-- Тяжело вам приходится, -- посочувствовал Федоров, -- что ж, пусть заявление пока лежит, я как-нибудь зайду, побеседую с ними. Х-эх, не соскучишься!

Марк Макарович, как и обещал дочери, на звонок психиатра ответил, что ждет и что решения своего не менял, будет дома завтра весь день.

Участковый позвонил, чтобы приструнить хулиганку-бабку. Не сразу понял, что у аппарата сама Евдокия Григорьевна. А когда та сообщила, что она и есть та самая Эмина, Федоров принял официальный тон и стал ругаться.

-- Что у вас там творится? Мне на вас заявление поступило.

-- Ничего не знаю, -- ответила старушка, -- неужели Лола до такой подлости дошла? Не могла же она, как свинья последняя...

-- Не горячитесь, мамаша, поберегите здоровье. Как, кстати, насчет настоечки?..

В результате участковый вынес свой вердикт: "считать Л.З.Эмину алчной девкой, инспирировавшей всю эту провокацию", и постановил: "ответить на заявление, что он в этих делах не компетентен право иметь".

А Евдокия Григорьевна сама к Федорову за-шла вечерком в участок, вместе с настойкой принесла еще и бутылку водки, и заявление.

Участковому 652-го отделения г.Москвы

товарищу Федорову

Я, Эмина Евдокия Григорьевна, 1924 года рождения, инвалид второй группы по диабету, участница ВОВ, пенсионерка, прошу тебя, Василич, оградить меня от нападок со стороны моей дочери Лолы. Я являюсь ответственной квартиросъемщицей и за счет меня мы квартплату в два раза меньше плотим. А никакого ее сожителя я на живплощадь не пущу, потому что он мне подозрителен. Он у меня ключи от квартиры Финка своровал, которого убили, а думает я не заметила. А еще я с ним по политическим соображениям несогласная. И нестриженый он, словом, паразит на теле нашего общества. А дочь ему -- как два сапога пара. Дочь в квартире со мною и не живет, и не приезжает, а хочет или со свету меня сжить, или признать полоумной. Она мне угрожала, что наймет рекетиров и меня изобьют. И смерти моей желает. Прошу призвать к порядку.

Е. Г. Эмина.

Этого заявления товарищ Федоров вообще не принял. Сказал, что это не их область -- семейные дела. Водочку припрятал, настойку поставил под портрет Ельцина. Евдокия Григорьевна ушла, встретила кумушек у подъезда. Пожаловалась, распозорила дочь. Те сказали: надо идти к прокурору.

Полегчало на сердце у Евдокии Григорьевны. Есть еще надежда на защиту от произвола. Решила за себя постоять. Раньше профкомы, парткомы, райкомы -никому с рук не сходило. Теперь прокурору факты передадим. Есть одна хорошая женщина. Позвонила она Серафимовой и позвала на помощь.

На этот раз следователь прокуратуры не отказала. Видно, война у этих Эминых, а ей еще старушка как единственный свидетель ой как пригодится в живом виде. Пообещала назавтра заехать к бабушке, выслушать ее историю.

ИГРОКИ

Этой ночью Братченко решил брать Копытова. Серафимова приехала к Вите на Новый Арбат, бывший Калининский проспект, где тот сидел в своих "жигулях", поставив их рядом с машиной Копытова. Сам Копытов упражнялся в "Метелице" на рулетке и автоматах. Денег у человека, видать, немеряно.

Жорик Копытов после убийства Юсицкова бегал по городу как ужаленный, несколько раз совался к Овечкину, но Овечкина и след простыл. Сегодня, пока Серафимова выясняла личность Ганса Хоупека и ездила в офис Овечкина в универмаг "Европейский", чтобы опросить секретарей, Братченко мотался по всему городу за оперативниками, а оперативники -- за Копытовым.

Все, что было известно про прошлое Жорика, -- это то, что ему двадцать девять лет, что он из Липецка, закончил журфак, потом был пресс-секретарем в каком-то управлении Министерства обороны, когда стало модно заводить пресс-секретарей, потом продал все министерство с потрохами в конкурирующие газеты, сорвав неплохой куш, и был принят в команду Юсицкова, то есть затесался на телевидение. Живет в собственной квартире в Чертанове с Л.З.Эминой, которая на одиннадцать лет его старше и работает в "Московском проходимце". Жорик похотлив, с этим смирились все, кроме сожительницы, которая не только вылавливает его из борделей и казино, но и ездит за ним в командировки и, настигая при занятии развратными действиями, устраивает скандалы и разоблачения.

