу сокрушить всю империю. Хочу разделить две семьи. И затем уничтожить их по одному.

Чтобы сделать это, мне нужно найти их слабое место. Их уязвимость.

Так что я наблюдаю и выжидаю. Позволяю им думать, что «Братерство» пало, что они отрубили голову змея, убив Тимона.

Тем временем я управляю своим бизнесом. Слежу за своей территорией. И приумножаю с каждым днем деньги и власть.

Раздается стук в дверь. Это Йонас. Он входит, не дожидаясь приглашения, с ящиком польской водки «Жубровка» в руках и вытаскивает одну из бутылок, демонстрируя мне ярко-зеленую этикетку и одинокую травинку зубровки, плавающую в бледно-янтарном напитке.

– Как раз вовремя, – радостно скалится он. – Наши запасы вот-вот закончатся.

У Йонаса мощное телосложение, накачанные мускулы и густые черные волосы, которые он зачесывает назад. Его глаза настолько темные, что сложно отличить зрачок от радужной оболочки, а брови представляют собой прямые линии, поднимающиеся по внешним краям, как у Спока[8]. Впрочем, на этом его сходство с вулканцем заканчивается. Йонас нелогичен и импульсивен – он скор на скандал и на веселье. Мой брат не продумывает свои действия до конца. Вот почему главный я, а не он.

Так хотел бы Тимон. Впрочем, это и не важно – моего приемного отца не стало, и я больше не собираюсь быть вторым.

– Какая общая выручка за алкоголь на этой неделе? – спрашиваю я Йонаса.

– Пятьдесят семь тысяч, – гордо отвечает он.

Это на двенадцать процентов больше, чем на прошлой неделе.

– Хорошо, – киваю я.

– Впрочем, кое-что меня смущает, – хмурится Йонас.

– Погоди, – отвечаю я.

Я хлопаю по плечу девушку, которая все это время сидела у меня между ног и сосала член. Ее зовут Петра. Это одна из наших барменш – одна из лучших, вообще-то. Языком она управляется не хуже, чем руками. Неплохое дополнение к утомительному процессу сведения баланса. Но обычно я не кончаю. Как бы усердно Петра ни работала, мой член жив лишь наполовину, как и все остальное во мне.

– Можешь идти, – говорю я ей.

Петра встает из-за стола, отряхивая колени своих узких черных брюк. Сверху на ней топ в виде корсета, наполовину расшнурованного, чтобы демонстрировать щедрое декольте. Помада размазана вокруг рта.

Йонас ухмыляется, понимая, что все это время мы были в комнате не одни. Он оценивающе оглядывает бюст Петры, а затем ее зад, когда девушка выходит из кабинета. Впрочем, не то чтобы он видел их в первый раз.

– Как она? – спрашивает брат. – Мне пока не выпадала честь.

– Нормально, – бросаю я. – О чем ты хотел рассказать?

Йонас снова становится серьезным, возвращаясь к делу.

– Думаю, кто-то из барменов нас обкрадывает.