Все предложения приняты единогласно.
— По-моему, мы должны платить взносы, — говорит кассир. — Полагаю, по пяти эре в неделю. Согласны?
— К сожалению, я вынужден воздержаться, — говорит Могенсен. У него никогда не бывает карманных денег.
— Пусть тогда Могенсен будет почетным членом. Хорошо? Ведь он первый придумал про банду...
— Правильно. Согласны.
Конечно, Могенсену это не очень по душе, но ничего не поделаешь. Вряд ли ему удастся склонить отца финансировать «Черную руку».
— Теперь надо поставить подписи. Но здесь темно, хоть глаз выколи. Пойдемте на улицу, к фонарю.
— Расписаться надо кровью.
— Для того я и прихватил кинжал, — говорит Рольд.
— Ребята, если порезать палец грязным ножом, может получиться заражение крови. Чертовски опасная штука! — возражает Гернильд. — Я на всякий случай принес пузырек с красными чернилами. Это гораздо лучше.
— Молодчина!
— Тогда давайте присягнем! — предлагает Могенсен. — Клянемся нерушимо хранить тайны «Черной руки» и вечно блюсти ее священный устав! Да сгниют кости того, кто нарушит клятву!..
Приложив три пальца к тетрадке, мальчики по очереди присягают. Потом четверо заговорщиков молча сидят и темноте под мостом, переживая торжественность момента.
— Теперь поодиночке поднимемся наверх и разойдемся в разные стороны. За нами, возможно, шпионят... — заявляет Могенсен, кутаясь в свой дождевик.
— Давайте лучше выйдем вместе. Вместе веселее. Нас ведь никто не видел.
Заговорщики гуськом пробираются по Восточному парку. Поднимаются на Холм Самоубийцы, поросший белыми березками. Проходят мимо скамьи, где повесился несчастный.
— Это здесь, — шепчет Амстед.
— Да, здесь!
Они перелезают через ограду и снова выходят на улицу Эстербро. Тут на одной из скамей, обмакнув спичку в красные чернила Гернильда, они ставят подписи под тайным протоколом «Черной руки». Потом принимают решение, что копия документа в опечатанной шкатулке будет скрыта в тайнике под мостиком в Восточном парке.
Протокол вручается Могенсену. Но вся беда в том, что ему негде его хранить. Он и так с трудом прятал его в последние дни. У него ведь нет своего угла. Дома слишком много народу. Родители следят за каждым шагом детей.
— А что, если назначить архивариуса для хранения документов? Пусть это будет Гернильд. Ведь он только помощник атамана, и ему нечего делать.
Ну что же, Гернильд с удовольствием примет на себя эту обязанность. Уж у него-то секретные документы будут в целости и сохранности. Ни один непосвященный никогда их не увидит.
Теперь заговорщики могут разойтись по домам. «Черная рука» основана. Вскоре все человечество заговорит о банде.
Глава 27
Близится рождество. Дни полны мрака и уныния. Почти все время в классах горит свет.
Самый мрачный — первый этаж, где помещаются учительская и кабинет ректора. Ректор не часто бывает в школе. За ее стенами его ждут важные общественные дела. Но в его шкафчике неизменно хранится бутылка портвейна. В его отсутствие наказывает учеников инспектор. Только особо серьезные наказания откладываются до очередного визита ректора. И тот после красноречивой тирады о чудовищности проступка, о чести и традициях школы больно бьет виновного своей пухлой рукой.
Мальчики называют учительскую «кунсткамерой». Там стоит особый спертый воздух. На кафельной печи сушатся носовые платки. А в сырую погоду случается, что какой-нибудь пожилой учитель кладет туда же свои мокрые носки. Изредка адъюнкт Лассен предпринимает попытку открыть окно. Лассен — человек современный, он любит свежий воздух и гигиену. Но тогда к окну подскакивает старый лектор Мелас и демонстративно захлопывает его.
Учителя приносят с собой термосы с горячим кофе. Географ пьет молоко, а учитель гимнастики — пиво. От свертков с едой разит селедкой и сыром. Воняет мокрыми носками и носовыми платками. А груды старых ведомостей пахнут пылью, чернилами и промокательной бумагой.
