Мы уехали из Одессы, и я, представьте себе, стала паинькой. Видно, это море и порт на меня влияли.

– А что сестра?

– Она была очень спокойная. Потом, уже в институте познакомилась с мальчиком, и они вместе стали ходить по дну Москва-реки.

– Почему именно по дну?

– Нужно же где-то гулять…

С этим нельзя не согласиться. Когда задаешь много вопросов, начинаешь испытывать неловкость. Чрезмерное любопытство – свойство предосудительное. Но здесь уговаривать было не нужно…

– Когда я была маленькой, – откликается Валя, – мы жили в удобном микрорайоне. Не военная часть, но похоже. Дома стояли друг против друга. А посреди – удачное место для детей. Выпускали нас туда на целый день, и зазывали в дом, только, чтобы поесть. О всяких педофилах никто понятия не имел, хотя мы – юные пионеры их не боялись. Совсем наоборот, они прятались, когда нас видели. Мы бы такого сразу схватили и доставили в милицию. Тогда много фильмов про разных шпионов шло. Посреди этого огромного двора стояла эстрада. Такая себе площадка, как на средневековой площади. Как раз тогда новое кино показывали про английскую королеву Елизавету и Марию Стюарт. Мы – девочки в них играли. Как-то я зимой простудилась и долго сидела дома. Скучала, как вы понимаете. Мама мне говорит. Дочь, погляди в окно. Я влезла на подоконник, а все мои друзья и подружки выстроились на этом помосте и смотрят в мою сторону. Заметили меня, взялись за руки и мне поклонились. И потом еще долго подавали мне всякие знаки. Чтобы я быстрее поправлялась и выходила. Целый спектакль. Я сидела на подоконнике, смотрела и была очень счастлива.

– Ты, наверно, была Елизаветой?

– Нет, у нас по очереди. Одна из мам была театральным режиссером, и все это придумала.

– А меня, – вспоминает Ира, – помогала воспитывать мамина сестра Ленка. Она по возрасту приходилась как раз между мамой и мной. Когда Ленка учила меня играть в шахматы, это считалось хорошее воспитание, а когда в карты – плохое. Чистить щеточкой бижу и водить гулять Жужу… Может быть наоборот, это мы с Ленкой хором пели. Однажды Ленка обернулась ко мне и говорит: – Погляди на свою маму, она белая, как милиционер на первомайском празднике…

– Действительно, мама стояла с белым лицом. Рот у нее открывался, но из-за шума ничего не было слышно, а ноги, видно, плохо слушались, и она держалась за электрический столб. Это мы с Ленкой катались на велосипедах поперек Ленинского проспекта в конце рабочего дня. Было мне пять лет.

– Как раз характер формируется. – Это я сказал, не очень подумав.

…Без естественной истории в таких местах не обойтись. Кое-что сохранилось в краеведческом центре. Из старых фото выглядывали местные земледельцы с плоскими натруженными лицами в разнообразных морщинах, напоминающих детскую игру в крестика-нолика. Не хватало нашего графа Льва Николаевича, но он был сейчас по другую сторону глобуса. А вообще, все труженики похожи. Сам не знаю, почему я так люблю краеведение с пыльными чучелами медведя, лесной кошки (их пылесосят по праздникам) и живыми змеями откровенно неприятного вида. Я где-то читал, что Джордж Вашингтон встретил в этих местах (то есть, в Вирджинии) гремучую змею. Что там случилось, осталось неясным, но старина Джордж не позволил Гаду (именно так, с большой буквы) встать на пути американской истории. Не иначе, как хорошо поговорили. Почему нет? И все прочие англичане были теперь нипочем…

Перед отъездом мы взялись наводить порядок. В холодильнике нашлась пойманная мной рыбка. Я расщедрился: – Давайте подарим Юрию Ивановичу.

– Дети устроили бы рыбке похороны. – Сказала Валя.

