Дмитрий Сергеевич Литвинов лежал в кровати на высоких подушках, и не отрывал взгляд от солнечного луча, который воровато полз по стене, приближаясь к его кровати. Страшен момент, когда преступный луч коснется его лица, и тогда придется прищуриться. А это сейчас для него тяжелая, болезненная работа. Во всем теле ужасная слабость, как будто, его долго терзали и били. Но это не так! На самом деле это несчастное, исколотое тело уже несколько месяцев было почти неподвижно. А Дмитрий Сергеевич сейчас не в состоянии напрячь свои восьмидесятилетние мышцы, хотя бы только для того, чтобы просто прищуриться, а не то, чтобы сделать несколько шагов по комнате. Он усмехнулся про себя и подумал, что у него осталась единственная действующая мышца – это его мозг. Да, да, именно мышца, которая, сжимаясь, заставляет его думать и вспоминать. А вспомнить было что! Воспоминаний за его долгую жизнь накопилось о-го-го! Но его тренированное серое вещество умело отсортировывать нужные мысли от ненужных и направлять воспоминания в приятное ему русло. Сейчас ему хотелось предаться воспоминаниями о ней, о девочке своей мечты, его тайной и преступной любви, которая проехалась по его судьбе катком, уничтожая все чувства до себя и после. Когда он встретил ее, понял, что говорил Бунин про «солнечный удар». Это был действительно солнечный удар, уничтоживший сразу и навсегда все его чувства и желания, кроме одного – любить и обладать ею. Когда он встретил Катю Дашкову, ему уже было хорошо за тридцать. Как среднестатистический, законопослушный гражданин, Дмитрий имел семью: жену – веселую, домовитую Зою и двенадцатилетнего сына – Виктора. А Кате тогда едва исполнилось восемнадцать. Это было интересное время – хрущевская оттепель. Как будто подуло ветром свободы. И все запретное, запрещенное цензурой мгновенно стало появляться из-за каждого незащищенного угла. На коммунальной кухне, на профсоюзных собраниях, среди продвинутой молодежи обсуждалась жизнь социалистического общества, ее положительные и отрицательные стороны, в основном отрицательные. В литературных кругах появились новые свободные поэты, поэтическая и литературная деятельность которых иногда не выдерживала никакой критики. Но они писали о запретном, их не публиковали, и уже только одно это давало им право называться «голосом народа» и смело именоваться бардами. В обществе появилось новомодное слово «диссидент», и вместе со всем этим крепла вера в мифическую свободу и справедливость. Боже мой, какое дикое заблуждение! Ему ли, офицеру КГБ – Дмитрию Литвинову было это не знать! Так могли думать только наивные люди и вот такие молодые неопытные девочки, как его соседка по квартире – Катя Дашкова. Дашковы уже жили в этом доме, когда сюда вселилась семья Литвиновых. Дмитрий столкнулся с этой удивительной девочкой на лестничной площадке, на следующее утро, когда шел на службу. Она посмотрела на соседа огромными, мохнатыми, серыми глазами и улыбнулась.

– Ой! Здравствуйте, – испуганно пискнула она. – А я ваша соседка Катя, – она немного подумала и добавила, – Дашкова, – а потом, почему-то смущенно покраснела и опустила глаза.

Вот тут с Дмитрием и случился «солнечный удар». Он стоял, в прямом смысле этого слова, как дурак, и просто смотрел на нее не отрываясь.

– Дмитрий Сергеевич, – наконец смог выдавить он из себя.

– Я пойду? – почему-то смущенно спросила она и подняла на него свои серые, мохнатые глаза.

