45. Согласно Кратету, умеренность, которая вводит наслаждение в определённые границы, спасает семьи, спасает и государства (Стобей. Антолог., V, 63).

46. Кратет говорил, что деньги богатых распутников похожи на смоковницы, растущие над пропастью. Человек не может ничего от них получить, там могут поживиться лишь коршуны и вороны. Так и у этих богачей — только гетеры и льстецы (Там же, XV, 10).

47. Зенон рассказывает, что Кратет, сидя в сапожной мастерской, читал «Протрептик» Аристотеля, адресованный кипрскому царю Фемисону. Стагирит писал, что ни у кого нет лучших условий для занятий философией. Он обладает таким большим богатством, что даже может позволить себе делать траты на философию. К тому же у него есть ещё и слава. Когда он всё это читал, повествует далее Зенон, сапожник слушал его и делал свое дело. Тогда Кратет сказал: «Я решил написать „Протрептик“ и посвятить его тебе, Филиск. Я вижу, что у тебя больше возможностей для философии, чем у того, кому написал своё сочинение Аристотель» (Там же, XCV, 21).

48. Поэтому Кратет так ответил человеку, спросившему его, какую пользу получит он от изучения философии: «Сумеешь легко развязать кошелёк и, запустив туда руки, щедро давать другим, а не так, как теперь, терзаясь, медля и дрожа, будто у тебя руки отнимаются. Ты будешь так же поступать, когда у тебя кошелёк полон, а если опустошится, не станешь горевать. Если решишься потратить деньги, легко сумеешь это сделать; не имея гроша за душой, не будешь желать ничего большего, но станешь жить, довольствуясь тем, что есть, не стремясь к тому, чего нет, вполне удовлетворенный действительностью» (Там же, XCVII,31).

49. Поэтому, если хочешь избавить своего сына от нужды и бедности, не посылай его к Птолемею зарабатывать деньги. Если пошлёшь, он уйдёт, приобретя лишь наглость, но ничего не добившись. Пошли его лучше в Академию к Кратету, которому удавалось людей ненасытных и распущенных превращать в свободных и скромных. Известный всем Метрокл рассказывал, что когда обучался у Феофраста и Ксенократа, хотя из дому он получал богатые посылки, однако боялся умереть с голоду и всегда терпел недостаток и нужду. Потом, перейдя к Кратету, он мог бы ещё и другого прокормить, хотя больше ему ничего не присылали. Ведь прежде ему надо было иметь обувь, и притом особенную, без подошвы и гвоздей, затем одежду из самой тонкой и мягкой шерсти, свиту рабов, дом, достаточно вместительный для устройства приёмов, белый хлеб, изысканную пищу, дорогое вино, роскошные угощения. Ведь такой образ жизни считался достойным свободного человека.

Тому же, кто переходил в школу Кратета, все это было не нужно. Став скромнее, он довольствовался грубым плащом, кашей и самыми простыми овощами и даже не вспоминал о прошлом образе жизни, радуясь настоящему. От холода мы ищем поплотнее гиматий, а он, сложив вдвое свой старый плащ, бродил повсюду, будто у него был не один, а два гиматия. Если он хотел умастить тело, то шёл в баню и натирался там оскрёбками. Иногда он подходил к печке, ставил на нее медную сковородку с рыбёшками, слегка поливал маслом и там же, присев, закусывал. Летом спал в храмах, зимой — в банях, ни в чем, как бывало прежде, не нуждаясь, не испытывая недостатка, но довольствуясь тем, что есть. Не желая иметь слуг, он повторял: «Было бы удивительным, если бы Манес без Диогена смог жить, а Диоген без Манеса — нет» (Там же, 31).

50. Если бы о счастливой жизни нужно было бы судить по обилию удовольствий в ней, то никто, по мнению Кратета, не мог бы считаться счастливым. Если бы кто-нибудь захотел обдумать все периоды целой человеческой жизни, то нашёл бы в ней значительно больше горестей, чем радостей. Во-первых, та половина жизни, когда мы спим, безразлична. Затем, первые шаги воспитания полны трудностей. Ребёнок голоден — кормилица укладывает его спать; хочет пить — она его купает. Хочет спать — гремит погремушкой. Когда сходит с рук кормилицы, попадает в руки дядьки-педагога, педотриба, учителя грамматики, музыки, рисования. Подрастёт, прибавляются новые заботы — арифметика, геометрия, верховая езда (а все учителя секут, поднимают чуть свет, а отдыха никакого).

