Разумеется, камер-юнкер Беркгольц не мог обойти вниманием и колокольню Петропавловского собора. «Мы… целым обществом всходили на колокольню в крепости, чтобы послушать игру курантов, положенную в это время, и посмотреть на панораму Петербурга. Колокольня эта самая высокая в городе. Чрезвычайно любопытно поглядеть там на игру музыканта [карильониста], особенно тому, кто не видывал ничего подобного. Я, впрочем, не избрал бы себе его ремесла, потому что для него нужны трудные и сильные телодвижения. Не успел он исполнить одной пьесы, как уже пот градом катился с его лица. Он заставлял также играть двух русских учеников, занимающихся у него не более нескольких месяцев, но играющих уже сносно. Большие часы играют сами собою каждые четверть и полчаса. Когда мы взошли на самый верх, под колокола, музыкант дал нам большую зрительную трубку, с помощью которой можно было видеть оттуда Петергоф, Кронслот и Ораниенбаум. Петербург имеет вид овала и занимает огромное пространство. Во многих местах он еще неплотно застроен; но эти промежутки не замедлят пополниться, если царь еще долго будет жив… С колокольни еще прекрасный вид на совершенно прямую аллею. В крепости ежедневно, в полдень, играют гобоисты, а на башне Адмиралтейства, в то же время, особые трубачи».

Строительство Петербурга развернулось «во всю ширь» после Полтавской битвы, когда исчезла шведская угроза и строительство форпоста на Балтике превратилось в строительство новой столицы государства.

Изначальным центром Города была Троицкая площадь на Фомином (ныне Петроградском) острове. «По всему Фомину острову, как называли его в старину, – а теперь Питербургской стороной, – шумели сосны так мягко и могуче, будто из бездны бездн голубого неба лилась река… Кричали грачи, кружась над голыми редкими березами… Алексеева мазанка стояла в глубине очищенной от леса и выкорчеванной Троицкой площади, неподалеку от только что построенных деревянных гостиных рядов; лавки были накрест забиты досками, купцы еще не приехали; направо виднелись оголенные от снега земляные валы и бастионы крепости; пока только один из бастионов – бомбардира Петра Алексеева – был до половины одет камнем, там на мачте плескался белый с андреевским крестом морской флаг – в предвестии ожидаемого флота… Главная площадь Питербурха была только в разговорах да на планах, которые Пётр Алексеевич чертил в своей записной книжке; а всего-то здесь стояла бревенчатая, проконопаченная мохом церковка – Троицкий собор, да неподалеку от него – ближе к реке – дом Петра Алексеевича, – чисто рубленная изба в две горницы, снаружи обшитая тесом и выкрашенная под кирпич, на крыше, на коньке, поставлены деревянные – крашеные – мортира и две бомбы, как бы с горящими фитилями».[5]

П. Пикарт. Петропавловская крепость и Троицкая площадь. 1714–1720 годы

«Проконопаченная мохом церковка» – это деревянный Троице-Петровский собор, снесенный в 1933 году в ходе большевистской антирелигиозной кампании.[6] Со ступеней этого собора объявляли царские указы, отсюда царь Пётр обращался к подданным и именно здесь он стал императором.

Кронштадт. Гравюра. 1726 год

22 октября (2 ноября)[7] 1721 года в Троице-Петровском соборе состоялась торжественная служба – празднование Ништадтского мира приурочили к дню Казанской иконы Божьей Матери и празднованию освобождения страны от поляков в 1612 году. После окончания службы канцлер Гавриил Иванович Головкин обратился к Петру I с просьбой «титул Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского принять». Пётр согласился и стал императором. Короноваться императорской короной он не пожелал, решил, что достаточно будет и принятия титула, а вот на свою вторую жену Екатерину 7 (18) мая 1724 года лично возложил императорскую корону в московском Успенском соборе. Дело тут не в личной скромности, которой у первого российского императора не было и в помине, а в практических соображениях. Ему не было необходимости подкреплять свою власть церемонией коронации, поскольку она и без того была полной и устойчивой, а вот царица Екатерина, с её низким происхождением и сомнительной репутацией, нуждалась в подобном подтверждении своего высочайшего статуса.

В 1901 году, незадолго до своей смерти, известный русский художник Адольф Иосифович Шарлемань[8] создал гравюру «Пётр I объявляет Ништадтский мир на Троицкой площади в Санкт-Петербурге». Современники Петра не удосужились запечатлеть этот судьбоносный момент, так что нам приходится довольствоваться тем, что мы имеем.

В Троице-Петровском соборе хранилась особо чтимая петербуржцами икона святого апостола Андрея Первозванного, которая ныне находится в Андреевском соборе на Васильевском острове. Согласно преданию, апостол, которому после смерти Иисуса Христа по жребию досталось проповедничество на Севере, предсказал не только появление Киева – города, в котором Русью было принято христианство, но и Санкт-Петербурга. В той же рукописи «О зачатии и здании…» сказано: «По Вознесении Господнем на небеса апостол Христов святый Андрей Первозванный на пустых Киевских горах, где ныне град Киев, водрузил святый крест и предвозвестил о здании града Киева и о благочестии, а по пришествии в великий Славенск (ныне той Новград Великий), от великаго Славенска святый апостол, следуя к стране Санктпетербурской, отшед около 60 верст, благословив оное место, водрузил жезл свой, прообразовал самодержавие в стране оной. Сие апостольское благословение и предвозвещение водружением жезла на месту оному (Оное место по водружении жезла апостольскаго и поныне именуется Друзино, в лето благочестия на оном месте построена каменная церковь во имя святаго апостола Андрея Первозваннаго), но его апостольское благословение и жезла водружение предвозвещение сему царствуюшему граду Санктпетербургу. И месту сему, яко Киеву и великому Славенску, жезла не даровал, но, отшед от Славенска донележе видимо народу, водрузил жезл; яко далее в оную страну, на местах Санктпетербурга, водрузить жезла и место благословить народов во свидетельство не было. От Друзина святый апостол Христов Андрей Первозванный имел шествие рекою Волховом и озером Невом и рекою Невою сквозь места царствующаго града Санктпетербурга в Варяжское море, и в шествие оные места, где царствующий град Санктпетербурх, не без благословения его апостольскаго были. Ибо по создании сего царствующаго града Санктпетербурга предки их, умершие близ мест сих, им сказывали, яко издревле на оных местах многажды видимо было света сияние».[9]

В самом начале трилогии «Хождение по мукам» Алексей Толстой упоминает о старинной легенде, связанной с Троице-Петровским собором и протягивает от неё нить в современность, в 1914 год: «Ещё во времена Петра Первого дьячок из Троицкой церкви, что и сейчас стоит близ Троицкого моста, спускаясь с колокольни, впотьмах, увидел кикимору – худую бабу и простоволосую, – сильно испугался и затем кричал в кабаке: «Петербургу, мол, быть пусту», – за что был схвачен, пытан в Тайной канцелярии и бит кнутом нещадно.

Так с тех пор, должно быть, и повелось думать, что с Петербургом нечисто. То видели очевидцы, как по улице Васильевского острова ехал на извозчике черт. То в полночь, в бурю и высокую воду, сорвался с гранитной скалы и скакал по камням медный император. То к проезжему в карете тайному советнику липнул к стеклу и приставал мертвец – мёртвый чиновник. Много таких россказней ходило по городу.