Несколько раз Эрик навещал ее в Копенгагене. Она сама сказала: «Заходи как-нибудь». Она пригласила его по-настоящему. А это что-нибудь да значит.
Она живет с родителями на бульваре Странд. Дом, в котором живет Эльза, освящен ее присутствием. Оп тоже замечательный и неповторимый. Всякий раз, поднимаясь по лестнице, Эрик волнуется: ведь и она ступала по этим ступенькам, прикасалась к тем же перилам и дышала тем же воздухом.
Однажды он застал ее дома одну, и счастье его было безгранично. Оп помнит каждое ее слово, мельчайшую деталь их беседы. Кое-кому этот разговор мог бы показаться будничным и заурядным, но Эрик знает: все, что говорит Эльза, полно особого, тайного смысла.
Эльза всегда с ним. Когда Эрик выходит на улицу, ему чудится, что Эльза идет рядом, и он незаметно касается ее плеча. А ночью он любит мечтать, будто она лежит рядом с ним и он крепко ее обнимает.
Но все это только в мечтах. Юноша обнимает пустоту. Неуемная тоска сжимает горло, словно он проглотил огромную корку хлеба.
Глава 45
Завертелось звездное небо. Медленно огибая ось мироздания, плывут созвездия, Зодиак.
Чистая холеная рука вращает астрономический шар. Господин Лассен возложил свои персты на Полярную звезду. Он восседает на кафедре, точно сам господь бог, и повелевает движением вселенной.
— Ой, что же вы делаете, господин Лассен! — неожиданно раздается чей-то голос, и вверх взлетает рука.
— В чем дело?
— Нам грозит ужасное бедствие.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Катастрофы не миновать. В этом году не соберут урожая. Вслед за летом наступит весна. А за весной — зима. Чистейший бред!
— Кажется, ты сам бредишь. Что ты мелешь? Ты что, издеваешься надо мной?
— Нисколько. Все дело в том, что вы вертите астрономический шар в обратном направлении. Последствия будут ужасны!
— В обратном направлении, говоришь ты? Да, действительно... Да... Впрочем, я сделал это намеренно. Хотел испытать вас. Молодец, Торсен! Ты оказался внимательнее других.
Однако не похоже, что бдительность Торсена радует господина Лассена.
— Прекратите этот дурацкий смех! — сердито кричит он ученикам. — Повторяю, я устроил вам испытание! Вы все должны были заметить это! Весьма прискорбно, что только один Торсен в это время не зевал. Обычно Торсен не отличается прилежанием!
Снова завертелась вселенная. На этот раз вершитель мировых судеб вращает астрономический глобус в верном направлении. Одно за другим в установленной последовательности появляются созвездия: Овна, Тельца, Близнецов, Рака, Льва и Девы...
Разделавшись с мирозданием, ученики принимаются за английскую поэзию. «God made the country and made the town» — «Бог сотворил и села и города. Так дозволено ли удивляться, что добродетели, одни способные усладить горький напиток, которого всякому доводится испить в этой жизни, в большем избытке встречаются и лучше произрастают в полях и рощах. А потому вы, что разъезжаете в каретах и паланкинах, не ведая иной усталости, кроме утомления от праздности, оставайтесь там, где вы жили, держитесь привычной вам обстановки. Только в ней вы и можете процветать. Только в ней души, подобные вашим, не принесут вреда другим. Наши рощи были посажены, чтобы в полуденный час осенять своей тенью усталого путника». «...Our groves were planted to console at noon the mutilated wanderer with their shades».
Сквозь дебри английской поэзии учеников ведет господин Ольсен. Затем появляется Макакус со своими синусами и косинусами. После этого настает час господина Эйбю. Ученики глотают пыль и то и дело застывают в самых нелепых позах, преимущественно вниз головой. Зато на следующем уроке они углубляются в писания Салюстия о Катилине. Катилина известен тем, что руками, ногами и прочими частями тела творил позорные деяния. Он стал ходячим олицетворением человеческих пороков. Теперь учеников покойного Бломме готовит к выпускному экзамену старый Молас. Он совсем одряхлел и нередко засыпает посреди урока, но знаменитые параграфы из грамматики Мадвига помнит даже во сне.
