— Они уже разрушены, — отвернулась я, сдерживая ком в горле.

— Да? Тогда мне будет ещё проще осуществить задуманное, — женщина радостно улыбнулась.

Разрыдаться перед Кирой было бы наихудшим вариантом, поэтому я спросила первое, что пришло в голову:

— Значит, ты убила ее? Убила человека из-за одного вопроса?

— Считаешь это плохим поводом? Не бойся, для тебя у меня припасена хорошая, вполне себе веская причина.

— Какая? Чем я тебе насолила? — я действительно не понимала.

Кира приблизила ко мне своё лицо, обвешанное выбившимися волосами, зрачки неестественно увеличенные, словно омуты затягивали меня в ее безумие.

— Абрис, знаешь такого?

— Нет, только то, что упоминала ты.

— Ну, конечно, он же не хочет оттолкнуть от себя свой цветочек… — Кира хрипло рассмеялась.

Знакомое выражение неприятно резануло.

— Стефан?

— Ага, значит не совсем отупела, дошло-таки…

— Что дошло? Что Стефана зовут не Стефан, а Абрис? Что же в этом такого?

— Все время забываю какие все вокруг мерзко глупые, это же очевидно, раз у него есть второе имя, которое он не афиширует, значит ему есть что скрывать.

— И что же он скрывает? — руки затекли и плечи начало ломить, ссадины от верёвок ныли и при каждом движении напоминали о моем униженном положении резкой болью, что заставляло меня морщиться и чуть слышно шипеть. Это не прошло мимо Киры.

— Что? Больно? Мне тоже, только у меня душа болит, та, что ты так любишь лечить. Что деточка, занявшая мое место, каково тебе теперь?

Она перестала ходить как зверь в клетке и остановилась напротив небольшого окошка, чуть вытянув шею, чтобы посмотреть, что происходит снаружи. Ничего сумасшедшую женщину не встревожило, и она продолжила, посмотрев на меня.

— Почему ты не спрашиваешь, что я хочу с тобой сделать?

— Убьешь?

— Нет, дорогая, ты убьешь себя сама, причём на глазах у любимого. Ты так переживаешь ваш разрыв, что решила покончить с собой от горя. Я не буду пачкать свои руки, ты все сделаешь сама.

— Я не стану этого делать, — я отвернулась, чтобы не видеть безумную, она мне была неприятна, она, ее грязные эмоции, ее совершенно больная аура, даже запах от женщины был тошнотворным.

— Зачем ты убила Макса? — задала я ещё один интересующий меня вопрос, — он же не девушка из богемы.

Кира задумалась:

— Это тот здоровяк? Трудновато было, но я с ним справилась. Он узнал меня. Представляешь, досадная случайность — пришёл к тебе на работу, не зная, что тебя нет, и увидел меня. Оказывается у полицейских хорошая память на силуэты, походку. Вот и он всматривался, всматривался, потом начал расспрашивать меня. А перед уходом я покопалась у него в мозгах и увидела, насколько он близок к правде. Пришлось слегка притушить его тягу к жизни, ради спасения своей свободы. Но вместо того, чтобы пойти мне навстречу и романтично кинуться с крыши, он болванчиком бродил по городу. Первый же патруль и задержал его.

— А в больнице? — мой голос был потухшим, я все больше убеждалась, что Кира сошла с ума, а значит, без помощи мне отсюда не выйти.

— Чисто все прошло, даже смогла тень бросить на Рабена, ну разве не прелесть? — Кира захихикала, — надела белый халат, прошла в палату и просто запекла его мозги — довольно быстро и эффективно. Жалко, что никакого наслаждения я не получила.

— Кира, отпусти меня, — жалобно попросила я, чувствуя, как из ссадин на запястьях сочится кровь, делая верёвки мягкими, а кожу скользкой.

— Нееееет, милочка, ты просто так не отделаешься! — секретарь подошла к центральной балке и дёрнула за висевшую на ней веревку. Когда она раскрутилась, я увидела, что это готовая виселица.

— Ты спрашивала, что тебя ждёт? Несколько па с пеньковым партнером, а после только покой, вечный покой…

— Ты не заставишь меня! — страх мешал дышать, парализуя волю.

— Ниночка, я не работаю так топорно, ты сама с радостью побежишь сюда, сама. Я лишь найду тебе для этого вескую причину.

