– Так что же это за другой мир? – спросила я.

– Терра. Я очень мало о нем знаю. Только то, что, в отличие от нашего мира, там развиты технологии, а здесь – магия. Но ты вскоре сможешь узнать все сама.

Мы прошли в самую глубь сокровищницы и приблизились к закрытой решетке. Няня подобрала ключ и открыла ее, с трудом отодвинув заскрипевшую дверь.

– Жрец написал, что здесь хранится одно из зеркал, с помощью которых можно пройти в другой мир. Будем надеяться, что твой отец не выяснит, как именно ты сбежала.

– А ты пойдешь со мной? – спросила я, схватив ее за руку.

Няня покачала головой.

– Нет, птичка. Я должна буду довести ритуал до конца и дать тебе возможность уйти. За меня не беспокойся. Главное, Эллен, сражайся за свою свободу и право жить так, как хочешь. Всегда.

Она крепко обняла меня и поцеловала. Я заплакала. Было страшно, но страшнее было в пятнадцать лет стать женой старика. Мы пошли дальше, вглубь комнаты, и остановились перед черным зеркалом. Оно странно поблескивало неровной поверхностью, местами отполированной, местами немного побитой и шероховатой.

– Обсидиан, или коготь демонов. Он может связывать миры между собой, в его блестящих гранях сокрыты огромные тайны.

Я чуть коснулась прохладной поверхности зеркала.

– Ты готова, Эллен? – спросила няня.

Я посмотрела на свое тусклое отражение в свете свечи. Какая Эллен ждет меня по ту сторону? Есть ли у меня там возможности, которых нет здесь? Буду ли я там счастлива?

– Да, – решительно ответила я.

Няня достала письмо Жреца, кинжал, проколола мне палец, дотронулась им до поверхности обсидиана.

– Услышьте меня, силы междумирья! Увидьте эту девочку, которая хочет совершить переход! Примите ее в свое пространство и сопроводите до безопасного места. Дайте ей наилучшее разрешение ее тревог и печалей.

И она приложила к зеркалу всю мою ладонь. Я вдруг почувствовала, как поверхность под рукой зашевелилась, стала покалывать и пощипывать кожу, словно узнавала или исследовала меня, и внезапно моя кисть погрузилась в поверхность зеркала. Я испуганно оглянулась на няню, но та лишь ободряюще кивнула. Кинжалом она полоснула по своей ладони и стала читать заклинание. А зеркало втягивало меня все сильнее. Ощущения были странные, как будто я погрузила руку в густую прохладную жидкость. Невольно опершись другой рукой о поверхность обсидиана, я почувствовала, как и ее начинает засасывать, а потом поверхность оказалась у меня прямо перед лицом. И тогда я глубоко вдохнула, закрыла глаза и смело шагнула в зеркало. За небольшим отрезком живого обсидиана было пусто и темно, но можно было дышать. Я обернулась: няню было еще смутно видно. Она махнула мне рукой, чтобы я шла вперед. И я пошла.

Вскоре меня стало тошнить, началось головокружение, порой я сильно уклонялась в сторону, чуть не падала, но усилием воли выпрямлялась и шла дальше. Но потом в какой-то момент отключилась, так внезапно, что даже не поняла, как это произошло.

Очнулась я в странном месте. По сторонам густой лес, а посередине шла пустая полоса без деревьев – позже я узнала, что это полоса отвода. Я лежала у насыпи из гравия. Когда встала и справилась с головокружением, то увидела металлические линии, две параллельные полосы, уходящие вдаль.

Я сама не знаю, какой инстинкт подсказал мне идти вдоль этих путей. Сейчас думаю, если бы я поступила иначе и ушла бы в лес или пошла в обратную сторону, что бы было? Но в тот день я соображала очень плохо, голова болела, а инстинкты или эхо заклинания вели меня вдоль железной дороги к поселку.

Иногда по дороге встречались высокие железные башни с нитями, висящими между ними. Вскоре послышался шум и грохот, я скатилась от страха на обочину, когда мимо меня пролетела, грохоча, железная гигантская гусеница. В окнах на ее боках я заметила людей.