Учителя беседуют о своей работе, об учениках. О метких подзатыльниках и своевременно разоблаченных проказах.
— Меня им не провести, — говорит старый Мелас. — Я знаю, с кем имею дело. Ха-ха-ха! Я им всегда твержу: любое оправдание — ложь.
Учителя рассказывают друг другу о забавных ученических ошибках в переводе и комичных недоразумениях, подчас относящихся к далекому прошлому. Они судачат об отдельных учениках, их успеваемости, характере и родителях.
— Он бойкий паренек, этот малыш Эллерстрем. Аккуратный, воспитанный. Отец — коммерсант-оптовик или что-то в этом роде...
— Во всяком случае, не какой-нибудь мелкий чиновник. Наверно, состоятельный человек.
— И даже очень. Но, говорят, он разведен.
— Да, да, сейчас это, кажется, в моде!
— Зато Мердруп — маленький негодяй. И при этом хитер и нахален. Но когда-нибудь я доберусь до него и так отдеру за уши, что он своих не узнает.
Учителя непринужденно беседуют, точно так же, как болтают их ученики в лавчонке у доброй «хозяюшки». Они повторяют друг другу разные истории и сплетни, выказывая удивительную осведомленность о домашних делах каждого ученика и заранее возвещая годовые оценки.
Один лишь лектор Дюэмосе — Макакус — не принимает участия в разговоре. Он сидит, ссутулившись, в углу и обкусывает сломанные ногти, вечно испачканные мелом.
На стенах в позолоченных рамах висят портреты старых учителей. И ключ от клозета, прикрепленный к массивному кольцу, также покоится на своем постоянном месте — на гвозде около двери.
Комната полна табачного дыма. Адъюнкт Лассен с тоской поглядывает на окно. Он человек современный, всегда хорошо одет, и руки у него холеные. Старые же учителя — чудаковаты, подчас неповторимые «оригиналы». У многих — странные привычки и манеры. Одни прочищают зубы спичкой, другие — булавкой, приколотой к лацкану пиджака. А адъюнкт Стеффенсен ковыряет в носу химическим карандашом. И от этого усы его давно приобрели фиолетовый оттенок. Дежурные по классу знают, что он прячет добытые из носа козявки под крышкой кафедры, и им приходится удалять их оттуда специальной бумажкой. Стеффенсен преподает античную культуру, и у него репутация утонченного эстета.
Сквозь запотевшие окна виден школьный двор: там резвятся ученики. Они дерутся, выкручивают руки «сосункам». А инспектор Шефф прогуливается по двору взад и вперед, наблюдая за порядком и покуривая трубку. Голуби воркуют и пачкают двор. Инспектор подзывает нескольких мальчиков и велит им собрать голубиные перья — трубку надо прочистить. Время от времени инспектор поглядывает на часы. Когда наступает время, он посылает кого-нибудь из мальчиков в учительскую, и тот нажимает кнопку у самой двери, под заветным ключом от клозета. Раздается звонок, и школьники мчатся наверх.
Учителя неторопливо встают, выбивают трубки и снимают с печки просушенные носки и носовые платки. Собирают книги, тетради и журналы. Лектор Бломме уносит свои леденцы, а Стеффенсен — химический карандаш. И они направляются в классы — обучать и воспитывать юное поколение. А Водяной — маленький человек с грустными глазами, — тяжко вздыхая, поднимается по лестнице в класс, где уже все приготовлено для «достойной» встречи.
Глава 28
На площади у церкви продают рождественские елки. Армия спасения установила на площади стойку с железной кружкой — для сбора пожертвований. Хозяйка лавчонки на улице Ландемеркет выложила витрину ватой и посадила сверху крошечных гномов, свитых из гаруса. А вдоль стекла развесила тонкие бечевки с ватными снежинками.
Все люди рады рождеству. А дети считают дни, с нетерпением ожидая праздника и каникул. Если бы только не заставляли показывать дома табель с отметками!
На уроках пения школьники разучивают псалом. Матеус добр и мягок, словно на него снизошла рождественская благодать. Он весь сияет и, как всегда, благоухает портвейном и помадой.