— В былые времена, возможно, так и было бы. Но нынче есть Сестрино слово и воля Карающей. Которая не только взяла молодую расу под защиту, но и объявила многие поступки той войны преступлением перед её вечно закрытыми глазами. Сожжение при Аварте одно из них.

Старик посерел. Видимо, с этим событием в его семье было связано что-то страшное. Шепотки набирали громкость, будто рой, собирающийся покинуть улей.

— И сейчас мы можем обвинять друг друга сколько угодно, но это грызня заключённых за тюремными стенами. Ибо в её глазах мы виновны. Мы. Преступники.

Его собеседник сжал кулаки. Ставленник дотянулся до него через стул и тронул за рукав, привлекая внимание и покачивая головой. Старик глубоко вздохнул и наклонил голову, пряча полыхающую ненависть от зрителей под неровно постриженной чёлкой. И Ира, которая наблюдала эту перепалку вблизи, не могла бы поручиться, кого упёртый старик ненавидит больше — дайна-ви или герцога.

— Противоречия между нашими народами уже столь глубоки, что либо их предстоит принять, либо уповать на божий суд, — продолжил меж тем Альтариэн. — Великая Мать и Карающая рассудят исход поединка. Потому я признаю право Терри-ти на вызов! Условий ставлю лишь два: этот пир посвящён исключительному событию — приезду в Карраж вестницы. Мне бы не хотелось, чтобы сей праздник был омрачён исходом дуэли. Посему противники могут выбрать любой день, кроме сегодняшнего. И любое оружие, кроме шейба-плети. Терри-ти, вас устраивают эти условия?

Дайна-ви смотрел на герцога ошеломлённым взглядом, который через мгновенье налился такой непередаваемой благодарностью, будто ему предложили мешок поруха размером с ворота Карража в дар, а не право на смертный бой.

— Согласен, — хрипло сказал он. — Конечно, согласен!

— Тогда назовите нам имя того, у кого требуете удовлетворения.

— У убийцы моего отца, его матери и моей подруги детства. У того, кого в нашей общине зовут Приходящей Топью. Я вызываю на дуэль справедливости виконта Саланталя!

Глава 13

Дуэль

В дверь настойчиво постучали.

Ира глубоко вздохнула, вжала пальцы в раму окна и, не оборачиваясь, крикнула:

— Входите!

Голос подвёл, сорвавшись на последнем слоге. Она услышала скрип открывшейся и тут же — хлопок закрывшейся двери. Стук набоек на подошвах сапог вколотил несколько новых гвоздей в её и без того разыгравшуюся мигрень, пока вошедший подходил сзади.

— Вы ненавидите меня за моё решение, не так ли? — тихо спросил Альтариэн.

Ира резко выдохнула, не оборачиваясь, прошла к кровати и села. У неё не хватало сил смотреть, и рта бы не раскрывала, будь на то её воля, но она понимала, что говорить придётся.

— Не понимаю. Совсем не понимаю, — прошептала она. — Зачем? Зачем это вам? Зачем это им? Неужели мало было смертей?!

Гул в ушах нарастал. Он поселился там ещё со вчерашнего вечера. Начался вызовом на дуэль, ударившим молотком по сердцу, продолжился воплями подскочивших гостей… Она плохо помнила. Пиру пришлось закруглиться, и их всех проводили по комнатам, но что было дальше, мозг посчитал неважным и стёр из хранилища памяти.

Сегодня утром пришлось учиться дышать заново. Осознавать. А оно никак не хотело умещаться в голове. Кто ей сообщил о том, что дуэль состоится сегодня вечером, она тоже не помнила.

Сегодня. Уже сегодня. Один из двоих. До смерти.

Альтариэн сел рядом на кровать, снял диадему, которую надевал на какой-то экстренный совет, и, положив её рядом, повернулся к Ире.

— Это нужно всем нам. И дайна-ви в первую очередь.

— Вам так хочется, чтобы они погибли?! Нельзя убить, а на дуэль он вроде как сам вызвался?! Слово Сестёр не нарушено, «я — не я, и хата не моя»!

— Нет. Ириан. Мне жаль, что вы так думаете. Но я понимаю, откуда могут быть такие мысли. Как вы считаете, что сейчас удерживает руки сотен подданных Света Лару и короля амелуту от убийства врагов?

— Наказ Сестёр.

— А если завтра дайна-ви прогневят их? Будет ли что-то удерживать?