Сегодня Копытов ездил на Покровский рынок. Там к машине подошел человек, подсел рядом с Копытовым, и они долго о чем-то разговаривали.

Рядом болтался непрестижный "жигуленок". Все в нем было убого, кроме мощного, скрытого от посторонних глаз радиопрослушивающего устройства. Случайно в эфире "предметного пеленга телефонных разговоров" обнаружился голос сожительницы разыскиваемого "лифтера" Алеши Запоева -- Даши Ату, но сам "лифтер" бесследно исчез и в квартире, о которой стало известно из того же перехвата, находящейся на Яузских воротах, больше не показывался. Голос принадлежал женщине, вероятно, страдающей мастопатией и воспалением щитовидки. Во всяком случае, дешифратор на основании некоторых психопатических тонов тембра голоса и предмета вещания выдал именно такое заключение. Голос читал:

Когда родители утопятся,

Детей на козлах будем сечь.

И огнь телесный поторопится

В моих стихах дыру прожечь...

...Человек, подсевший к Копытову, оказался продавцом из палатки. Ближе к вечеру к нему подъехали еще два человека, чтобы закрывать точку и снимать кассу. Палатка торговала ношеными вещами, некоторые из них по описанию подходили под украденные вещи Финка. Торговцев решили до завтра не брать.

-- Может, пойти внутрь? -- спросил Братченко Серафимову, которую уже не было видно в прокуренном ею же салоне "жигуленка". -- Как бы нам его не упустить.

-- Валяй, -- усмехнулась злостная курильщица и сообщила по рации в соседнюю машину, чтобы кто-нибудь из оперативников пошел с Братченко.

Но оба десантника от дверей казино вернулись с круглыми глазами.

-- Там, это... двести рублей вход, -- доложил Братченко, -- я думаю, нам беспокоиться нечего, от своей машины он никуда не денется.

После этой замечательной фразы Вити прошло четыре часа. В половине первого ночи Серафимова поймала машину и поехала спать. А Братченко пошел к операм занимать деньги. На прощание, уже держа в руках двести рублей мелочью, он спросил Серафимову, не воспользоваться ли ему своим удостоверением, на что та ему ответила: мол, попробуй. Витя рванул к "Метелице". Двери были заперты изнутри. Молодой парень во фраке выставил вперед ладони и, растопырив пальцы, развел руками, что означало: вход уже закрыт. Братченко достал удостоверение. Парень накинул на дверь цепочку и приоткрыл дверь.

-- Пропусти, друг, у нас операция.

-- Штурм? -- поинтересовался парень.

-- Нет, -- Братченко представился и показал удостоверение.

-- А на каком основании?

Витя долго вынимал из кармана прилипший к карману "Закон об оперативно-розыскной деятельности", слюнявил пальцы и искал, чтобы показать парню соответствующую ситуации статью.

-- Вот тут мы проводим наблюдение за одним субъектом.

Парень оказался культурным, закон РФ -- признал, Витю пропустил, но пожал плечами и сказал, чтобы тот держался подальше от столов, иначе его выбросят на улицу вместе с его законом.

И тут Витеньку оглушил звук музыки, шум игрового зала и голос азарта. Он решил во что бы то ни стало поймать Копытова. Долго бродил между столами, протискиваясь и проталкиваясь сквозь хороводы игроков, пока за одним из столов не увидел лохматого парня. Тот стоял с другой стороны стола довольно далеко в тени, в сигаретной завесе. А когда наклонился, чтобы поставить фишки, как раз попал в освещенный широким плоским плафоном круг.

Это был Копытов.

Братченко подошел ближе к столу. За эти пять секунд вокруг стола произошло какое-то движение, послышался короткий гул мужских голосов, кто-то быстро вышел из круга, и ряды сомкнулись. Братченко потерял объект наблюдения, подбежал к столу и спросил у бывших соседей Копытова, куда подевался лохматый парень.