Кенинг тут же отреагировал:

— Вам нравится?

Я мельком взглянула на него, чтобы снова вернуться к картине:

— Вы ещё спрашиваете? Просто дух захватывает, я бы смотрела на неё вечно. Она такая… свободная…

— Что есть свобода? Мы сами строим вокруг себя стены, сами создаём границы, а после мечтаем выбраться за них, — Андрэ с любовью смотрел на женщину, его эмо-поле окрасилось в темно-зелёный цвет с оттенком циана по краям. Он успокаивался и наслаждался зрелищем и я поняла, что более удобного момента может и не быть.

— Господин Кенинг, — осторожно начала я, — у вас есть враги?

В зелени появились резкие бордовые всполохи.

Ох, как плохо, слишком топорно я работаю, и гнев мужчины мне тому подтверждение.

— У меня нет врагов, Ниночка, — сжал губы Андрэ, — но я пережил пять покушений, от последнего мне досталось вот это.

Он расстегнул рубашку на одну пуговицу и, отогнув ткань, показал длинный рваный шрам, уходящий вниз, от середины грудины.

— Ещё бы несколько минут без врачебной помощи и мы бы с вами не наслаждались бы беседой. С тех пор я более… тщательно выбираю друзей и слежу за своим здоровьем.

— Вы не расскажите мне, что случилось?

Всполохи исчезли, давая надежду мне продолжить спонтанный сеанс.

Господин Кенинг помедлил:

— Ниночка, эта тема не для девичьих ушей. Но если вы настаиваете…

— Я бы хотела услышать…

— Что ж, пойдемте, история длинная, не стоит держать вас на ногах.

Несколькими минутами спустя мы удобно расположились в малом кабинете, куда тут же были принесено все необходимое для чаепития.

— Здесь нет камер, они меня раздражают, — сказал Кенинг, наливая ароматный чай в изящную чашечку, — но камеры — это необходимое зло. Я обещал рассказать вам свою историю. Что ж, слушайте. Жили два друга, оба были молоды, горячи и глупы. Они считали себя братьями, ближе, чем кровные родственники. И как это обычно бывает, оба влюбились в одну и ту же женщину, красивую, уверенную в себе, опытную и невозможно притягательную. Она смеялась, когда оба парня встали перед нею и попросили выбрать, ибо сами они не в состоянии уступить ее другу, несмотря на столь близкую связь с "братом". И выбрала она того, чьи возможности были больше, кто мог обеспечить ей порхание, шик и исполнение любого каприза. И второй друг принял ее выбор, как казалось всем, но он продолжал наблюдать за парочкой. Не сразу, но счастливый избранник понял, что его спутницу интересует не он, не его улыбка, не его ум. Ей все равно на его чувства, мысли и желания, все, к чему стремилась эта женщина — материальные блага. Но он был молод и продолжал думать, что однажды все изменится. Что она оценит его Любовь. А потом… Потом она погибла, глупо, быстро и драматично, — Кенинг помолчал, собираясь с силами, и после продолжил, — и тогда в жизни убитого горем мужчины возник его друг, он бездоказательно считал, что "брат" убил его любимую и он начал мстить.

Андрэ горько улыбнулся:

— К тому времени друг уже обладал широкими возможностями и он не останавливался в своей мести. Я искал защиты у стражей порядка, я уговаривал безумца, я уезжал и прятался. Он находил меня, и все повторялось вновь и вновь. Я устал, я смертельно устал от погони, от больниц, от самой ситуации.

Андрэ уже не замечал, что начал говорить от первого лица, полностью обнажаясь передо мной, я же давно работала, снова и снова убирала старую обиду, вскрывала ее, как закрывшуюся воспалённую рану, чистила и оставляла лишь здоровую ткань, чтобы со временем она закрыла образовавшуюся в душе дыру. Ему становилось легче с каждым словом, негатив оседал во мне и превращался в ничто. Мне, кроме свинцовой усталости ничего не грозило, а господину Кенингу сеанс был жизненно необходим. Несмотря на весь его лоск и внешнее благополучие, душевное здоровье Андрэ давно балансировало на грани сумасшествия. Это выражалось в том числе и в маниакальном стремлении обезопасить себя ото всего мира.

