У Эдварда Эллерстрема тоже шалят нервы. Он кусает ногти. Приобрел и другие скверные привычки. Эдварду прописали железо в таблетках. Он всегда был слабого здоровья, крепышом его не назовешь. Он хрупкого сложения и к тому же изнежен. А сейчас он быстро растет, он уже намного выше своей матери. Эдвард бреется, как настоящий мужчина! А затем обмывает лицо спиртом и смягчающей жидкостью, мажет его кремом и посыпает пудрой.

Амстед бледен и молчалив. До поздней ночи приходится сидеть над учебниками. А он неотрывно мечтает о девушке — о той, что сидит в киоске на площади Сельвторвен. У нее черные волосы с короткой челкой и карие глаза. Она лукаво улыбается, выглядывая из узенького окошечка. Амстед ежедневно покупает у нее по одной почтовой марке. Ему очень хочется заговорить с ней, но он не знает, с чего начать. Всегда он видит только ее лицо и руки. Квадратное окошко киоска заключило ее в рамку, точно картинку. Он часто гадает о том, какая у нее фигура. Наверно, прекрасная! Как ему хочется увидеть ее всю, с головы до ног! Невесело любить девушку, которую даже не видел во весь рост: киоски сооружены не так, как надо. Но еще печальнее оставаться школьником, когда ты уже взрослый человек. Попробуй только подойти к девушке — тебя тут же засмеют. Жизнь скучна и безрадостна. Он не помышляет о сказочном успехе у женщин, слава Дон-Жуана его не прельщает. Но ему так хочется поговорить с прелестной девушкой, дотронуться до ее руки, сказать ей что-нибудь ласковое. Никогда не расставаться с ней. А ему остается только покупать марки и, заглядывая в узенькое окошко, улыбаться в ответ на улыбку девушки.

Девушка из киоска — взрослый, самостоятельный человек. У нее есть работа, за которую она отвечает, и своя личная жизнь. Он же вынужден день-деньской учить уроки, писать сочинения, терпеливо сносить удары господина Оремарка и предъявлять дома табель с отметками. Что поделаешь, так печально устроена жизнь.

Эрику Рольду, пожалуй, везет больше. Изредка Эльза соглашается прогуляться с ним. Вдвоем они бродят по улицам, спускаются к набережной. Гулять с Эльзой чудесно, несказанно приятно. Однажды Эрику удалось пригласить ее в павильон на чашку кофе с пирожным. Они сидели у моря, неотрывно глядя на водную гладь, и беседовали о самых возвышенных вещах. Люди — материалисты и слишком привязаны к грешной земле. Только двое — Эрик и Эльза — воодушевлены высокими и благородными стремлениями.

—      А как тебе нравится мое новое платье? — спрашивает Эльза.

—      Замечательное платье, — с жаром откликается Эрик. — Другого такого нет на свете! И оно так тебе к лицу!..

Уж если Эльза спросила, нравится ли ему ее наряд, значит ей не безразлично, что он думает о ней. Значит, он может надеяться... Каждое ее слово таит особый, сокровенный смысл, и он долго думает и размышляет над ним.

Только одно неприятно ему: когда Эльза расспрашивает о школе.

—      Скажи, это правда, что вас там угощают оплеухами?

—      Да, правда. Перепадают и оплеухи, но, разумеется, не мне — другим. Сама понимаешь, я лично не потерпел бы этого.

А у самого голова усеяна здоровенными шишками — совсем недавно его отделал ключами Оремарк.

Могенсен остался женоненавистником. Единственные женщины, с которыми он сталкивается, — его старшие сестры, а с ними можно только браниться. «Все женщины — мегеры, — говорит он, — а великие люди всегда одиноки». Женщинам чуждо всякое творческое начало. Творческие замыслы самого Могенсена беспредельны. Придет время, и он потрясет мир.

Глава 47

Снова весна на дворе. На свете нет ничего печальнее весны. Скворец на карнизе распевает так, что рыдания подступают к горлу. Перед глазами встают дороги, ведущие в неведомый мир, дороги, которым нет конца. И тянет на луга и в овраги, на свежую траву.