Ира резко вздохнула. Вопрос был риторическим, потому она не стала тратить силы на ответ.

— Ириан, вы не понимаете. Не принимаете. Но не слепы. Вы были на вчерашнем приёме и видели отношение. «Отбросы». «Мусор». Каждый не побежит в Каро-Эль-Тан проникаться божественным словом. Смертным, всем смертным, хочется стабильности, и привычка — то, что приходится выдирать с корнем. Сейчас кого-то держит слово Сестёр. Кого-то — приказ вышестоящих. А кто-то трясётся за шкуру и не желает быть поджаренным гневом Карающей. Но если завтра ситуация поменяется, уже ничто не остановит ни первых, ни вторых, ни третьих. Ненависть — самый мощный из толкачей.

— И… что поменяется? Что поменяется, если умрёт один из вас или один из дайна-ви?! Снова. Разве очередная смерть остановит эту цепочку? Она же…

— Не остановит. Но заставит слышать.

— Что слышать, Альтариэн?! Что?! Похоронный колокол?!

— Ириан… когда-то я был на месте Терри-ти. Просто послушайте. Я вырос не в Анаэрлене и не в каком-то другом из наших городов.

— Рядом с Пустыней. Мне говорили.

— Да. Рядом с Пустыней. Это жуткое место, по мнению тех, кто живёт под покровительством Сестёр. Кровавые ритуалы риттов у кого угодно вызовут тошноту, огромные пространства без капли воды напугают самого бывалого путешественника, а монстры тех мест… — он отодвинул ворот камзола, открывая шрам на шее. — Я там жил. И не знал лучшего учителя, чем Пустыня. И первое, чему она учит, — умение слышать. Когда вокруг тебя огромные пространства песка, крик о помощи теряет смысл. Попытка кричать стремительно отбирает силы и убивает не хуже любого вида оружия. Тишина учит слышать. Самого себя. Своё тело. Каждый ток крови. Каждую мысль. Душу. Каждый шорох вокруг. Крупинки песка шуршат по-разному, когда вдалеке начинает плясать песчаная дева, когда ползёт под барханами армарган, когда близится буря. Я знаю каждую из этих песен. И потому, вернувшись в Анаэрлен, чувствовал себя так, будто нахожусь среди толпы глухих. Глухих, которые громко кричат, а потому ничего не слышат. Мои слова тоже утонули в этом крике. Ни один урок, который преподала мне Пустыня, не оказался значимым в глазах военных наставников. «Кровь за народ». А я ни разу не вступил в схватку. Пустыня научила меня узнавать противника, прежде чем поднимать оружие. Отличать мираж и красивую картинку от реальности. А за неприглядностью стоптанной сапогами лужи видеть капли влаги — путь к спасению и жизни. И потому, когда меня спросили, почему я ни разу не участвовал в отражении набегов риттов на форпосты, промолчал. Скрыл тот факт, что владею языком врага. Что пил с ними из одного бурдюка воду, что в Пустыне драгоценнее камафов. Что видел богиню Тари и её кровавый суд, что знаю до последнего движения ножа, как приносить жестокую жертву, чтобы усмирить гнев песчаной девы. Обо всём этом знает только брат. Единственный, кто услышал, единственный, кто счёл мой опыт достойным внимания. Теперь знаете и вы. Надеюсь, могу рассчитывать на ваше молчание?

— Да… можете. Поэтому вы не убили дайна-ви?

— Одна из причин. Не могу сказать, что не имел такого желания. Не могу утверждать, что долг солдата не шептал мне так поступить. Но последовал правилу узнавать противника: чем он дышит, чем живёт. И после ни разу не пожалел об этом. Как не пожалел, что узнал обычаи риттов, на многое открывшие глаза. Дайна-ви своими поступками и традициями вызывают моё искреннее недоумение, но общая дорога научила видеть в них не только врагов. Честность. Сила. Крепкое плечо. Узы солдатского братства. Ответственность. Потому я дал согласие на дуэль. Сейчас их не слышат. Не признают, что они имеют право на собственный голос. Понимаю, вам тяжело признать поединок до смерти имеющим хороший смысл, но эйуна всегда говорили на языке крови. Дайна-ви это знают. Это понятный язык для нас, и заговорить на нём — быть услышанным.

— Я… плохо понимаю связь. Почему вы сказали, что были на месте Терри-ти?