-- Проверяйте, коли вы ветерану войны уже не верите.

-- Так сколько должно быть денег в ящике? -- спросила Серафимова, приближаясь к секции.

-- Две тысячи, -- сказала Евдокия Григорьевна.

-- То есть как это две тысячи рублей? -- вмешался подошедший Братченко, достал из кармана четыре жеваных пятисотрублевых бумажки. -- Вот столько, что ли?

Евдокия Григорьевна вжала подбородок и посмотрела на Братченко как на идиота:

-- Вы, молодой человек, слышите звон, да не знаете, где он. Я же говорю, что рубли, то есть деньги, не русские.

Нонна Богдановна подошла к ящику и, ухватив пальцами за боковые стенки, выдвинула его. Ящик был пуст. Тогда она повернулась к Братченко и тихо проговорила:

-- Похоже, когда она нам звонила, преступник или преступница, -- она глазами показала на сумочку и туфельки, -- были еще здесь, первый ложный звонок от имени Евдокии Григорьевны произведен женщиной. -- Потом она обернулась и сказала торжественно: -- Ящик пустой.

Евдокия Григорьевна взвизгнула и зашептала, что это не она, что деньги были, пусть поищут.

-- Следов борьбы нет, -- компетентно заявил Братченко.

Евдокии Григорьевне приказано было дожидаться в гостиной и под страхом уголовного наказания не прикасаться ни к чему, кроме дивана. Вытащив из-под женщины чужую дамскую сумочку с позолоченным замком, Серафимова и Братченко пошли осматривать всю квартиру. Братченко, здоровяк, крепыш, проныра в хорошем смысле слова, второй год не мог адаптироваться в обществе этой демонической женщины. Стоило ему увидеть Серафимову, как он терялся, замолкал и боялся, все время боялся сморозить какую-нибудь глупость. Но, к сожалению, обычно так и получалось. Серафимова никогда не соглашалась с ним, не проникалась его вопросами, одергивала его и, как ему казалось, надменно давила своим интеллектом.

-- А может, эта бабуся сама все прибрала?.. -- шепотом спросил Братченко в коридоре.

-- Вряд ли. Зачем ей тогда свидетельствовать, что деньги час назад вообще были? Но вы проверьте потом ее квартиру по-тихому, пока старики здесь торчат. Поищите портфель в спальне и заодно проверьте книжный шкаф. Пиджак. Записные книжки. И кто-нибудь удосужится сегодня снимать?

Братченко чуть не прослезился от несправедливой претензии: Серафимова прекрасно знала, что фотоаппарат тридцатилетней давности "Зенит" списан на прошлой неделе из-за отсутствия у прокуратуры денег на пленку, то есть за ненадобностью.

Коридор завернул за угол. Братченко нащупал выключатель. Яркий свет озарил ухоженную холостяцкую кухню. Было понятно, что кто-то готовился отужинать, и ужин был рассчитан на двоих. Еще не разобранный пакет с продуктами лежал на угловом рабочем столике. Из другого вывалились разные там деликатесы: рыбное ассорти, упаковка свежей клубники, сыр, печенье и небольшой копченый угорь. А на обеденном столе стояла бутылка ликера и два бокала, по краям одного из них виднелся след губной помады. Другой же был пуст и чист. В пепельнице лежал свежий окурок, также со следами помады.

-- Снять отпечатки, -- проскрипела Серафимова. -- Орудие убийства есть?

-- Орудие убийства -- секс, -- пошутил Братченко, на что незамедлительно получил уничижающий взгляд патронессы.

-- Виктор Игнатьевич, имейте уважение, -- настойчиво потребовала она.

-- Извините, Нонна Богдановна. Но как же еще сказать-то, если он в таком виде застигнут?

-- В каком таком виде?

-- Вам с пола не видно было. На взлете, то есть, можно сказать, раздеваясь, ну, готовясь к этому самому... акту. Там и презервативы на тумбочке...

-- Вы опять! Что за словечки у вас?!

-- Но была ведь женщина, -- укладывая в пакет бокалы и бутылку молочного ликера, проговорил Братченко. -- Эх, богатенький, видно, клиент был. Такой ликер под четыреста рубликов в магазинах.

-- Вам виднее, молодой человек. Потом здесь алюминиевой пылью пройдетесь. А теперь посмотрим санузел.

Они вернулись в коридор и открыли дверь в ванную.

