— Завтра утром. Придётся пропустить пару уроков, — вздохнув сказала Оля.
Выскочив рано утром на крыльцо, споткнулась, выцепив взглядом машину мужа. Вот настырный. Он что, спит в машине?
Покрепче ухватилась за руку Оли и почти бегом долетела до Колиной машины.
Ехать нужно было на другой конец города. И чтобы не опоздать, выдвинулись с запасом. Николай корректно, не касаясь Оли, разместил нас за заднем сиденье. И тактично молчал в дороге.
Под приятную тихую музыку плавным ходом мы ехали вначале сквозь центр и затем по Якиманке и далее по Ленинскому проспекту.
Как прекрасна весенняя Москва ранним утром. Жемчужным светом залиты вымытые улицы. Свежестью и пробуждающимся листочками пахнет воздух. Зелёной дымкой окутаны деревья. Я держала Олю за руку, и мне в этот момент было очевидно, что всё будет хорошо. Всё образуется. Мы обязательно выберемся из всех передряг.
В университете мы шли в лечебный корпус через кишащий студентами двор. Впереди Коля. Словно ледоход, прорезая плотную толпу. А мы в его фарватере. Держась за руки.
Врач приняла нас у себя в кабинете перед лекциями. Крупная, очень доброжелательная женщина, с внимательными глазами за стёклами очков, спросила меня, согласна ли я на то, что она будет работать с моей несовершеннолетней дочерью. И попросила подписать договор. Чек об оплате был прикреплён к договору, но я не стала разглядывать сумму.
Зачем мне это знание?
Далее врач обговорила график Олиных посещений и мы, попрощавшись, покинули здание второго меда.
Для того чтобы помочь моей доченьке, моей родной кровиночке, светлой и яркой звёздочке пережить случившееся и не винить себя во всей этой истории, я готова пешком сюда ходить.
— Оля, хочешь, я буду ездить с вами к врачу? — спросила я, мою притихшую девочку.
— Было бы хорошо. — Тихо ответила она.
— Может, вдвоём, на такси? — ещё раз попробовала я её разговорить.
— Нет. С таксистами ещё хуже. — призналась Оля.
Я увидела в зеркале заднего вида, как при этом сжались челюсти Николая.
— Буду счастлив возить вас. — коротко сказал он.
Сложно будет тебе, Коля. Наделал, ты дел. Теперь расхлёбывай.
И уже подъезжая, перед домом, я не удержалась.
— Коля, а тебе Оля не рассказывала? Наташка её после школы встретила на днях. Говорит, что она так пошутила. В клубе. — Рассказала я Коле, отмечая при этом, как сжались его руки на руле.
Тридцать четвертая глава
После я побежала к родителям. Мама со вчерашнего дня дома, а я её ещё не обнимала.
Мама выглядела неплохо. Немного похудела. Но цвет лица радовал. Да и настроение было бодрым.
— Вот и я дождалась стриженой дочери. — встретила она меня, ворчливо.
— Мама! Откуда такой домострой у тебя в голове? Ты же потомок стриженых комсомолок и спортсменок, — улыбаясь спросила я.
— Стриженые комсомолки ушли в прошлое. — вздохнула она.
— Ты напекла пирожков? Мама, тебе же нельзя! — принюхиваясь сказала я.
— С собой заберёшь. Девочек порадуешь. — ворчала она.
— Спасибо, родная. Девчонки мои выпечку почти не едят. Но мы постараемся! — наконец-то обняла я её и чмокнула в щеку.
Мама усадила меня за стол, поставила передо мной чашку с чаем, пододвинула ближе тарелку с пирожками. Устроилась сама напротив. Вздохнула.
— Лен. Это, конечно, твоё дело. Я не осуждаю. Мне сложно принять развод. Никто в нашей семье никогда не разводился и для меня — это позор. Но мне много лет и не мне жить с Сергеем. Поэтому я стараюсь не судить. Я волнуюсь за тебя. Ты была в надёжных мужских руках, и я была спокойна, а сейчас ты одна и без защиты. — проговорила мама, нервно теребя руками фартук.
— Какая защита отчего? На дворе двадцать первый век и равноправие. Медведи по улицам не ходят. — вспыхнула я моментально.
— От внешнего мира. Мужчина защищает свою семью от агрессии. — спокойно и уверенно ответила мама.
