– Ну и дура ты, Рагацци, – скривилась Надя, поинтересовавшаяся на следующий день после первого появления Круза, «замутила» ли я с новеньким.

Конечно же, НЕ «замутила».

– Глупая! Да твои итальяшки не чета балканцам, – воскликнула она.

Надя сказала, что, скорее всего, Круз какой-нибудь босниец или албанец, которого мой отец нанял для «самых темных делишек». И это, мол, жутко возбуждающе!

Я призналась, что он – стукач. Надя тут же предложила испытать его. Провокационные разговорчики на громкой связи, развязное поведение. На удивление, я довольно быстро вжилась в роль стервы-командирши, издевавшейся над молчаливым балканским головорезом.

Несколько месяцев прошли в тщетных попытках раскусить его. После наших встреч я чувствовала какое-то чудовищное исступление. Пофигизм со стороны Круза. Мои идиотские подростковые выходки, а потом укоры себя. Я всё шептала: «Никчемная тупица Рагацци, ох и кретинка ты! Можешь ведь остановиться, но намеренно изводишься».

Понятно, что мы виделись куда реже, чем хотелось бы. Ближе к зиме пришло наконец осознание, что отцу всё же он не докладывает. Лучше б докладывал! Я злилась на себя за то, что уже наворотила дел, наговорила грубостей. Но не только за это…

Перед Рождеством мы с Надей тусовались у меня дома. Отец написал, что подъедет Круз с какими-то документами. Надя придумала передать через подручных, чтобы «балканец» заодно купил китайской лапши. «Метнулся» на другой конец города, собрав все пробки. Подумаешь, не правда ли, ерунда?!

Подобные надины интрижки вызывали во мне неоднозначные чувства: с одной стороны – муки совести за трату его времени и пользование своим положением, а с другой – непреодолимый азарт в очередной игре, несмотря на стопроцентно предсказуемый проигрыш.

– А теперь, подруга, давай поприкалываемся с ним, – потерла руки Надя, когда раздался сигнал видео-домофона. – Снимай-ка свои уродские спортивные штаны, а я врублю музыку погромче. Поглядим, как он отреагирует на твои «орешки».

На тот момент мы почти уговорили бутылку белого маминого вина и чуток захмелели. Под стук пульса в висках я шла на подкашивающихся ногах к двери. А нахалка-Надя спряталась и громким шепотом, через смешки, подбадривала: «Давай-давай, отворяй ворота!»

Круз, конечно, обалдел! Это было заметно. Медленно хлопнув карими глазами, он сглотнул. И молча протянул остывшую лапшу и папку с документами.

– Грацие милле!2 – выдавила с напускным капризным видом, закатив глаза.

Я резко развернулась, демонстрируя ему попу, обтянутую тканью черного белья. На полпути к входу в комнату обернулась. Круз стоял в дверном проеме и смотрел. На мои «орешки» смотрел.

– Закрой дверь с той стороны уже! Сквозит! – бросила ему дерзким тоном и практически побежала к Наде в спальню.

Хлопок автоматически закрывающейся входной двери. Надя не могла видеть ту сцену, но она лежала на моей кровати вся пунцовая и угорала, зажимая рот ладонями.

– Ну ты и шлюшка, боже! – завизжала она. – Идем, выпьем!

Стало не по себе. Ну зачем я повелась на разводки этой русской засранки?!

Позже, уже оставшись в одиночестве, осознала, что Надя, по сути, ни при чем. Мне нравилось то, что я сделала. Нравилось, как он пялился. Хоть какие-то крупицы того, что он дарил бабам постарше и поопытнее.

Решение: продолжать в том же духе…

– Слушай, Лир, не загоняйся ты так, – сказала Надя в столовке, когда узнала, что с «боснийским головорезом» дела никак не продвигаются. – Думаю, подруга, он вообще какой-нибудь сутенер. Куча разных тёлок. Если так, то шансов никаких. Ни у тебя, ни у меня.

Надя всё накручивала и накручивала, придумывая про Круза новые биографические подробности. Наемник-убийца. Смотрящий за борделями. Посредник в наркоторговле с Западной Европой. В это и верилось, и не верилось. Такие вещи будоражили наше воображение, заставляли трепетать сердечки двух глупых девчонок-подростков.