Пауза затянулась, я оторвалась от изучения эмо-поля, выискивая неточности в работе, и вопросительно взглянула на господина Кенинга. Тот, потерявший свою уверенность в себе, сидел сгорбившись и смотрел в одну точку, куда-то в угол.

— Я бы посоветовала вам поспать, — решительно прервала я затянувшееся молчание.

Андрэ не ответил, и я поднялась с ощущением своей ненужности здесь. Уже на пороге меня догнал голос Кенинга:

— Нина, спасибо…

Я кивнула и, шагнув, почти выпала на руки, стоявшего охранника. Тот, растерявшийся в первое мгновение, во второе уже вызывал Спарка по рации. Тот прибыл мгновенно и сразу начал давать распоряжения. Через несколько минут я уже сладко почивала у себя в комнате, умудрившись пропустить обед и проснулась лишь к вечеру. Чувствовала себя как опытный эмпат, хвативший лишку. От Стефана по прежнему не было ни слуха, ни духа.

Стефан.

Я всегда неуютно себя чувствую на новом месте, поэтому долго вертелся и не смог уснуть на весьма удобной кровати, застеленной нежной льняной тканью с фактурным рисунком. А проснулся ранним утром, когда заря едва набросила полы розовой вуали на белоснежные стены усадьбы. Закончив утренний туалет и одевшись в белую футболку с легкими серыми брюками, я спустился первый этаж, где справа от лестницы в хозяйственном крыле находилась просторная кухня, хоть и выполненная в народном стиле, но напичканная современной техникой. Быстро сообразив себе бутерброд с тунцом и, справившись с громадиной кофе-машины, я, позавтракав в одиночестве, отправился в технический зал. Тишина в коридорах слегка нервировала, но я знал, что уж в этом доме находиться также безопасно, как и в стенах золотохранилища на горе Шайен.

Подходя к массивным дубовым дверям, я встретил вездесущего Николаса Спарка, который, не смотря на столь ранний час, выглядел до омерзения бодро и свежо.

— Господин Стефан, доброго утра. Господин Кенинг будет рад узнать, что вы уже приступили к работе.

— Здравствуйте, господин Спарк. Чего уж тянуть, чем быстрее я выполню свои обязанности, тем быстрее господин Андрэ сможет спать сном младенца.

Секретарь хозяина дома никак не отреагировал на мою реплику и, молча отвернувшись, подошел к стеновой панели, чтобы набрать код доступа и впустить меня в вытянутую комнату без окон. Свет включился автоматически, как только мы переступили порог.

— Николас, у вас не найдется ручки и листка бумаги, чтобы я смог написать Нине записку? Совсем забыл предупредить девушку, что работы будет много.

— Конечно, подождите минутку.

Господин Спарк, вышел из комнаты, а когда вернулся, то протянул мне листок плотной тисненой бумаги на папке-планшете и позолоченную ручку. Написав послание, я сложил листок и протянул его секретарю:

— Поработаете почтовым голубем? Передайте, пожалуйста, это Нине.

Николас даже бровью не повел, утвердительно кивнув, забрал у меня листок бумаги и развернувшись, вышел из комнаты. Замок двери едва слышно щелкнул, отрезая меня от окружающего мира.

Я оглядел «поле боя»: экраны мониторов слепо смотрели в ожидании, а нутро сервера приглашающе рыкнуло. Я размял пальцы и, сев в жесткий захват офисного кресла, приступил к работе.

Перекодировка шла гладко, но, как и обычно, я едва замечал, что происходит вокруг. На приставном столике появлялась и исчезала пища, необходимая для поддержания функциональности моего ценного интеллекта, но я едва ли помню, что попадало мне в рот. Заботился обо мне все тот же Николас, только у него и господина Кенинга был код доступа в эту комнату.

Закончив вносить последнюю строчку шифра, я встал с насиженного места. Вернее попытался: триллион иголочек замуровали затекшие ноги в ледяные оковы, поэтому пришлось заняться немного самомассажем, а уж потом на автопилоте искать свою комнату. Ночное небо за широкими окнами было мне ответом, что Нина была предоставлена сама себе весьма продолжительное время. Последней мыслью перед тем, как я отключился на мягкой подушке, была, что я безумно по ней соскучился.