– Что случилось? – воскликнула Селена, едва он появился на пороге.– Я даже испугалась. Не избит, не искусан, не ограблен… Ты плакал?
– Плакать тут заколебаешься, – выдавливает Артем и быстрым взглядом отмечает, что в квартире они одни. Где же Олег, где этот великолепный мужчина, который прожил с ними четыре месяца и которого при всей радости не поворачивался язык назвать материным любовником, хотя в открытую ночевали они вдвоем в одной постели – и лежал Олег на месте отца, где же еще…
– У меня две «удочки», ма!..
– Дебют! – оценивающе замечает Селена, присаживается и садит его напротив.
– У меня ведь по устному пятерка, тройки только за письменное – все вместе получается «четыре». Почему она сделала перекос в сторону письменных? Она просто скопировала оценки за контрольную в соседнюю колонку, она даже не считала все баллы…
Рассуждал он с горечью, но относительно спокойно, поэтому Селена Станиславовна попыталась предложить ему иные точки зрения на ситуацию:
– Я полагаю, Тамара Гавриловна – опытный педагог. Вероятно, она считает, что практическое применение знаний важнее.
– Незначительные данные, мама, не надо отражать в важном документе. Как у нас было в началке? Нужные оценки ставили в журнал, а дополнительные просто так стояли в тетради за классную работу.
– Как я понимаю, спорить с учителем ты не пошел. Значит, отношение у тебя к ней тебе одному известное, как и у нее определенные виды на тебя. Стало быть, все остается как есть. Остальное уже напряги. Предлагаю расслабиться назло всему, тем более что ничего и не происходит.
– Как будто не достаточно того, что произошло, – твердит он упрямо и недоверчиво.
– Это же не процесс в динамике, никто не просит драить люки, пока не поздно. Оценки остались в школьном деле, после исправишь. Пока свободен!
– Как ветер, мама. Сейчас уедет Тройка в свое небытие, а исправлять одному тяжело…
– А у Тройки тоже тройки?
– У него четверка по физике. Теперь он не отличник, а я даже не хорошист.
– Не будем, действительно, заносить промежуточные результаты в глобальные итоги. Как ты занимался, я видела; что получилось – понятно. Я тебя приму любого. Перед отцом тебе не оправдываться – об оценках он тебя и не спросит…
На слово «отец» по привычке появилась болезненная реакция, захотелось поежиться – и он быстро спросил, чтоб уж сразу до конца разобраться:
– Мам, Олег где?
Когда произносилось между ними это имя, Артем сразу становился равным своей матери, значительно взрослел в ее и своих глазах. Селена начинала робеть и сама теперь была склонна к оправданиям:
– Тёма, он, наверное, не придет больше…
Он берет ее за руки, морщит лоб и заглядывает матери в глаза:
– Не слишком ли вдруг? – голос, несмотря на внутреннее неприятие, звучит напряженно – что там могло случиться?!
– Я встречалась с твоим отцом!
Не может быть… Хоть бери и солидарно с Олегом уходи из дома.
Давно ли отошли те времена, когда они с матерью вырывались из-под гнета законного брака и бежали к Олеговой машине марки «Тайота-Креста», не думая о том, что будет потом. Об этом не хотелось вспоминать – и получалось! На несколько часов они были свободны, любимы, счастливы. А как забыть тот великолепный день с посещением цирка! Действительно, думали – останутся приятные воспоминания, а в голову лезет папашин псих, потасовка в дверях подъезда… Они пешком шли с начала массива, чтобы не светиться с кавалером около дома, но отец благодаря собственному воображению знал все и больше, сразу схватил Селену за оборки вечернего наряда и орал: «Где этот белобрысый урод?» Мама за платье испугалась, не верила, что он способен ее убить – но Артем-то все видел со стороны… А потом бродили кругами по пустырю как мужчина с мужчиной; сын мерз и занимался бесполезной терапией:
– Да, он нас отвез… Да, он нас привез назад… Да, высадил на остановке… Нет, в цирке с нами не сидел… Нет, он работал в это время, он уезжал.