Безумица подошла ко мне и приподняв мой подбородок, поймала взгляд и меня затянуло в омут. Я чувствовала лишь слабое биение ее асфальтово-серой с кляксами ауры и тяжёлое дыхание больного человека. Зацепиться за ее эмоции и войти в контакт я не могла, мои усилия были похожи на попытки кошки зацепиться за натёртый маслом паркет. Неожиданно в омуте прояснилось, и я увидела мою квартирку, в окошко заглядывало солнце, а пыль ровным слоем покрывала мебель и статуэтки балерин. Много статуэток, целая коллекция. Это было воспоминание о моем первом визите туда, после смерти бабушки. Я долго не решалась коснуться вещей. Потом несколько недель складывала каждую балерину в газетное гнёздышко и запаковывала в картонные коробки. Потом набралась смелости позвонить дяде. Он пришёл разгневанный, уверенный, что я хочу продать коллекцию и все мои уверения пропали даром. Дядя забрал коробку и ушёл, также тяжело сопя и топая по лестнице туфлями, оставив после себя тяжёлый аромат злости, досады и зависти.

Резко сменилась картинка: я стояла в полиции, куда меня привели с улицы. Я заблудилась и не могла найти адрес новой квартиры, а патруль принял меня за нищенку. Тут-то я и познакомилась с Максом. Он напоил меня чаем, поднял коллег на уши и нашёл все же адрес моего нового жилья. А после и проводил.

Снова резкая смена воспоминаний: я, темнота парка, весёлая музыка и громкий голос мужчины, которому суждено умереть через мгновения. Я вновь переживала свой главный кошмар, а самый страшный человек шёл мне навстречу. Это был он, убийца, заставивший меня забыть. Свет от фонаря высветил его лицо и мое сердце зашлось в немом крике — ко мне шёл Стефан. С серьёзным и сосредоточенным лицом он подошёл ко мне и, взяв за руку, тихо с досадой сказал:

— Что ты видела? Все? Как не вовремя! Я не могу "просканировать" тебя. Но могу заставить все забыть. Посмотри мне в лицо, смелее, я не обижу, прямо в глаза. Молодец, а теперь этот вечер исчезнет из твоей памяти. Ты ещё погуляешь и пойдёшь домой. Такому цветочку нечего делать в ночной жизни города.

Картинка начала расплываться, будто слезы застигли мои глаза, а после снова сменилась.

Я увидела свою мать, ещё молодую, счастливую и улыбающуюся. Через пару лет она забеременеет, муж ее бросит, взгляд ее потухнет, она привыкнет к крикам на дочь и перестанет думать, что она тоже достойна счастья.

Тихий голос в сознании шептал: мама, какая красивая! Ты такой ее никогда не видела. Эта молодая женщина хочет сделать тебе подарок — надень это жемчужное ожерелье.

Мама держала на руках колье из крупных жемчужин, розоватых и белых.

Надень его, и мама тебя простит, — снова зашептал голос, — она тебе сама наденет.

Я подошла к маме, жадно разглядывая родное лицо, и попыталась ее позвать, из горла не вырвалось ни звука.

— Подойди, дочка, — улыбнулась мама, — Ближе.

Я шагнула ещё, остановившись почти вплотную. Мама подняла руки с ожерельем и аккуратно застегнула мне его на шее.

— Умница дочка, я люблю тебя!

Я ощущала тяжесть колье, которое камнем висело на мне и не ожидала услышать резкий звук. Мама мгновенно превратилась в Киру, а ожерелье в петлю, перекинутую через балку потолка. А я сама стояла на том самом стуле без спинки.

Я снова почувствовала, что Кира ловко накинула ментальную привязь и моя воля забилась в уголок. В любой момент по ее желанию я сама могла сделать шаг вперёд.

Безумица смотрела куда-то в сторону:

— Я сказал: оставь ее! — прогремел родной голос Стефана, — ты зашла слишком далеко, отпусти Нину и может быть, я отпущу тебя.

Тут бы мне самое время упасть в обморок, раз на сцене появился герой, да с петлей на шее это было бы последнее романтическое деяние в моей жизни, поэтому я продолжала изображать из себя статую самой себе.

— Пришёл! Уж не думаешь ли ты, что я убиваю твой цветочек? Это ты убил ее, ты и твоя шлюха Ангелина. Я удерживаю ее от последнего шага своей волей. Отпущу вожжи и адиос, Ниночка!