— Итак, нельзя забывать, что за глаголами «utor, fruor, fucer, potier», a также «vescor» непременно следует аблатив.
Новый учитель, вызывающий недоумение непривычным обращением с учениками, будет вести латынь в младших классах. Коллеги относятся к нему скептически. Разве можно приобщить учеников к античной культуре без оплеух? Что-то не верится. Старшим он преподает немецкий. Ученики с удивлением открывают, что на свете существует и нечто иное, кроме грамматики Капера. Оказывается, школьный урок может протекать и без истерических взрывов. Уроки нового учителя — точно освежающие оазисы среди долгого школьного дня.
Но одно дело — немецкий, другое дело — французский язык. Французский язык постигается лишь тогда, когда тебя бьют ключами по голове. Для усвоения этого языка совершенно необходимы душераздирающие вопли и приступы неукротимого бешенства. Рослые юнцы трепещут перед лектором Оремарком. Стоит перед ним молодой человек в мужском костюме. Из кармана пиджака торчит самопишущая ручка. Подбородок юноши гладко выбрит. Однако ученик плачет навзрыд.
— Это не поможет тебе, слюнтяй ты эдакий! — вопит Оремарк. — Я не отстану от тебя! Отвечай! Отвечай! Отвечай! Быстрей! Быстрей! Быстрей! Проснись, милейший Тюгесен! Возьми себя в руки, дражайший Тюгесен! Сонная рохля!
За французской грамматикой на сцену выступают Гогенштауфены и Гогенцоллерны, бесконечные даты, короли и хронологические таблицы. Размахивая чернильным карандашом, Стеффенсен командует сражениями и в нужный момент посылает в бой полки. И еще отведено время для истории стилистики, истории искусства и эстетики.
Идут дни, тягучие, серые, похожие один на другой.
Прекрасна юность, как весна,
Когда трава, когда листва
Под солнцем расцветают...
А наши юноши сидят, склонившись над сочинениями: английскими и немецкими, датскими и латинскими. На тетрадях — разноцветные обложки. Учителя исправляют каждое сочинение красными чернилами. На полях тетрадей появляются новые знаки и пометки, исполненные важного, подчас рокового смысла.
Вся жизнь отодвигается в будущее. Настоящее — только упражнение, только подготовка. И если ты полюбил девушку, надо дождаться, пока выбьешься в люди. Сначала полагается стать студентом, затем кончить университет, а вслед за этим искать службу. Все это отнимет много-много лет. А девушка, возможно, не захочет так долго ждать.
Глава 46
Харрикейну сшили щегольской спортивный костюм из настоящего шотландского твида с большими накладными карманами, модным поясом и складками. В элегантности он не уступит самому принцу Уэльскому. Однако его отцу сильно досаждает портной: является ни с того ни с сего со счетом в самое неудобное время.
— Что же вы делаете, уважаемый! Вы не имеете права отрывать меня от руководства фирмой! Чек получите немного погодя. Сейчас я занят!
— Поразительно, до чего тупы эти простолюдины! — говорит Харрикейн жене.
— Должен же он когда-нибудь получить свои деньги, — вздыхает фру Харрикейн.
— Когда-нибудь он их получит. Но пусть сначала научится прилично вести себя. Пусть приходит в урочное время!
Как бы то ни было, а молодой Харрикейн приобрел облик истого джентльмена. Никто в классе не сравнится с пим в элегантности. Но он по-прежнему растерянно и трусливо озирается по сторонам и поспешно заслоняет лицо рукой, как только к нему подходит кто-нибудь из одноклассников. У него появились странные нервные подергивания, своего рода пляска святого Витта. Мать старается отучить его от этого.
— Дурная привычка, и больше ничего, — говорит она. — Иорген отлично мог бы прекратить это, если бы обладал сильной волей. Сила воли и еще раз сила воли — вот что самое главное!