Вот это глаза! Дмитрий сглотнул и тупо кивнул. Можно подумать, если он сейчас скажет: «Нет!», эта необыкновенная девочка останется с ним! Легкие каблучки простучали у него за спиной, а он продолжал стоять на лестничной площадке, как вкопанный. Он очнулся, когда в подъезде хлопнула входная дверь. С тех пор, поднимаясь по лестнице домой, Дмитрий подолгу стоял на лестничном клетке и курил, время от времени, бросая взгляд на соседскую дверь. Мать Кати работала врачом в городской больнице и частенько дежурила по ночам. Отца у Кати не было. Вернее, когда-то он был. Дмитрий в силу своей профессии смог досконально изучить историю семьи Дашковых. Александра Николаевича Дашкова репрессировали сразу после войны, в 1949 году, благодаря его благозвучной фамилии. Дашковы принадлежали именно к тем самым князьям, фамилия которых смело могла претендовать на одну из первых в ряду неблагонадежных фамилий. Мать Кати – Мария Петровна хоть и писала в автобиографии – «из служащих», была все-таки из «бывших», стоило только взглянуть на ее утонченное лицо и аристократические руки. В общем, любовь всей жизни не подходила Дмитрию ни по каким статьям. Мало того, что он был женат, а в рядах членов «его профсоюза» не приветствовались связи на стороне, связь с дочерью «врага народа» было просто «смерти подобно». Но страсть захватила Дмитрия Сергеевича так, что он не знал, как ему быть дальше. Эта чертова Катя мерещилась Дмитрию везде. А ночью стоило только закрыть глаза, как ему представлялись такие эротические сцены, что после этого он не мог прийти в себя до утра. А рядом лежала родная жена, на которую теперь вообще «не стояло»! С этим нужно было срочно что-то делать! Нужно попытаться как-то сблизиться с этой девушкой. И если она, в конце концов, станет его любовницей, он может быть и успокоится. Однажды, предварительно узнав, что мать Кати на ночном дежурстве, Дмитрий постучал в соседскую дверь. Он придумал очень простой предлог, достал научный журнал на английском языке и попросил Катю помочь ему перевести статью. Катя, конечно же, растерялась, стала отнекиваться. Но Дмитрий все-таки смог убедить ее, что эта статья ему просто необходима, а его знаний в английском языке не хватает. Добрая девочка Катя естественно согласилась. А так как статья оказалась довольно большая, ее переводом они занимались несколько дней. Первые два дня они смущались невероятно, когда невзначай их головы касались друг друга, наклоняясь над статьей или словарем. На третий день Дмитрий не выдержал, решительно притянул ее к себе и нежно поцеловал в губы. Она не оттолкнула его, а только тихонько всхлипнула и обняла крепко за шею. Дмитрий жадным ртом прильнул к ней, двигаясь по ее шее вниз. Он чувствовал ее дивный запах, долго будораживший его воображение, слышал, как бьется ее сердце, и радовался оттого, что точно знал причину этого сердцебиения. Дмитрий сграбастал ее, прижал к себе и понес в спальню. Катя не сопротивлялась, когда он ее раздевал, а только тихо прошептала:

– У меня еще никого никогда не было.

– Все будет хорошо, малыш, – шептал Дмитрий, покрывая страстными поцелуями ее гладкое тело, – какая же ты сладкая, детка! Ничего не бойся, я постараюсь, чтобы тебе было не больно, – это были его последние слова. Он решительно вошел в нее, с чувством торжества первооткрывателя, разрушая все препятствия на пути, двигаясь к своей заветной цели…

Дмитрий искоса взглянул на притихшую рядом Катю и потянулся за сигаретами.

– Что теперь будет? – испуганно прошептала она, прижимаясь к его плечу.

– Ты стала моей женщиной, – выпуская сигаретный дым, задумчиво проговорил Дмитрий. – Теперь ею и останешься навсегда.

Катя осторожно отодвинулась от него и попыталась натянуть на себя простыню до подбородка.

– Что случилось? – удивленно проговорил Дмитрий, насильно притягивая ее к себе. – Ты чего, малыш?

– Я ничего, – прошептала Катя. Ее щеки горели. – Но ты женат!

– Пять минут назад это обстоятельство тебя совсем не смущало, – усмехнулся он. – Что изменилось сейчас?

– Я не знаю, – пролепетала Катя. – То есть, знаю, конечно, – ее лицо покрылось красными пятнами. – У нас больше ничего не будет, я не смогу так!

– Что не сможешь? – зло прищурился Дмитрий и скрипнул зубами.

Катя быстро взглянула на него и отвела глаза

– Любить тебя, зная, что за стенкой спят твоя жена и сын, или может быть, не спят, а ждут тебя, – тихо добавила она и прижала ладошки к пылающим щекам.