– Не взяли, потому что не знают, кто руку ко всему приложил? Помогли ребята раскрутить твоего сопляка.

– Сопляк, а Радика приложил и теперь молись, чтобы того не опознали.

– Он обгорел, говорят, порядочно?

– Всё равно могут поинтересоваться – «где ваш начальник охраны?»

– Ну, какой начальник, просто телохранитель. – Левашов взглянул на часы, но нервозность мужа передалась и Кире.

– С Радиком пронесёт, Серый останется…

– Сам виноват, что влип, но тот почти не мелькал на публике.

– На авось надеешься, а вдруг докопаются, и шеф сбежал.

– Не сбегаю я, Рамзин в курсе.

Наконец Левашов извлёк из-под стопки журналов несколько листов бумаги.

– Вот они, документы пулькинские, жаль ребят: Радика и Серого.

– Говорят – его охраняют в больнице?

– Будем надеяться, что подохнет. И ведь надо же, то мента днём с огнём не сыщешь, а тут – как по заказу. Надрочил их Орлов.

– Можно и без приколов?

– Запросто, если всё утрясётся, к лету вернусь, а пока хахалю своему кланяйся.

– Полагаешь – скучать без тебя будет?

– Если выживет – обязательно. Они без сильной руки, как псы, скучают! Да, вот ещё что, оставляю тебе доверенность распоряжаться нашей недвижимостью, мало ли что случится…

– Ты же вернёшься?

– Вернусь, но с хоромами лучше разделайся. – Альберт обвёл рукою свою городскую квартиру. – Вернусь, восстановимся.

После ухода мужа Кира молча оглядела растревоженное жильё, потом стала двигать мебель, прибирать к месту книги и, кажется, даже всплакнула. «Съезжу к маме за сыном, и катись этот Левашов куда подальше. Распустил шпану». Вспомнив про телохранителей, Кира подумала о Ветлицком, давно ли она жалела его – одинокого, и вот у неё почти то же: муж в бегах; правда, фирма ещё работает, но уже всем ясно, что Левашов просчитался. Впрочем, ещё ничего не потеряно и рано ставить на себе крест. Поразмыслив таким образом, одинокая женщина успокоилась и ещё усердней принялась за уборку квартиры.

Про случившееся в Отрадном Мирра Нестеровна узнала случайно. Её тайное увлечение – Виктор Блинов, капитан в отставке, бывший десантник, а нынче просто Виконт, председатель Фонда инвалидов войны Афгана, заехал за своей пассией в Союз писателей через день после того, как Ветлицкий оказался в больнице.

Статный красавец Блинов слегка походил на улыбчивого цыгана, скорей всего потому, что нечто хищное проскальзывало в чертах его правильного лица, полублатной манере держаться, тяге весело проводить время, и всё-таки с Миррой он познакомился на похоронах одного из своих друзей, которого привезли в «цинке» уже с другой, чеченской войны. Тот парень в мирной жизни увлекался поэзией, подавал надежды. Председательница писательского Союза читала стихи погибшего, и многие плакали. Даже у Блинова, прошедшего огонь и воду, защемило сердце. Поэтесса покорила афганца прежде всего своей твёрдостью духа, с того скорбного дня они и стали встречаться.

– Далеко едем? – спросила, усаживаясь на переднее сиденье, женщина.

– Сегодня близко, а ты торопишься?

– Да нет, почти как в песне, спешить мне некуда.

В квартире, куда они поднялись, Мирра ещё не была ни разу: чистенькие комнатушки, вроде бы всё на месте, а впечатление – нежилые.

– Мы что, опять в какой-то отстойник попали? Здесь, кажется, уже год никто не живёт?

– С чего ты взяла?

– Холодильник пуст, как в плохой гостинице.

– Почему как в плохой?

– Вот заладил. Да потому, что кончается на «у». В ванной-то мыло хотя бы найдётся?

– Ты же не доктор перед клиентом, чтобы руки мыть, – пошутил Блинов.

– Хоть и не доктор, а приёмные дни и у меня бывают. Например – завтра опять мальчишки придут, стихи читать будут. Смешной народ эти самодеятельные поэты. У каждого свой бзик: Влад Булгабин, который с радио, под юродивого косит, помнишь?

– Знаю, шизик, скорей всего.

– Тоже скажешь, или Ветлицкий, школьный учитель.

– Тот, который тебе в рот заглядывает?