Мне почти стукнуло шестнадцать. В один из дней женщина-консультант в магазине купальников, которую звали Маргарет, увидев меня полуобнаженной в примерочной сказала, мол, я – «настоящая нимфа». Правда, недостаточно высокая для подиумной модели, но «с данными».

Вообще-то я не люблю плакать. Но слово за слово с Маргарет, и я разревелась. Из моей души выплеснулось то, что было скрыто даже от Нади. Комплимент продавщицы вверг разум и чувства в абсолютный диссонанс, в нечто схожее с аритмией. Это когда ты знаешь, что неплоха, умна и миловидна, но категорически не принимаешь этого. И пусть хоть все люди мира будут петь в один голос, что это так, всё равно не верится. Потому что мнение всех чертовых миллиардов, живущих на планете Земля, не имеет ни малейшего значения в сравнении с мнением одного-единственного… Круза! Да будь он проклят!

Чертов Круз менялся стремительно. Преображение из уличной гопоты в офигительного юношу с отменным вкусом. Держаться он умел всегда, не хватало лишь того самого Нью-Йоркского лоска. Искренние слова Маргарет всё же придали мне немного бодрости духа. Она, эта мудрая девушка, сказала после моих откровений так: «Лира, если нет сил что-то глобально изменить, то просто двигайся дальше. А уж в какую сторону, тебе решать».

Ну-да, ну-да, «в какую сторону»? Серьезно? В моем пространстве безвременья не было никаких сторон, путей, дорог. Меня ведь очень-очень жестко заклинило. Поэтому, раз уж Круз изменялся, я решила тупо следовать его примеру. Не с целью понравиться ему, а больше по наитию. И с легкой надежной на то, что мне – такой яркой и интересной, наконец-то попадется какой-нибудь другой парень. Он построит в стране-Безвременье чертову железную дорогу, вытолкает мою увязшую в болоте дрезину на рельсы.

И придут хоть какие-то, но перемены…

Но ничегошеньки глобального не происходило. Редкие появления Круза. Чувство трепета к нему то и дело сменялось остервенелой злобой. Меня трясло от бешенства и чувства безысходности, когда, стоя в какой-нибудь очередной примерочной, я подглядывала за ним.

Да-да, я таскала его магазинам специально. Я наслаждалась тем, что заточивший меня в безвременье Круз обязан тратить время своей развеселой, активной жизни на мои капризы и хотелки.

Но не тут-то было! Он и там умудрялся меня обыгрывать. Развалившись на диване, Круз с дерзкой ухмылочкой и лисьим прищуром набирал сообщения. Он точно строчил бабам, которые без лишних слов, не сегодня-завтра, отдадутся ему. Мне же доставалась лишь «мелочевка» в виде его касаний, когда я требовала застегнуть молнию на, наверное, сотом по счету платье…

С глаз – долой, из сердца – вон! Я была близка к тому, чтобы упросить наконец отца уволить Круза или хотя бы отстранить от встреч со мной. Но нет! Кишка оказалась тонка.

Не видеть его больше никогда?

Чудовищно!

Уж лучше мучиться. Господи, замкнутый круг, из которого не выбраться…

И финал: полное опустошение и нежелание жить. Оставить прощальную записку не маме, и не бабуле, и уж тем более не жестокому тирану-отцу. Написать Крузу. И уйти, по возможности, без мучений – такая вот «здравая» мысль посетила мою голову.

Но, немного поплакав в постели, решила, что это эгоистично по отношению к самому Крузу. Попахивало какой-то манипулятивной жертвенностью. Навязанным ему чувством вины. Он-то тут вообще причем? Ведь именно я – дура. Он очень сильно нравился мне, а я ему – ни на йоту. Разве это его проблема?! Лишь я виновна в том, что так всё случилось…

Нет, наверное, я тоже не виновата. Это всё она: жестокая судьба, которая свела нас. Сделала мою жизнь тяжким крестом, на котором выгравировано всего два слова: «неразделенные чувства».

Стоя в думах о суициде перед аптечкой с пузырьками маминых антидепрессантов и папиного обезболивающего, я вдруг наконец… смирилась!

Смирилась с невозможностью выбраться из страны-Безвременья, где, сам того не подозревая, безраздельно правил Круз.

Покончить с собой? Нет уж! Это был всего лишь минутный порыв. Просто слишком много навалилось. Подростковые эмоции. Не из того Рагацци теста, чтобы таким образом уходить из жизни.