Я пошла быстрее, вскоре появилась станция. Меня пугало все, все было незнакомым, но люди везде остаются людьми. К ним я и тянулась.

На платформе я увидела женщину с ребенком и отправилась к ней.

– Простите, а где здесь можно попить?

Жажда убивала меня. Я не вовремя вспомнила, что у меня и денег с собой нет.

Но женщина заговорила на непонятном языке. Я помотала головой, что не понимаю, и повторила вопрос. Какая-то пожилая дама в странном гладком чепце (позже я узнала, что это платок) вмешалась, вскоре собрались люди, они все галдели, задавали мне вопросы. Я только разводила руками и просила пить.

Увидев у одной девушки, которая была одета в странное, очень короткое платье, бутылку воды, я показала на нее.

Девушка что-то спросила, но протянула бутылку мне.

Я жадно выпила все. Головокружение стало проходить, головная боль отступила. И я начала осознавать, что вокруг меня толпа незнакомых людей и некоторые смотрят очень строго. Но в то же время меня жестами усадили на скамью, кто-то сунул в руку какие-то странные тонкие хрустящие лепешки, страшно соленые, но мне было все равно: я с удовольствием их ела.

А потом приехал военного вида строгий мужчина, всех разогнал, попытался со мной поговорить, но я не понимала ни слова.

Позже я, конечно, смогла понять из рассказов, что полиция, не имея возможности установить мою личность, временно отвезла меня в районный детский дом. При виде детей я расслабилась, смогла улыбнуться полной женщине, которая нас встречала. Пока они с полицейским решали бумажные вопросы, ко мне подошла девочка примерно моего возраста, темноглазая и темноволосая, с любопытством осмотрела меня и протянула руку.

– Катюха.

– Эллен, – ответила я. Долгое время я думала, что это и есть Катино настоящее имя. У нас в мире не было принято менять имена на ласкательные или уменьшительные. И поэтому Катюха долго оставалась Катюхой, а сторож – Анисычем, а директриса звалась в моем представлении Валериядмитриевна.

Именно благодаря находчивости Кати вскоре я стала учить русский язык. Я повторяла за ней все, как попугай. После того, как моих родственников найти не удалось (хотя к нам приезжал странный человек, который все смотрел на меня через темную круглую стеклянную линзу, а потом, как оказалось, наделал изображения, где я выглядела неизменно исхудавшей, измученной, с печальными синими глазами), меня решили оставить в этом детском доме.

Моя худоба и истощение навели на мысль, что я потерялась где-то очень далеко, поэтому мои фотографии посылали даже в соседние области. А то, что я говорила на другом языке, породило версию, что я иностранка, но никто не искал пятнадцатилетнюю Эллен. И со временем я стала Леной.

Стоит ли говорить, что я была единственным ребенком в детском доме, который не придумывал фантастические истории про своих родителей, не мечтал об удочерении и уж тем более, храните меня боги, о возвращении настоящих мамы и папы.

Я мечтала о том, чтобы меня никто не нашел. На протяжении трех лет я вставала и ложилась с этой молитвой богам. Новый мир мне нравился.

Сторож Анисыч ругался отборным матом, пил, иногда за дело сек мальчишек ремнем. Девчонки его не боялись, с ними он был почему-то всегда уважителен и тих. Катюха оказалась прекрасным преподавателем русского языка: я схватывала на лету, а потом поражала скромную и добрую Валерию Дмитриевну гремучей смесью Катюхиных фразочек и мата Анисыча.

Валерия Дмитриевна учила меня другому языку, литературному, который давался сложнее, но, когда я начала понимать разницу, пошел быстрее. Моя привитая с ранних лет воспитанность и манеры поначалу всех веселили, но, когда Валерия Дмитриевна посоветовала всем учиться у меня, как держать себя на людях, я осознала, что тоже могу многому научить Катюху. Я отучила ее от привычки ковыряться в носу при разговоре с людьми, научила садиться и вставать, не падая на стул, красиво двигаться и держать осанку. В чем-то мои манеры и представления о том, какой должна быть приличная девушка, разбивались о порядки мира вокруг, но в чем-то мы полностью совпадали.