Братченко сразу схватил Серафимову в обнимку, ожидая очередного проявления ее профессионального заболевания, но та отбилась и не без кокетства сказала:

-- Молодой человек, во-первых, это нужно делать галантнее, а то вы мне, неровен час, ребра переломаете. Во-вторых, мой дорогой, я на женские трупы не реагирую, пора бы знать.

-- Буду знать, Нонна Богдановна, -- закивал смущенный Братченко.

-- И еще, Витенька. Сколько раз я буду повторять, что это ваша прямая обязанность -- сразу пройти по всей квартире, и желательно с мерами предосторожности, как в американских бо--евиках.

-- Я не любитель... -- проворчал Братченко.

-- А вы и не должны быть любителем. Вы должны быть -- профессионалом.

Ванная комната представляла собой большой зал с зеркальным потолком и огромными зеркалами вдоль стен, вместивший не только необходимые атрибуты, но и мраморную угловую тумбу, душевую кабину, маленькую датскую сауну и джакузи.

-- Проверьте, Виктор, мои подозрения... -- повторила Серафимова.

-- Да-да, -- Братченко приготовился.

-- Этот Финк по гороскопу, наверное, рыба, уж я-то в этом разбираюсь.

Братченко обмяк и, кивнув в сторону второй жертвы, спросил:

-- А что это она делала такое? На унитаз похоже.

На биде серого мрамора спиной к вошедшим восседала обнаженная женщина. Ее шея была перевязана колготками.

-- Это в вашем возрасте тоже пора знать. Обычная гигиеническая процедура... Кажется, "скорая" подъехала.

-- У вас хороший слух, Нонна Богдановна, -- подольстился Братченко.

-- Нет. У меня вообще нет слуха, Витенька. Это мой единственный недостаток. Просто они вот в этом зеркале отражаются, видите?

ПРАВО НА ИНФОРМАЦИЮ

Серафимова повела коллегу от несчастной розовотелой девицы, поникшей на биде, с колготками на шее, оглянулась и буркнула с презрением:

-- Прости Господи!

Квартира наполнялась народом. Но, к счастью, щепетильный до занудства Устинов уже зафиксировал все возможные следы преступления, собрал и упаковал весь материал для исследования. Время было позднее: уже закончились все сериалы.

Братченко выбежал в прихожую и громко требовал, чтобы все вышли из квартиры, потому что ведется расследование по горячим следам, но сквозь кучку соседей, встревоженных мигалками "скорой" и милицейской машины, протискивались все новые лица: то фотограф из следственного отдела, то увалень-милиционер со страдальческим лицом, то санитары. Извиняясь, пробрался сквозь толпу в холл средних лет щеголеватого вида мужчина с модной короткой стрижкой и трехдневной небритостью.

-- Серафимова здесь? -- мелодично спросил патологоанатом Княжицкий, а это был он, приехавший со "скорой", -- по "лифтеру" еще один "инциндент". Мне привезли девоньку. Изнасиловал и задушил.

-- Инцидент, Коленька, "ин-ци-дент". Ой, накажу я вас. Напишите пятьдесят раз это слово, завтра мне занесете, если не застанете, на столе оставьте. Виданное ли дело, чтобы армянка русского денди правописанию учила? Шутка.

-- Здравствуйте, Нон-на Бог-да-нов-на, -- тепло поздоровался Княжицкий и захватил узкую кисть Серафимовой в обе свои ладони. -- Милая Нонна Богдановна, если б не вы, мою диссертацию "Метод установления момента смерти с помощью яиц мухи цеце" подвергли бы жестокому грамматическому осмеянию. Но... в районе заставы Ильича действительно еще одно убийство в лифте. На этот раз потерпевшей оказалась челночница Наташа Ростова. Тоже в лосинах, как и другие жертвы. Между прочим -- что-то виктимное в этом есть. Попробуйте не обратить внимания на женщину в лосинах. Кстати: как уж он там лифт нашел? Одни "хрущевки". Ребята-оперативники взяли след. То есть, собственно, след взяла собака. И опять пришли на Таганку. Во всяком случае, на трассу, ведущую к Таганке... А что мы имеем здесь?

-- Ты же видишь, Коленька. Зарубили начальника Департамента приватизации предприятий торговли и общественного питания господина Финка Адольфа Зиновьевича. Остальные желающие сделать то же самое разошлись с чувством бесповоротно нереализованной мечты. Не слушайте меня, Коленька. Я безумно устала и хочу домой.