Казалось бы, что может быть проще, — прогуляться по лесной тропе? Но далеко не всем доступно это счастье. Ведь еще надо прочитать в учебнике, на каком этапе в датской поэзии появились мотивы любви к природе. И какова роль Эвальда и Эленшлегера. И кто такие — быстроногие сыны леса. И откуда взялись камены, влившие вдохновение в грудь певца? Чтобы узнать все это, необходимо изучить комментарии в конце книги.

Надо прочитать также пьесу Эленшлегера «Игры в канун Ивановой ночи». Двоякая идейная нагрузка, которую несет эта пьеса, включает две противоположные функции — сатирическую, направленную против трезвой рассудочности и обывательской мудрости, и романтическую, из которой вытекает воспевание природы, простоты и безыскусственности. Ученики обязаны иметь точное представление о том, как люди воспринимали природу сто лет тому назад.

Людей тех давно уже нет, зато природа существует по-прежнему. Из куколок, спрятанных Торсеном, вылупились бирючинный бражник и стафилин мохнатый. Выбравшись из песка, насыпанного на дно банки, они весело расправили крылья. У бирючинного бражника они местами красные, местами — серые, с причудливым узором. Еще осенью бражник был самой обыкновенной зеленой гусеницей. Гусеница пожирала все вокруг и быстро росла, пока, наконец, не зарылась в песок, и уже надолго засела в нем. А у стафилина мохнатого крылья желто-красные, с коричневыми пятнами.

Вечером они выпорхнули из окна и улетели. Теперь они собирают мед и блаженствуют, встретив других бабочек и жуков — спутников своей недолгой жизни. Так живут насекомые.

А черная личинка стрекозы, выбравшись из аквариума, залезла на ветку. Личинка плотно присосалась к стеблю, а из ее оболочки между тем выползало новое живое существо. Скоро рядом с личинкой появляется и молодая стрекоза. Пустая оболочка все еще крепко держится за стебель, а чуть повыше — уже сидит стрекоза и отряхивается. Прозрачные крылья быстро обсыхают и растут на глазах.

Досадно, что Topсен так плохо успевает по естествознанию. Что поделаешь, господин Лассен его не любит! Учитель считает, что Торсен не интересуется его предметом. А раз так — Торсену надо выставить плохую годовую отметку. Решения учителей окончательны и бесповоротны.

Гаральд Горн сверх всякой меры увлекся чтением. А потому он не обратил должного внимания на комментарии к пьесе «Игры в канун Ивановой ночи», составляющие гордость Ассоциации преподавателей датского языка. Но что еще хуже — Гаральд не выучил наизусть пояснений самого господина Ольсена. А это значит, что он никак не может рассчитывать па мало-мальски приличную оценку по датской литературе. Но Горн не сомневается, что станет великим поэтом: придет время, и таинственные силы ниспошлют ему божественное вдохновение.

Под руководством нового учителя класс проходит «Страдания молодого Вертера». Амстед и Рольд сочувствуют Вертеру и понимают его. Амстед порой предается мрачным размышлениям о самоубийстве. Рольду, напротив, совсем не хочется умирать. Он хочет жить и хочет, чтобы с ним всегда была Эльза. И все у них будет не так, как у других людей: они не станут растрачивать свою жизнь на пустые будничные дела.

Но вот Аксель Нильсен, набравшись храбрости, обращается к новому учителю с просьбой — нельзя ли поскорей перейти к письменным сочинениям. И без того класс слишком долго занимается страданиями этого Вертера. В ожидании предстоящего экзамена гораздо важнее научиться писать сочинения.

Странный человек этот новый учитель. Он единственный, с кем можно говорить откровенно. Он обращается к ученикам на «вы» и неизменно вежлив с ними. Не дерется ключами и не ковыряет в носу.

Астрономический шар больше не вращается в обратном направлении. Господин Лассен изобрел собственное правило — безошибочное средство предотвращения вселенской катастрофы. Знаменитое «правило правой руки». Когда-нибудь оно войдет в историю науки и встанет в один ряд с законом Архимеда и Пифагоровой теоремой.

—      Итак, мы кладем правую руку на Северный полюс, — торжественно объявляет Лассен, — затем начинаем вращать астрономический глобус по направлению к большому пальцу. Запомни это, Topсен! Усвоив это правило, ты никогда больше не ошибешься!