И отцу становилось легче. А какая разница – был Олег на представлении или не был? Отчего бы ему не быть? Ему интересен цирк. А тебе не интересен даже возраст собственного отпрыска! Не говоря уж о том, что не знать такие факты наизусть – вообще странно…
Артем подскочил на месте, будто выпрыгивая из невидимого болота.
– Мама, ну что такое?!
– Я постоянно думаю о том, что у тебя должен быть родной отец…
– Мама, нет – я тебе говорю. Я тебе давно сказал, еще перед разводом.
– А если он исправится?
– Зачем думать, как бы нам понравилось жить с отцом, когда мы уже отлично живем с Олегом?! Ты теперь все решаешь без меня? Верни Олега, позвони ему или давай я позвоню…
– Видишь ли, как бы ни было тебе хорошо с ним и ему с тобой – живет он все-таки со мной, а я не знаю, хочет ли он теперь со мной жить…
– Уговоры, наверное, помогут…
– Не надо уговаривать… Я и сама не знаю точно, люблю ли Олега.
– Пусть лучше он нас любит, чем вы с отцом друг друга не любите. И вообще-то Олега есть за что любить.
– А если не получается, надо, по-твоему, закрыть на это глаза и продолжать использовать человека, неповинного в наших несчастьях?
Так говорила она, дорожившая своим опытом, на двадцать лет более выдержанным, чем опыт Артема, но 30 декабря к вечеру не выдержала и рыдала от одиночества. Артем не знал, что ему делать. Загораживать мать от отца он привык, но защищать ее от самой себя не представлял как. Около пяти вечера во славу небесам Олег все-таки появился. Они были приглашены на какой-то корпоратив, но мама думала, что это уже не в силе.
– Собирайся, – сказал он кратко, продолжая стоять в куртке возле входной двери. И даже в этой неопределенной и нервной обстановке, отчего у него самого желваки ходили на скулах, он не смотрел сквозь Артема, а поинтересовался его успехами.
– Поставила все же! – покачал он головой по поводу черчения. – Я думал, не поставит.
В справедливости же сетований насчет физики несколько усомнился:
– А за лабораторные работы что стоит?
– Тройка, – мрачно сказал Артем.
– Вот видишь, еще один блок работ так себе…
– Получается 5 / 3 / 3. И следует поставить «3», словно и не было пятерки?
– Может быть, выходила спорная оценка, и учитель сделал крен в сторону практики…
– Там не о чем спорить, дядя Олег. Там получается три целых шесть десятых.
– Тогда она посчитала, что слабая четверка тебе не нужна. 3,6 – это же претензия на жалость…
– Вот и пожалела бы… – подвел черту Артем, о которую он и спотыкался, вставая по утрам с левой ноги.
Наряженная Селена появилась в коридоре; речь пошла о транспорте, из чего Артем уяснил, что Олег оставил машину, так как собирается выпить на празднике.
«Ну ничего, расслабятся и помирятся».
– Вернемся поздно, – сказал Олег на прощание.
Мама обычно задерживается, когда обещает, что идет ненадолго. Что в этом контексте имеет в виду дядя Олег – пока непонятно. Впрочем, неважно – лишь бы шли и возвращались вместе.
Они ушли и … не вернулись! В смысле, – в этот день. Плохих мыслей у Артема не было, он так и понял, что они помирились. И хотя он ни разу не оставался один дома – когда есть ради чего, пожалуй, можно. Звонил Трою и болтал с ним до тех пор, пока Влада Андреевна не отправила сына спать; потом съел две чашки сметаны вместо ужина, достал стопку своих «Мурзилок» и перелистал все журналы. Проснулся неожиданно – в неразобранной постели в мягких игрушках, в мятых штанах и рубашке – от света фар, бьющего в глаза, и требовательного звонка во входную дверь. Из подъезда появился обеспокоенный Олег:
– Тёмка, прости – испереживался? Даже и не ложился?
– И ничего страшного, – милостиво заверил его Артем. – Вы вернулись, действительно, так поздно, что уже и рано. А ехать ко мне в шесть утра – еще больший подвиг, чем где-нибудь в три ночи. Вы сами-то спали?
– Поедем скорее ко мне к Новому году готовиться, – торопливо продолжал Олег, тоном своим не переставая извиняться…