– Ревнуешь?

– А чего мне ревновать, пусть сначала выживет, тогда посмотрим.

Мирра побледнела, и Блинов понял, что зря он ляпнул своей дамочке про её подопечного, но дело уже было сделано.

– Что за шуточки идиотские?

– Почему шуточки, – невозмутимо произнёс бывший афганец, которого не так-то просто было сбить с толку. – Говорят ему крепко досталось: бандюганы наехали, подожгли квартиру, но соседи за стеной кипеж подняли.

– Ну а дальше? Да и с чего бы наезжать на Ветлицкого-то?

– Не знаю, парня спасли, а жена…

– Сгорела?

– Не сгорела, а задохнулась, премиленькая девчонка, ребята вчера рассказывали. Хватит об этом; иди мой свои ручки – и баиньки.

Мира упрямо сжала губы, всё ещё не в силах переварить услышанное, и поэтому, когда нетерпеливый любовник ещё раз напомнил о постели, зло спросила:

– Ты что, не выспался?

– Да тебя, как девочку, уговаривать надо? Шоколадку хочешь?

– Пошёл ты со своим шоколадом куда… поближе. Почему такая несправедливость, он и мухи-то не обидит. «Дождь вдвоём».

– Что за дождь? На дворе зима.

– Рукопись стихов так называется. Я ему недавно в деньгах отказала.

– На других бочку катишь, а сама: мне – сегодня, ему – вчера… отказала. Далеко пойдёшь, если менты не остановят.

– Сам не сядь со своими ребятами и делами.

– За меня не бойся.

– Не гримасничай. Всё, поехали!

– Куда ехать-то, хотя понимают, но твой приятель в реанимации. Вот завтра у братвы узнаю, что к чему, тогда и будем дёргаться. Вполне возможно, что даже деньгами смогу помочь твоему погорельцу…

– Знаешь, Виктор, мне не нравятся твои деньги.

– Мои не нравятся, а у всякой шпаны клянчить можешь?

Мирра устало привалилась к стене:

– И не только деньги, но и квартиры эти. Я пойду, пожалуй. – Но Блинов, вовсе не желая так просто отступать, шагнул навстречу женщине, и в глазах его заплясали не то злые, не то весёлые огоньки.

– Я убью тебя когда-нибудь за всё хорошее, и вообще, хватит на мне тренировать своё словоблудие.

Мирра сначала сопротивлялась, не в силах забыть про то, о чём только что поведал афганец, но очень быстро сдалась, словно бы испугавшись сумасшедшего блиновского взгляда. Она не выдержала и зажмурилась, хотя даже это не избавило строптивую любовницу от желания вырваться и куда-нибудь убежать.

– Итак, молодой человек, посмотрим: шов нормален, дренаж в порядке. Трубочка не мешает? Ничего, заживёт до свадьбы, а что слабость – это вы надышались какой-то гадости. Сейчас химия всюду: синтетика, полимеры, но дело вполне поправимое. Выздоравливайте, больной.

После утреннего обхода Андрей впервые внимательно посмотрел на своего соседа. Кого-то напоминал ему профиль лежащего в двух шагах на больничной койке парня. Где Ветлицкий мог видеть эту физиономию?

Размышления прервали медички, которые вкатили в палату незнакомый аппарат, состоящий из металла и трубочек, цилиндров и прочих технических приспособлений. Вкатили и стали колдовать у койки соседа. Ветлицкий закрыл глаза, а когда их снова открыл, то заметил в дверях омоновца. «Неужели меня охраняют? – подумал поэт-неудачник. – Крепко, видать, Левашов за поиск бумаг принялся, а может, бумаги здесь ни при чём и главное – виновата Кира».

На работу, в редакцию «Енисея», Левашова шла неохотно. Ещё вчера ей казалось, что она и люди, её окружающие, разведены друг от друга на порядочное расстояние, а сегодня Кира почти сравнялась с той же Куксовой или Сунцовой.

Впрочем, Светлана встретила коллегу во всеоружии, и как только Левашова вошла в кабинет, то сразу получила такой заряд информации о произошедших возле ресторана событиях, что сразу почувствовала себя их непосредственной участницей.

– Представляешь, мы смотрим в окно, а он…

– Кто – он?

– Ну, парень в кожаной куртке, выскочил откуда-то сбоку и целится в пулькинского прораба, между прочим, компаньона твоего мужа.