Конечно! Сижу вот теперь в ортезе, защищённая. Стоп! Мама ведь не знает ничего о том, что случилось в клубе. Для неё Сергей просто загулял. Оступился.
Мама за двадцать лет жизни так сроднилась с моим мужем, что приняла его в своё сердце словно сына. Что больше её расстроит предательство Сергея или моя ложь. Ведь рано или поздно всё равно узнает.
— Поверь, Сергей теперь волнуется о другой женщине. Мы для него больше не родные. — горько вздохнула я.
— Это ты от обиды на него так думаешь. Сейчас. Постарайся посмотреть на ситуацию отстранённо. — продолжала мама.
— Нет, мам. Всё не так просто. Если бы он только изменил мне, но нет. Он принял Наталью как свою семью, а нас вычеркнул сразу, как закрыл двери квартиры. Вечером, когда мне вывернули плечо, с девочками случилась неприятность в клубе. И я дала по морде его Наташе. Так, ночью он прилетел к нам в дом с претензиями. Как я посмела обидеть его женщину? Мы сидели перед ним. Измученные. Я с перевязанными руками. Девочки заплаканные. А он орал на нас. Защищая свою…. Мам, нет с нами больше Серёжи. Всё. — заговорила я, опустив голову.
— Так не разобрался. Горячий очень. Темпераментный. Вначале делает, а думает потом. — мама встала и подошла, обнимая меня.
Я уткнулась ей головой в живот и, почувствовав родной запах, сглотнула непрошеные слёзы. Разве отменить можно уже случившийся поступок. Оправдать и объяснить можно, но… Но во мне тоже уже поменялось отношение к нему. Я не забуду.
Как будто гора упала с плеч после того, как я рассказала маме о предательстве. Никогда не считала возможным скрывать что-то от близких людей. Вот, оказывается, как это сложно. А как долго мой муж скрывал от меня свою другую жизнь? Измаялся, зараза. А злился из за этого на меня. На нас с дочками.
— Лен. Понимаешь, в моём представлении стыдно женщине жить без мужчины. Одной. — проговорила моя мама, всю жизнь проработавшая в школе завучем и в сложные годы зарабатывая, иногда, больше отца репетиторством.
— Одной лучше, чем с кем попало. — попыталась я шутить.
Я засобиралась в магазин за продуктами. Взяла мамин список и уже надевала обувь, когда в коридор вышел отец.
— Дочь! У тебя повреждено плечо, поэтому я схожу с тобой! — безапелляционно заявил мой родитель.
Мы вышли на улицу. Папа, сильно хромая, шёл медленно. И я подстраивалась под его шаг.
— Как бы ни сложилось, Лен, чтобы ты не решила делать дальше, мы всегда тебя поддержим. Я бы поговорил с этим мерзавцем по-мужски. — сказал любимый и самый надёжный отец.
— Пап, ты сильнее стал хромать. — заметила я.
— Да, и болит бедро всё сильнее. Таблетки пью горстями, — ответил он.
— Давай, сходим к травматологу? — спросила я
— Сходим. Сейчас мама твоя немного придёт в себя. И потом сходим, — он качнул головой, соглашаясь со мной.
И вдруг побледнел и стал заваливаться набок. Я попыталась его поймать, но куда там. Во-первых, плечо, а во-вторых, он почти в два раза меня больше. Тяжелее точно.
Хорошо, что удалось придержать, чтобы не ударился головой о бордюр.
— Что? Что болит? Папа! — закричала я.
— Не кричи. Всё нормально. Нога. Бедро болит и в паху. Живой я, что кричишь? — успокаивал меня мой бледный отец с выступившими от боли каплями пота на лбу.
— Не вставай! — приказала я ему, вызывая скорую.
Тридцать пятая глава
Скорая отвезла нас по моей просьбе в институт скорой помощи имени Склифосовского. Можно было в ближайшую травматологию, но я попросила запросить "склиф", и мы поехали туда. Хорошо, что у меня была наличка, на мелкие расходы. То там, то тут. То попросить санитаров донести на носилках, то ещё оплатить всякое по мелочи.
Мама приехала в течение часа на такси, привезла с собой папины документы. Теперь мы с ней сидели рядышком на скамейке в коридоре приёмного покоя. И, обнявшись, ждали, что нам скажет врач.
Если бы я не собралась в магазин, избегая неудобного разговора с мамой, а заказала доставку, то ничего бы не случилось.
Если бы я не трепалась с папой по дороге, то он бы не оступился.