– Нет! – выкрикивает Несса.

Боже, это было слишком просто. Никакого веселья.

– Вот какие будут правила, – говорю я ей. – Если ты попытаешься сбежать, я накажу тебя. Если попытаешься что-то с собой сделать, я накажу тебя. Если будешь перечить моим приказам… ну, ты уловила. А теперь прекрати скулить и иди в свою комнату.

Несса выглядит так, словно ее вот-вот стошнит.

Она боролась, когда думала, что на кону стоит только ее жизнь. Но после того, как я назвал ее брата и невестку, на принцессу обрушилась реальность. И вся бравада мигом с нее слетела.

Мне даже немного жаль, что я втянул девушку в эту маленькую игру. Вряд ли она будет сильно сопротивляться.

Разумеется, стоит мне сделать шаг назад и дать ей пройти, как Несса безропотно убегает в направлении своей комнаты. Даже не оставляя за собой последнее слово в жалкой попытке постоять за себя.

Я достаю свой телефон, чтобы получить доступ к камерам, установленным в каждом углу этого дома.

Я смотрю, как она поднимается по лестнице и затем бежит по длинному коридору в гостевую спальню в конце восточного крыла. Она закрывает дверь и бросается на древнюю кровать, рыдая в подушку.

Я снова сажусь на скамью и наблюдаю за тем, как Несса Гриффин плачет. Это продолжается примерно час, а затем она, наконец, снова засыпает.

Я не чувствую ни вины, ни удовольствия, глядя на нее.

Я не чувствую вообще ничего.

Следующие четыре дня я провожу взаперти в этой комнате.

И хоть поначалу она казалась огромной, вскоре спальня начинает давить на меня со всех сторон.

Дверь открывается, только когда домработница приносит мне еду трижды в день. Это девушка лет тридцати, с темными волосами, миндалевидными глазами и губами бантиком. На ней старомодная форма горничной с толстыми темными колготками, длинной юбкой и фартуком. Она вежливо кивает, когда ставит очередной поднос и уносит предыдущий.

Я пытаюсь разговорить девушку, но, похоже, та не знает английского. Или ей велели не отвечать мне. Пару раз я ловлю на себе ее сочувствующий взгляд, особенно теперь, когда становлюсь все более растрепанной и раздраженной, но я не тешу себя иллюзиями, что она станет мне помогать. С чего бы рисковать работой ради незнакомки?

Я провожу много времени, глядя на улицу из высоких зарешеченных арочных окон. Они не открываются, но, даже если бы могли, подо мною еще три этажа.

Окна вставлены в каменные стены толщиной более фута[16]. Я словно заперта в башне замка.

По крайней мере, у меня своя ванная, так что я могу справлять нужду, принимать душ и чистить зубы.

Когда я впервые зашла туда и увидела, как рядом с раковиной выстроились в ряд зубная щетка, зубная нить, щетка для волос и расческа – все совершенно новое и нетронутое, – меня бросило в дрожь. Мое похищение долго и тщательно планировалось. Можно только догадываться, какие еще безумные сценарии вынашивает в своей голове мой тюремщик.

Я до сих пор даже не знаю его имени. Я была в таком ужасе во время нашей встречи, что даже не догадалась спросить.

Про себя я зову его Чудовище. Он не человек, он зверь, монстр – бешеный пес, который потерял своего хозяина и теперь пытается укусить всякого, до кого дотянется.

Я не притрагиваюсь к еде на подносе.

Поначалу желудок сводило от стресса, и есть не хотелось.

На второй день это стало формой протеста.

Я не собираюсь подыгрывать Чудовищу в его психопатической игре. Я не стану питомцем в запертой комнате. Если он думает, что может неделями или месяцами держать меня здесь, только чтобы убить в конце, лучше уж я умру сейчас от голода, лишь бы помешать его планам.

Впрочем, я продолжаю пить воду из-под крана – мне не хватит духу вынести пытку жаждой. Но я вполне способна долго обходиться без еды. Ограничение калорий и балет идут рука об руку. Я знаю, что такое голод, и привыкла его игнорировать.