Как трогательно! Подсознание – особенная часть души. Никогда не знаешь, что отзовется в одном из ее уголков, где скрипнет дверца, дрогнет неподвижный воздух, где прозвенит звоночек. Где-то там золотым лепестком обнаруживает себя несчастная рыбка, ее светлые похороны (на манер песенок Александра Вертинского), под взволнованное перешептывание подружек… Правда, правда…

На следующее утро мы выехали. Пошел обратный отсчет. Проехали особняк у дороги, выставленный на продажу (если есть желающие, поспешите), миновали поля для гольфа, церкви, дома и домики, разбросанные в пространстве виргинских гор. Несколько раз преодолевали полосы дождя. Машина буквально выплывала из них, будто рожденная заново. Греки ничуть не преувеличили, увязав рождение с игрой стихий. Греки все уже знали. Ходили в стоптанных сандалиях, без носков, не переодевались к обеду, а остались передовыми людьми. Философ и должен жить так, на босу ногу. Только тогда и может придти в голову что-то стоящее…

Потом мы увидели гору. Большую гору, покрытую всякой растительностью. Наверно, вечнозеленой, отчего гора выглядела торжественно. Пожалуй, даже, мрачновато, если бы не лучи света. Солнца не было, был большой летний свет. У самой вершины сияло облако, под ним клубился прозрачный туман. Вирджиния давала бал. Внизу все блестело и переливалось, расцвеченное мириадами капель. В каждой и во всех сразу стояла радуга.

К Мормонскому храму можно подъехать, преодолев могучую трассу, а дальше отправиться по шоссе или рядом, по лесной тропе. По шоссе носятся велосипедисты, они здесь в своем праве. Особенно в воскресенье.

– Едет посреди и дороги не уступит. – Обижается Ира.

Так оно и есть. К велосипедисту нельзя подобраться ближе, чем разведенному папаше к собственному дитяти после судебного решения. Наслаждайся издали, а ближе не смей.

Разноцветные шлемы, похожие на пасхальные яйца, кожистые спины, энергичные ноги – рычаги, вертящие колеса. Изобретать велосипед не так просто, как кажется некоторым умникам.

– Что, так и будем ехать? – Спрашиваю я.

– Представь себе, среди них могут быть приличные люди, – тут Ира уточняет, – когда они пешком ходят.

Действительно, представить трудно. В лесу хорошо, на тропе вдоль ручья, который дал название этому месту. В Америке природа заботится о себе сама, и это лучшее из того, что человек может с ней сделать. За лесом ухаживают, но тактично, не мешая ему жить. В общем, мы идем по тропе. Золотые иглы возникают неожиданно поверх леса, за разговором их сразу не замечаешь. Белесое весеннее небо, голые верхушки деревьев, и эти иглы. Даже если знать, что они здесь, эффект внезапности присутствует. Какая-то странная картина. Сравнение из реальной жизни подобрать трудно, а сказка во взрослом возрасте – не первое, что приходит в голову. Нет разных ворон и галок, они бы подсказали, придав пейзажу похмельную достоверность. Их – бесцеремонно галдящих и каркающих здесь нет, а для более деликатных пернатых время еще не наступило.

Можно, конечно, совсем не иметь воображения и считать, что так и нужно. Чтобы посреди леса вдруг возникли иголки, воткнувшиеся в небо, как в подушечку для вышивания. Не мешает, однако, еще раз оглядеться, еще раз отметить разлегшийся среди кустарника ручей, спутанные ветви, песчаную отмель, себя на тропе в новых кроссовках, дома на холме по другую сторону дороги, обморочного цвета небеса, все это… Хоббитам промаршировать к этим иглам было бы в самый раз. Это с реальностью трудно совладать, а с фантазией – сколько угодно.

– Ты разве не видишь архангела на острие? – Спрашивает Ира.

– Это Ангел Мороний. – Уточняю я. – Вижу или нет – не имеет значения. Я знаю, что он там.

– Это Архангел Гавриил. – Стоит на своем Ира. – Он с трубой. Возвещает о приближении Страшного Суда…

Извечный конфликт познания: я знаю историю вопроса, Ира видит своими глазами. Где-то в 1821 году молодому крестьянину с простецким именем Джозеф и такой же фамилией – Смит явился Ангел Мороний и дал наказ – бросить копать картошку и провести изыскания на ближнем холме. Крестьянину всегда есть чем заняться и помимо картошки, но Джозеф послушал Ангела, все дела отложил, и извлек из земли горшок с непонятными письменами, написанными чистым золотом на золотых страницах. Подобные подарки случайным людям не достаются, если мне не верите, спросите у Ротшильдов. Джозеф письмена прочел, он умел читать, а если бы не умел, все равно бы прочел. Так ему было назначено. Эти письмена стали Священной книгой, Библией мормонов, в которую уверовали миллионы американцев. А начинал Джозеф и его приятель, оба из штата Нью-Йорк. Куда подевались золотые листы неизвестно, но дело свое они сделали. Перечеркнули Джозефу Смиту аграрную биографию и наставили на Путь истинный. Слово это – Путь пишется по такому случаю с большой буквы. Небеса все еще открыты – так там указано. А что за ними на этом Пути?..