Достигает ребёнок юношеского возраста, эфебии, — снова страх перед слугой-косметом, перед преподавателем военного дела, начальником гимнасия. И все его секут, держат под наблюдением, хватают за горло. Когда он уже выходит из возраста эфеба, ему двадцать лет, но и тут он боится и следит то за командиром отряда, то за военачальником. Где нужно караулить, они караулят; где нужно нести охраны или бодрствовать, они охраняют; сесть на корабли — они садятся. Становится мужчиной в полном расцвете сил — воюет, участвует в посольствах, занимается политикой, набирает на свой счёт хор, устраивает состязания и благословляет время, когда был ребёнком. Но проходит и пора зрелости, наступает старость. Снова с ним обходятся, как с ребёнком, и он жаждет юности: «О, милая мне юность! Ах, старость тяжелее Этны!» И не понимаю, каким образом хоть один человек мог бы прожить счастливую жизнь, если бы о ней судили только по обилию радостей и удовольствий (Там же, XCVIII, 72)^[109].

МОНИМ СИРАКУЗСКИЙ

Апофтегмы

1. Он говорил, что богатство — это блевотина судьбы (Стобей. Антолог., XCIII, 36).

2. Кинический философ Моним утверждал, что лучше быть слепым, чем невежественным. Слепой может угодить в яму, невежда — в пропасть преступлений (Извлечён, из Флорентийского кодекса Иоанна Дамаскина у Стобея. Антолог. — Майнеке, т. 4, с. 201; ср.: Иоанн Дамаскин, 2, 88).

ТЕЛЕТ

Диатрибы

I. О явлении и сущности^[110]

Говорят, что казаться справедливым лучше, чем быть им. Тогда, значит, лучше казаться хорошим, чем быть им?

— Конечно.

— Разве хорошие актёры искусно играют потому, что кажутся хорошими актёрами, а не потому, что в самое деле такие?

— Благодаря тому, что они действительно такие.

— А кифареды хорошо играют на кифаре потому, что так только кажется, или потому, что так оно и есть?

— Благодаря тому, что они в самом деле хорошие музыканты.

— И в остальном люди совершают добрые поступки потому, что считаются добрыми, или потому, что они действительно таковы?

— Потому что они действительно такие. Свойства, благодаря которым люди хорошо живут, более ценны, чем те, из-за которых они не в состоянии хорошо жить. Таким образом, пожалуй, лучше оказаться в действительности хорошим, чем только казаться; лучше также быть справедливым, чем казаться, ибо только тот действительно хорош, кто справедлив, а не только кажется справедливым.

— Ну, а как обстоит дело с остальными благами, которые кажутся людям таковыми? Ты предпочитал бы обладать ими или воображать, что обладаешь? Владеть или казаться владельцем? Далее, ты предпочёл бы действительно видеть или только казаться зрячим? Быть в действительности здоровым или только казаться им?^[111] Быть в самом деле сильным или казаться? Быть богатым и окружённым друзьями или казаться таким? А в отношении душевных качеств? Что лучше — быть разумным или казаться? Обладать душевным спокойствием или казаться спокойным? Быть по-настоящему отважным, бесстрашным, мужественным или только казаться? Быть или казаться справедливым?

— Но я скорее предпочёл бы казаться храбрым, чем быть им.

— Разве храбрый человек не бесстрашен и спокоен, если только он действительно храбрец? Почему же ты всё-таки хочешь только казаться отважным, а не быть им?

— Тогда меня будут уважать.

— Да, тебя поставят впереди всех и потребуют, чтобы ты участвовал в поединке, станут хитрить, подстраивая, чтобы жребий пал именно на тебя, а когда он выпадет, будут радоваться, как в случае с Аяксом^[112]. В каком же положении ты, будучи трусом, окажешься, когда столкнешься с опасностью? А когда попадёшь в плен и тебя примут за храбреца, на твои руки и ноги наденут тяжёлые цепи и пытать тебя будут в оковах. Ты будешь говорить правду, но никто тебе не поверит. Будут думать, что ты насмехаешься, потому что притворяешься стойким и несгибаемым. Вот смотри, что тебе придётся претерпеть, если ты только станешь делать вид, будто храбр и вынослив, ибо одно ты выдвигаешь на передний план, а другое скрываешь, подобно тому как это делают риторы.