От недостатка пищи я чаще устаю, но это ничего. Мне все равно нечем заняться в этой проклятой комнате. Книг здесь нет, и бумаги в письменном столе тоже. Все, что мне остается – это смотреть в окно.

У меня нет станка, но я все равно повторяю плие, тандю, дегаже, рон де жамб партер, фраппе, адажио и даже гран батман[17]. Я не рискую практиковать какие-то серьезные прыжки или комбинации в диагонали, потому что ковры на полу такие древние, что я боюсь споткнуться и растянуть лодыжку.

Остальное время я сижу на подоконнике, глядя на сад за стеной. Он весь зарос – похоже, Чудовище не тратит деньги на садовника. Но там цветут астры, львиный зев и перовския. Пурпурные цветы ярко выделяются на фоне красных листьев. Чем дольше я сижу взаперти, тем отчаяннее мне хочется оказаться там внизу, вдыхать запахи цветов и травы вместо того, чтобы прозябать в этой темной и пыльной комнате.

На четвертый день горничная пытается убедить меня поесть. Она показывает на поднос с томатным супом и бутербродом с беконом, говоря что-то по-польски.

Я качаю головой.

– Нет, спасибо, – говорю я. – Я не голодна.

Я хочу попросить ее принести мне книг, но мое упрямство не позволяет мне обращаться за чем-либо к моим мучителям. Вместо этого я стараюсь припоминать лучшие моменты из моих любимых произведений, особенно из тех, которыми я зачитывалась в детстве. Заросли за стеной напоминают мне о «Таинственном саде», и я думаю о Мэри Леннокс[18]. Она была всего лишь ребенком, но обладала железной волей. Эта девочка не прогнулась бы ради тарелки супа, как бы вкусно он ни пах. Она бы швырнула миску в стену.

На пятый день горничная не приносит мне ни завтрака, ни обеда. Вместо этого она входит в мою комнату во второй половине дня, держа в руках чехол с зеленым шелковым платьем. Девушка начинает наполнять горячей водой гигантскую старинную ванну на львиных лапах и жестами велит мне раздеться.

– Ни за что, – говорю я, скрещивая руки на груди.

Каждый раз, приняв душ, я надеваю одну и ту же грязную одежду, отказываясь переодеваться во что-либо из шкафа.

Горничная вздыхает и выходит из комнаты, возвращаясь через пару минут с темноволосым здоровяком.

Я сразу узнаю его. Это тот урод, что притворялся, будто хочет починить мою машину, а затем сделал мне укол. Я леденею при мысли о том, как он трогал меня своими большими мясистыми волосатыми руками, пока я была без сознания.

Мне не нравится, как громила расползается в улыбке при виде меня. Его зубы слишком квадратные и слишком белые. Он похож на куклу чревовещателя.

– Раздевайся, – приказывает мужчина.

– С чего бы? – спрашиваю я.

– Потому что босс так сказал, – рычит он.

Когда кто-то велит мне что-то делать, мне сразу хочется подчиниться. Именно так я привыкла поступать дома и в танцевальной студии. Я следую указаниям.

Но не здесь. Не с этими людьми.

– В отличие от тебя, я не держу ответа перед твоим боссом, – говорю я.

Горничная посылает мне предостерегающий взгляд. Судя по тому, какую дистанцию она держит между собой и темноволосым, можно предположить, что девушка от него не в восторге. Ей хочется предупредить меня не связываться с ним, дать понять, что учтивость – не его конек.

Я и сама догадываюсь об этом. Сколь бы неприятен ни был монстр, похитивший меня, он хотя бы производит впечатление неглупого человека. Темноволосый же с этими своими бровями и тяжелым насупленным взглядом выглядит как настоящий неандерталец. Глупые люди не умеют широко мыслить. Они всегда выбирают насилие.

– Вот какая штука, – говорит верзила, недовольно хмуря брови. – Клара здесь, чтобы помочь тебе принять ванну и одеться. Если ты не позволишь ей этого сделать, тогда я лично раздену тебя догола и собственноручно намылю. И я точно не буду столь деликатным, как Клара. Так что сейчас в твоих же интересах быть паинькой.